Читать онлайн «Газета Завтра 330 (13 2000)». Страница 13

Валентин Николаев ТАНКОВАЯ АТАКА (Все в этой истории — правда)

СУДЬБА РАСПОРЯДИЛАСЬ ТАК, что мой родительский дом стоял на Старой Смоленской дороге, прямо у ее выхода на восток из нашего древнего русского города Дорогобуж. Он, обдуваемый не "семью", а сразу всеми злыми ветрами и сквозняками военного лихолетья, был для нас с матерью и сестрой одновременно, и родовым гнездом, и убежищем от невзгод, и ульем, куда мы тащили все, что помогало нам выжить физически, и неприступной крепостью наших убеждений и нравственности. Здесь мы проходили школу любви и ненависти, боролись за собственное выживание и за жизнь других, забредших к нам в ночную темень людей — окруженцев, бежавших из плена, земляков-партизан.

В начале октября 1941 г. на нашу улицу вступили немцы. Танковая колонна, которая сразу же остановилась, как только ее головная часть дошла до наших домов. Люди за окнами, в том числе и я, замерли, приготовившись к самому худшему. Вот по всей колонне клацнули, распахнулись люки — и из машин выскочили танкисты: форсистые, в черных элегантных комбинезонах, с белоснежными шарфами на шеях (из парашютного шелка, сразу сообразили мы — его у нас красили акрихином от малярии и шили из этого материала ядовито-желтого цвета кофточки) и… с палками в руках! Быстро развернувшись в цепь, танкисты стали прочесывать задворки. Послышались кудахтанье растревоженных кур, веселая "горготня" пришельцев, треск разламываемых заборов. Через несколько минут отягощенные вязанками трепещущих окровавленных кур немцы уже взбирались на танки. Взревели моторы, заполнив улицу особым, щиплющим нос запахом германского синтетического бензина (много лет спустя при посещении гаража немецкой техники музея танковых войск еще ничем не запятнавшей себя Кантемировской дивизии на меня снова пахнул этот до боли знакомый запах!). Колонна ушла на восток, а мне почему-то захотелось как можно больше узнать о танках.

Наши "родимые" я уже и тогда знал неплохо: в паре километров за нашей улицей начинался огромный военный полигон, который, несмотря на запреты, был нашей мальчишечьей вотчиной: мы свободно разбирались в родах войск, в "кубарях", "шпалах" и комиссарских звездах, в танковых и артиллерийских ситемах, в калибрах — вплоть до ширины и глубины воронки, которую оставляет тот или иной снаряд. Война добавила к этим познаниям и ряд других, порой более ценных. Например, упаси Бог во время бомбежки бросаться под стоящий на дороге разбитый танк. Тех, кто не мог избежать соблазна найти под ним надежное укрытие и не бросался со всех ног прочь за обочину, мы вытаскивали порой всех иссеченных осколками — днище, оказывается, "притягивает" осколки, и они рикошетируют от него. Что очень хорошо зимой экипажам в наших "Т-34" — после марша в любой лютый мороз можно спать рядком под брезентом на жалюзи моторной части, зато летом в нем жара несусветная…

Но больше всего — правда, через долгие годы — "обогатил" мои познания в танковых делах величайший военный стратег современности В.Резун (он же носитель звучного псевдонима В.Суворов). Ночами плакал от умиления над его открытиями в области применения танковых войск. Оказывается, довоенные легкие Т-26, Т-28, БТ-7 специально клепали для нападения на… Германию — они, видите ли, были специально сконструированы для дорог Европы. А Великую Отечественную развязал вовсе не Гитлер, а Сталин, который первым хотел напасть на войска фюрера, а тот его попросту опередил, иначе пал бы невинной жертвой советских агрессоров. Куда уж до Резуна "быстроходному Хайнцу", то бишь Гудериану, с его книжонкой "Внимание, танки!", изданной задолго до Второй мировой? И не понимает "румяный критик" Резун, что такое уж стремительное было у нас перед войной время — с его поразившими весь мир пятилетками, невиданными перевыполнениями планов, стремительным ростом оборонной промышленности (иначе нас просто бы смяли). Ради Резуна придется, видно, "отменить" и тогдашние фильмы с песнями типа "Броня крепка, и танки наши быстры…", "Мчались танки, ветер поднимая…"— вместе с их режиссерами, поэтами, композиторами, зрителями, а лучше всего — вместе со всем русским народом. И, видно, из-за подготовки к нападению на Гитлера оказалась наша артиллерия сплошь в летних лагерях, а авиация — незамаскированной да незаправленной на полевых аэродромах…

Чтобы не возвращаться больше к этим бредням, напомню, что в победном 45-м по дорогам Европы катились вовсе не легкие танки, а "тридцатьчетверки", КВ да ИСы с их неимоверной 120-мм лобовой броней и 122-мм пушками. И ничего: выдержали их европейские автобаны аж до самого Берлина и Эльбы. Могли бы и дальше…

Занялся я потом и немецкими танками. Были они на удивление плохими по сравнению с нашими новыми, но их было дьявольски много, и они все перли да перли, нахально, по прямой, порождая ту самую, так навредившую нам "танкобоязнь"...

