Читать онлайн «Эксперт № 12 (2013)». Страница 26

В целом экономический блок в новом правительстве по китайской традиции построен на системе сдержек и противовесов между реформаторами и консерваторами. К первым относят главу Народного банка Китая Чжоу Сяочуаня и министра финансов Лоу Цзивэя (ранее он возглавлял суверенный фонд КНР), ко вторым — первого вице-премьера Чжан Гаоли , известного своими инфраструктурными проектами в Тяньцзине. (Проекты помогли развитию экономики города, но при этом вывели местные власти в лидеры по объему долгов среди китайских провинций.)

Экономическая политика китайских властей останется в русле идей прежнего кабинета министров, то есть смены модели экономического роста — с опоры на экспорт и инвестиции в основные активы на внутреннее потребление. Просто если раньше эту задачу пытались решать административными методами, то теперь китайские власти надеются, что рынок сам расставит все по местам.

При этом, правда, в Китае не отказываются от социальной ответственности — сокращение разрыва между бедными и богатыми остается одним из главных приоритетов нового кабинета министров. Правительство также обещает бороться с коррупцией, и особенно с групповыми и клановыми интересами, признавая, что это будет непросто. «Не важно, как глубоко текут эти воды, нам необходимо их остановить, у нас нет другого выбора — на карте судьба и будущее нашей страны», — сказал на пресс-конференции Ли Кэцян.

Экономический рост на ближайшие годы запланирован на уровне 7% в год, впрочем, эти цифры были заложены еще раньше, при составлении 12-й пятилетней экономической программы, действующей до 2015 года. Пока непонятно, как в Китае смогут совместить снижение роли государства в экономике с сохранением акцента на социальное равенство, но если у них это получится, вполне можно будет говорить о новом «китайском социально-экономическом чуде».

Стоит заметить, что Ли Кэцян — первый премьер-министр в истории КНР с докторской степенью по экономике, в прошлом году он активно участвовал в составлении отчета Всемирного банка «Китай до 2030 года», основные положения которого, таким образом, можно считать некой долгосрочной экономической программой китайских властей. В отчете выделены шесть основных направлений работы, причем на первом месте стоит именно «изменение баланса между государством и частным сектором в рыночной экономике». Остальные цели («зеленый рост», устойчивая финансовая система, развитие инноваций и прочее) находятся в русле заявлений, которые последние два года делали прошлые руководители КНР.

Мечта о светлом прошлом

«Китайские вооруженные силы должны приложить все усилия для успешной реализации “китайской мечты”, полностью осознавая важность национальной обороны и строительства вооруженных сил для ее реализации», — говорится в циркуляре, выпущенном после окончания сессии ВСНП Центральным политическим департаментом Народной освободительной армии КНР и впоследствии распространенном официальным информационным агентством Синьхуа.

Столь оперативная реакция военных выглядит неслучайной в контексте истории появления этого выражения в китайском публичном пространстве. Термин «китайская мечта» вошел в обиход еще до Син Цзиньпина. В 2010 году книгу под таким названием опубликовал профессор Пекинского университета государственной обороны полковник НОАК Лю Минфу . Издание призывает к повышению обороноспособности КНР и говорит об исходящих от США и их сторонников угрозах Китаю. Лю жаждет возрождения «милитаристского духа» Китая. Книга была с восторгом встречена в националистических кругах, но вскоре исчезла с полок магазинов: контролирующие органы посчитали ее слишком провокационной и противоречащей концепции «мирного подъема Китая».

Однако в декабре прошлого года издатель позвонил Лю и сообщил, что книге вновь дан зеленый свет. С начала этого года «Китайская мечта» опять красуется на полках книжных магазинов, и очень часто — на стойке бестселлеров или книг, рекомендованных к прочтению.

Концепция «китайской мечты» в версии Си Цзиньпина, разумеется, выдержана в куда более мягких тонах, но на базовом уровне она апеллирует к тому же уязвленному национализму, что и милитаристские философствования Лю Минфу. В полном соответствии с китайской философской традицией строительство «китайской мечты», по Си Цзиньпину, означает возрождение национальной идеи (известно, что китайские идеологи всегда смотрят в прошлое, когда говорят о будущем): Китай был великим, пока не разложился внутренне под маньчжурами и не пал под ударами Запада в XIX веке.

