Читать онлайн «Государство и эволюция». Страница 18

Когда распалась жестокая тирания, фактически ослаб и единый управляющий центр Формально система оставалась жесткой, административно-командной, подчиненной ЦК, Госплану и т.д. На деле все было не так. Сильные директора, министры, секретари обкомов имели неформальное и значительное автономное влияние. Как писал В.Найшуль, "в стране действовала не командная система, а экономика согласований – сложный бюрократический рынок, построенный на обмене-торговле, осуществляемом как органами власти, так и отдельными лицами. В отличие от обычного денежного рынка товаров и услуг на бюрократическом рынке происходит обмен не только и даже, пожалуй, не столько материальными ценностями… но и властью и подчинением, правилами и исключениями из них, положением в обществе и вообще всем тем, что имеет какую-либо ценность. Согласие директора предприятия на увеличение плана может быть обменено, например, на улучшение его служебного реноме, дополнительную партию труб и незаконное разрешение нарушить одно из положений инструкции".

Аналогичный "бюрократический рынок" есть и был всегда. Но в нормальной рыночной экономике он занимает подчиненное положение по отношению к рынку, где действует закон цены. Бюрократический рынок – это то, что остается от обычного рынка, если нет частной собственности, если "вычесть" из рыночных отношений деньги, всеобщий эквивалент (аналогия – жесты и мимика занимают подчиненное положение, если есть речь. У немых жесты занимают первостепенное место). Бюрократический рынок – основной вид рынка при "азиатском способе производства", хоть как-то регулирующий эту систему, способствующий ее самонастраиванию. Развитие или подавление бюрократического рынка обозначает границу между авторитарным, "азиатским", "империалистически-социалистическим" (Ленин) и тоталитарным строем (Сталин).

До государственного капитализма было еще далеко, но пружина начала раскручиваться, монолит покрывался все новыми трещинами. И чем интенсивнее развивался бюрократический рынок, тем в большей степени его субъекты осознавали себя самостоятельной социальной силой с особыми интересами.

Вот это "предгражданское" общество – уродливое, теневое, с сильным криминальным оттенком, олигархическое и т.д. – вызревало внутри Системы, давило и требовало каких-то перемен. Нужен был какой-то узаконенный выход для желания и возможности свободно управлять, а затем и владеть собственностью, своей личной, частной собственностью. Система была "беременна термидором" хотя бы в форме перехода к государственному капитализму. Вызревал этот запоздалый "термидор" медленно – свыше 30 лет Но второй "термидорианский" кризис происходил уже в совсем иной обстановке по сравнению с периодом нэпа. Номенклатура на сей раз куда меньше боялась реставрации капитализма.

Социально директора и чиновники чувствовали себя абсолютно уверенно. Конкурентов в виде нэпманов, кулаков, "старой интеллигенции" не было (с "цеховиками" номенклатура заключала соглашения, но с позиции силы), поэтому ясно было, что социальные потрясения не пойдут на пользу другим классам, а если кто и выиграет, то как раз номенклатура.

Был и еще один индикатор, показывавший, как далеко зашло отчуждение номенклатуры от "ее" строя. Дело в том, что для описания дел в стране советская элита с конца 70-х годов пользовалась, как и весь народ, одним словом – "маразм". Конечно, объективно это было именно так. Но куда важнее, что номенклатура это сознавала. Факт осознания тоже доказывал, что ответственные группы номенклатуры созрели, готовы к переменам.

В сущности, к концу 70-х – началу 80-х годов сохранилась лишь внешняя, дряхлая оболочка строя (наглядным ее символом было геронтократическое политбюро).

Держался грозный режим, запугавший весь мир и сам запуганный до смерти, на инерции, защищался от слепящего света разума, кутая голову в рваный бабушкин капот идеологических ритуалов. Эти ритуалы еще в 30-е годы потеряли исходный и всякий другой смысл, превратились в анекдот. Впрочем, злее издеваться над ними, чем издевалась невольно сама номенклатура, было невозможно. Когда секретари обкомов, министры, генералы и председатели колхозов-миллионеров пели, что они "голодные рабы" и "кипит их разум возмущенный и в смертный бой вести готов", никакой Жванецкий более злой, убийственной насмешки, никакой Ионеско более сюрреалистической сцены придумать бы не смог. Поэт говорил: "И, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова". Саван мертвых идеологических заклинаний, который накинули на страну и в котором барахталась страна, распространял вокруг себя зловоние. Все видели, что король голый, более того, мертвый. Третий компонент Системы, некогда придавший ей целостность и оригинальность, – антикапиталистическая, антисобственническая идеология – деградировал быстрее всего.