Вскоре, на этот раз уже с востока, нашу улицу прошла еще одна колонна — на этот раз страшная и незабываемая процессия наших военнопленных из печально известного вяземского окружения 19-й, 20-й, 24-й и 32-й армий Западного фронта, которые сковали 28 немецких дивизий. 14 из них до середины октября так и не смогли высвободиться для наступления на Москву. Низко поклонимся им за это — живым и мертвым...

А мимо нашего дома они в течение почти двух недель брели, еще оставаясь живыми. Многие были просто в гимнастерках, а то и нательных рубашках, кое-кто даже босиком, хотя под ногами хлюпало уже снежное месиво. Конвоиры их беспощадно избивали палками, стреляли ослабевших в затылок — они падали прямо у крыльца нашего дома, и я видел, как растекается по дороге кровь, покрытая мелкими косточками. Это была наука ненависти, которую уже ничто не могло потом заменить. И я решил тогда про себя стать военным, разобраться, кто они такие, эти люди-нелюди немцы, познать, как сказал бы после словами поэта, "земли чужой язык и нравы".

Прошли годы — и сбылись все мои детские мечты из 1941-го: получил военное образование, служил на командных должностях при зенитно-артиллерийских и ракетных комплексах, был военным корреспондентом, окончил факультет журналистики МГУ, всерьез занялся немецким языком, военной историей и... Германией: множество раз по делам службы был в командировках, в том числе длительных, в обеих ее частях. Последнее обстоятельство и привело к тому, что та "танковая история" имела свое продолжение.

ОДНАЖДЫ Я ОКАЗАЛСЯ в командировке на Международном кинофестивале в Карловых Варах, где на коктейле в отеле "Империал" случайно познакомился с немцем, который как-то не вписывался в суетливую киношную публику. Выглядел он импозантно: благородная шапка седых волос, напоминающая парики XVIII века, нос "с орлинкой" и острый, чуть насмешливый прищур серых внимательных глаз. Правильное лицо почти без морщин — та самая "моложавость", что чаще всего как раз и выдает возраст.

— Знаете, я коммерсант. Небольшая фабрика женских кофточек,— улыбнулся он.— Бюргермайстер Карлсбада (он так и сказал) — мой хороший приятель. Часто сюда приезжаю, так сказать, в родные края. Купил здесь неподалеку охотничий домик. А сам живу в Мюнхене.

— Судетский немец?

— О-о да! И никак не могу избавиться от ностальгии (у него часто потом будет проскакивать в речи это забавное протяжное "о-о"...).

Узнав, что я русский, заметно оживился и предложил посидеть за столиком в боковом зальчике. По пути туда мы познакомились: "Фридрих Шрёдер". Уютно усроились в уголке, и по его неуловимому жесту официанты стали таскать нам напитки, какие-то симпатичные закусочки. После второй или третьей уже были "на ты": "Ва-алентин"—"Фридрих"... Для поддержания разговора я упомянул, что не раз бывал в Мюнхене, был и в "Бюргербройкеллере" и даже на радиостанции "Свобода" — знакомился, как они нас там "поливают".

— А, у "этих",— поморщился Фридрих.— Знаешь, мы, немцы, не любим предателей.

В этом-то он чертовски прав: перед тем, как сдать партизанам наш город в 42-м, оккупанты собрали в комендатуре полицаев (их, слава Богу, было у нас немного) и всех расстреляли. Одного из них, мужа злой соседской старухи по кличке "Гитлер", я сам видел — он весь был исколот штыками. А вслух сказал:

— Так ли? Ведь держите же у себя эту "Свободу".

— Не мы...— пожал он плечами.

Впрочем, на этой "Свободе", как я сам убедился, не было фактически никаких наших предателей — только враги. Мне довелось увидеть изнутри их кухню вместе с моим другом и хорошим туркменским литератором Мергеном Хуммедовым. Он договорился с "диаспорой" об обращении к своим землякам на их по-настоящему родном языке ("А то у нас от "их туркменского" верблюды дохнут!"). В это время я в баре вел "дискуссию" на русском, после которой ко мне в коридоре подошел парень "славянской национальности" и смущенно сказал: "Мне так приятно было вас слушать. Здесь русским "по штату" отводится лишь два процента. Я вот и заполняю единицу — не "вещаю", а так, на подхвате". Не стал, да и не успел попытать его, как дошел он до жизни такой. А вот теперь радуюсь за немцев: выперли они все-таки эту "Свободу". Теперь она вещает из... Праги. Вот они, гримасы истории!