В этом контексте возрождение «китайской мечты» неминуемо означает некий обращенный вовне вызов. При этом сама концепция направлена на консолидацию нации вокруг КПК во имя великой идеи, и этим «китайская мечта» радикально отличается от предыдущей идеи «строительства гармоничного общества» Ху Цзиньтао .

Концепция Ху Цзиньтао была во многом технической, не случайно она сопровождалась уж совсем непонятной массам идеей «научного развития». Да и обращен этот слоган, несмотря на его социальный акцент, был скорее к внешнему миру — внутри идея была воспринята с большим скепсисом, в китайском интернете нередко можно было встретить слово «сгармонизировать», которым пользователи описывали попытки китайской цензуры ограничить дискуссию в сети или в средствах массовой информации.

«Китайский дух сближает нас и помогает строить нашу страну, чтобы создать “китайскую мечту”, нам необходимо объединить все силы Китая, и пока мы едины, мы можем разделить плоды реализации этой мечты», — заявил Си Цзиньпин в своем первом выступлении после избрания на пост председателя КНР.

«Китайская мечта», очевидно, призвана заменить политическую реформу, к которой китайские власти пока приступать не решаются. Коррупционные скандалы последних лет сильно подорвали доверие к власти, есть проблемы и с мотивацией к труду, китайские рабочие больше не готовы стоять у станков по десять часов в день за копейки. Собственно, национализм в Китае сегодня — это чуть ли не единственное чувство, на основе которого можно, пусть и ненадолго, вновь объединить нацию для очередного рывка. Вполне возможно, что этот фокус сработает и китайским властям действительно удастся на какое-то время отсрочить политреформу. Но в этом контексте национализм можно считать последним прибежищем китайской политической элиты: когда он выработает свой ресурс, альтернативой политической модернизации станут либо дремучий авторитаризм, либо революционные потрясения.

Гонконг

Гарсия Рубен

Отсутствие выверенных критериев эффективности вузов на региональном уровне приводит к бессмысленному поглощению небольших научных центров местными образовательными тяжеловесами

Главная «фишка» университета —показатели НИР, ставшие ночным кошмаром для руководства большинства региональных вузов

Фото: Алексей Андреев

Околовузовскую активность Министерства образования и науки не переставая критикует все педагогическое сообщество. Не в рамках профессиональной традиции ругать начальство, а просто уж очень есть за что. Главным образом — за нововведенные образовательные стандарты, протест сообщества и вызвавшие.

Первые симптомы мрачных перемен стали заметны после подписания Владимиром Путиным указа от 7 мая 2012 года, где правительству было поручено до мая 2013-го провести реорганизацию неэффективных вузов, во многом за счет их слияния с более сильными учебными заведениями. Идея руководства страны подтянуть «отстающих» за счет лидеров образования начала реализовываться с широкого плеча, но предсказуемо скверно. Несмотря на заверения министра образования Дмитрия Ливанова , ни оценочных критериев, ни внятных данных о неэффективности тех или иных вузов свет так и не увидел. Не созывалось и экспертных комиссий, которые должны на коллегиальной основе учесть все аспекты деятельности учебного заведения перед принятием решения о слиянии. Реформаторский пыл чиновников не остудило и решение парламентского комитета по образованию, который разработал законопроект, определяющий порядок реорганизации вузов, и до его принятия рекомендовал «региональным органам исполнительной власти не осуществлять мероприятия по объединению образовательных учреждений».

В условиях новых стандартов вузы часто становятся аутсайдерами российского образования в силу того, что масштаб их деятельности, по мнению министерских работников, недостаточен для автономного существования. В случае же признания их неэффективными по результатам научно-исследовательской работы или по каким-то иным соображениям (критериев профпригодности министерство так и не огласило) будущее учебного заведения оказывается в прокрустовом ложе, где выбор лежит между ликвидацией и реорганизацией-поглощением. Но если в столице к судьбам «неэффективных» вузов (среди них неожиданно оказались МАРХИ и РГГУ) силами студентов и преподавателей приковано широкое внимание общественности, то о том, что происходит в провинциальных учебных заведениях, не знает никто.