Читать онлайн «Атлантический дневник (сборник)». Страница 45

Одним из крупнейших моральных философов всех времен считается Иммануил Кант. Его система этики основана именно на чувстве внутренней непреложности, но в отличие от Ричарда Познера он видит фокус этой непреложности не в господствующем мнении, а в совести конкретного человека. Нравственное поведение состоит в том, чтобы всегда поступать в соответствии с этим непреложным внутренним законом, так называемым «категорическим императивом». Эта система действует лишь в том случае, если ей подчиниться неукоснительно: к примеру, если лгать – аморально, то не следует лгать никогда. К чему это может привести на практике, слишком очевидно. Так, если вор, вломившийся в вашу квартиру, спросит, где лежат деньги и ценности, у вас нет иного выхода, кроме как сказать правду. А если вы, допустим, скрываете жертву от потенциального убийцы? Нет, уж лучше назад, к десяти заповедям – даже они куда гибче.

Неумолимая и последовательная логика Питера Сингера приводит его к таким же крайностям, к каким она приводила когда-то и Сократа, и Канта. Если человек не обладает абсолютной ценностью, то мы должны применять к нему относительные, шкалу боли и интеллекта. Многие люди, как хорошо известно, уступают в интеллекте обезьянам и собакам, и это вовсе не глупая шутка: некоторые рождаются с тяжелым дефектом мозга, другие впадают в растительное состояние на поздних стадиях болезни Альцгеймера. По логике Сингера, эти люди выпадают из нравственного пространства, и к ним без колебаний следует применять те же меры, что и к безнадежно больным животным, – усыплять.

Что же касается самих животных, которых мы на время упустили из виду, то идеи Питера Сингера взяты сегодня на вооружение некоторыми экстремистскими движениями в защиту животных и за их эмансипацию. Представители этих движений вполне усвоили нравственную арифметику – они не только собирают подписи и опрыскивают аэрозолями шубы, но используют и прямо террористические методы, устраивая взрывы на фармацевтических и косметических предприятиях, где проводятся эксперименты на животных, калечат или даже убивают людей, которые проводят эти исследования.

Надо ли напоминать, что тоталитарные идеологии минувшего века, нацизм и коммунизм, были именно такими системами нравственной арифметики, и, хотя их авторы были совсем не того интеллектуального калибра, что Кант или даже Сингер, в последовательности им не откажешь.

Значит ли это, что выхода нет и что нам следует вернуться назад, к религиозным системам этики? Но сегодня это уже не выход, и дело не столько в распространении неверия, сколько в принципиальной терпимости и плюрализме современного общества, от которых большинство из нас не желает отказываться. Каким образом можно навязать всему человечеству единые нормы, если, например, христианство вовсе не обращает внимания на животных и слово «пес» в Библии носит неизменно бранный характер, тогда как джайнизм, одна из религий Индии, запрещает причинять вред даже муравью, что в реальной жизни просто неосуществимо?

Правота, скорее всего, на стороне Ричарда Познера, которому здравый смысл юриста диктует неизбежность социально приемлемых норм, таких, которые не навязаны снаружи, а продиктованы нравственной эволюцией самого общества, даже если из них ни в какой данный момент нельзя выстроить логическую систему. Категорический императив не работает в мире, где мы чаще всего вынуждены выбирать не между черным и белым, а всего лишь между оттенками серого и о котором поэт сказал, что ворюги ему милей, чем кровопийцы.

И тем не менее, надо ли приносить Питера Сингера, экстремиста, заслужившего себе прозвище «профессор Смерть», целиком в жертву этому будничному здравому смыслу? Заслуги здравого смысла в истории невелики. За спиной любого Мартина Лютера Кинга или Бетти Фридэн всегда стояли философы, служители чистой идеи, которые не страшились своих самых парадоксальных выводов. Общество, не нуждаясь в их железной логике, обтачивало эти идеи в своем коллективном сознании, отвергая экстремизм верных учеников, и только таким образом возникала та самая интуитивная обязательность, к которой апеллирует судья Познер. Без Канта и без Платона наш мир был бы намного беднее именно тем, чем мы еще и по сей день богаче даже самых человекообразных обезьян.

Эти скромные побеги уже взошли из посевов Питера Сингера, и, если сегодня курам и телятам выделяют клетки пошире, с енотов реже сдирают кожу, а щенков не топят, в этом есть заслуга и австралийского мыслителя с его невозможными идеями. Благодаря ему мы начинаем понимать, что, обижая младших братьев и сестер, мы пятнаем собственное достоинство. А других идей у нас нет – и не будет, пока новый Моисей не сойдет с Синая с новыми скрижалями.

История, которую я хочу сегодня рассказать, странным образом выпадает из столетия, в котором она произошла. Она была бы куда уместнее в первой половине XIX века с его титаническими потугами объять необъятное или даже в эпоху Возрождения. Тем не менее она случилась в наши дни в США и описана в журнале Lingua Franca, где обычно обсуждаются вопросы, связанные с университетским образованием и гуманитарной научной деятельностью. В сущности, это – довольно необычное журналистское расследование, которому автор, Джеймс Райерсон, дал название «Загадка метафизика-миллионера». В начале, как требуют законы жанра, – интригующая завязка.

Философы, надо сказать, никогда не зарабатывали своим ремеслом состояний, а в сегодняшнем мире и подавно – у них нет варианта, как у каких-нибудь экономистов или компьютерщиков, хлопнуть дверью и уйти в частный сектор, потому что никому они там не нужны, и единственный способ их существования – в относительном благополучии университетской неволи. Чтобы оценить золотой дождь, хлынувший на голову Дина Зиммермана, надо иметь в виду, что стандартный вид философского заработка на стороне – это предложение от Оксфордского издательства отрецензировать книгу страниц в шестьсот за двести долларов.

В то же время, что и Зиммерман, такое же предложение получил Джонатан Дэнси из Редингского университета в Англии – и еще как минимум девять преподавателей философии из различных университетов США. Таким образом, общая сумма, которую институт в конечном счете ассигновал на оплату профессиональной экспертизы, превысила 130 тысяч долларов.

Проблема, с которой столкнулись все эти философы, в какой-то степени знакома многим журналистам, в том числе и мне. Время от времени, а с распространением электронной почты еще чаще, мы получаем объемистые трактаты с подробным описанием устройства Вселенной и инструкциями по ее переделке с просьбой прислать отзыв, обнародовать в эфире или просто опубликовать. В подавляющем большинстве, даже в тех случаях, когда авторы не выказывают признаков душевного расстройства, эти труды глубоко наивны и безнадежно невежественны. И я не могу припомнить случая, чтобы авторы трактатов сулили мне 12 тысяч долларов или вообще какие-то суммы. Просили – да, такое бывало.

Как я уже пояснил, 12 тысяч – немалые деньги для современного философа, особенно для погорельца, и соблазн был велик. Но у человека со степенью и положением есть нечто дороже денег – репутация, и автор «Пути к пониманию» старательно отобрал себе в рецензенты именно философов с репутацией. Выставить себя на возможное посмеяние ради 12 тысяч долларов – значит подвергнуть риску свою университетскую карьеру. По крайней мере один из отобранных институтом Мониуса кандидатов, Гидеон Розен из Принстонского университета, решил не рисковать, но остальные согласились – тем более, что от них требовали не обязательной похвалы, а объективной критической оценки. Были подписаны договоры, и в условленный срок философы получили инструкцию загрузить текст трактата с сайта института во Всемирной паутине.