Во всяком случае члены номенклатуры 60-80-х годов в отличие от большевиков уж точно не ощущали себя суровыми якобинцами. Пуповина, соединявшая их с официальной коммунистической, антисобственнической идеологией, держалась еле-еле, на честном партийном слове.

В 70-е годы с набатной силой и неотвратимостью зазвучал "антисоветский" призыв Александра Исаевича Солженицына: "Жить не по лжи!" В условиях того времени это значило: жить не по законам "коммуномаразма". Солженицын писал вождям: "Отпустите же эту битую идеологию от себя!.. Стяните, отряхните со всех нас эту потную и грязную рубашку, на которой уже столько крови, что она не дает дышать живому телу нации…"

По сути дела, писатель призывал к окончательной секуляризации государства, призывал очистить здание государства от облупившейся и полинявшей красной краски, которая когда-то была сакральной идеологией. Но может быть, здание одной краской и держится и без нее обвалится? С чем тогда останется живая номенклатура, отказавшись от мертвой идеологии? Не окажется ли она сама "битой", а ее реальная власть и богатство нелегитимными?

К радикальным переменам номенклатура была не готова, но локальных ждала с нетерпением. Я не верю легендам о том, что кто-то всерьез хотел продлить "гонку на лафетах" (так вышучивали похороны престарелых генсеков), избрав на царство очередного старца. Даже быстрота, с которой после смерти К.У.Черненко сообщили об избрании М.С.Горбачева, доказывает, что официальная формула "единодушно" соответствовала на сей раз действительности. Г.Арбатов, находившийся в марте 1985 года в составе высокономенклатурной делегации ЦК КПСС в Нью-Йорке, вспоминал, что все члены ЦК "говорили об одном: лидером должен стать М.С.Горбачев, и только он. И даже грозились: если что будет не так – выступить на пленуме ЦК". Но так думали и члены ЦК в Москве, все было именно "так". Когда же делегация в Нью-Йорке узнала, что пленум прошел, Горбачев избран, то "началось настоящее ликование. Я полушутя сказал своим коллегам: "Подождите радоваться, пока не сядем в самолет, у нас же национальный траур!"

Думаю, что в этом случае Г.Арбатову можно верить. Номенклатура (как и весь народ) ждала "обновления" и связывала его с Горбачевым.

Для перемен нужна была какая-то идеология. Если отбросить "сусловский марксизм", то в стране были две реально пользующиеся спросом идеологии: традиционный имперский великодержавный шовинизм "государственничества" и "социализм с человеческим лицом".

За первой идеологией стояла мощная традиция. Она веками была господствующей в стране, официальной. Ее господство не прервалось и в 1917 году. Секуляризация коммунистического государства, гибель коммунистической идеологии тем более, казалось бы, не мешали этой традиции. Коммунизм просто окончательно, официально превращался в национал-большевизм.

Официальная идеология в ее чисто формальных определениях к началу 80-х годов (как и все предыдущие десятилетия) включала два совершенно разных компонента.

На уровне содержания – государственничество, то есть сакрализацию "твердой", авторитарной, самодержавной власти государства и его чиновников.

С точки зрения формы – псевдомарксистские ритуалы с их антикапиталистической, антисобственнической риторикой.

Предстояло лишь отбросить ветошь второго и облечь в новую форму, придать новый импульс первому. Вот и "жизнь не по лжи", а по вполне живой имперской традиции. Собственно, это и есть план наших сегодняшних "патриотов". Наряду с общей, необсуждаемой мощной традицией обожествления государства здесь были (и остались) дополнительные, привлекательные для многих психологические обертоны – ксенофобия, антисемитизм, имперское тщеславие и чванство. Наконец, эта идеология намертво спаяна с всемогущим ВПК, является для него "сакрально-лоббистской" идеологией. По всем этим признакам казалось, что победа гарантирована именно ей.

Но что легко на словах и убедительно логически, то невозможно на деле. Во-первых, холодная война, соревнование с американским ВПК были к середине 80-х уже безнадежно проиграны, и это притом, что в топку "нашего бронепоезда" было брошено абсолютно все. В безумной системе вся высокотехнологичная индустрия работала только "на войну". В этих условиях реально наращивать силы ВПК можно было лишь при одном условии – если бы удалось научить всех жителей СССР одеваться исключительно в солдатские портянки, а питаться только машинным маслом для танков…