Читать онлайн «Эксперт № 39 (2014)». Страница 17

О геномах русского и древнего человека

— Несколько лет назад вы секвенировали геном русского человека…

К. С.: Может, не надо о нем, особенно сейчас?

— Почему не надо и почему особенно сейчас?

К. С.: Потому что начинаются спекуляции: к примеру, чем геном русского отличается от генома украинца. Вот Егору на одном телеканале задавали провокационные вопросы типа «Должны же быть генетические различия между свободолюбивыми украинцами и рабскими русскими?». Мы пока секвенировали геном одного человека. Разумеется, это очень мало, чтобы говорить что-то о русской идентичности. Нужно очень много исследований. Мы выяснили, что геном русского почти не отличается от геномов наших братьев-славян и от многих европейцев тоже. Мы не обнаружили и заметных татаро-монгольских влияний вопреки устоявшемуся мнению, что в нас много чего намешано из-за многовекового татаро-монгольского ига. В идеале нам было бы неплохо составить генетическую карту страны. Уже есть геномы якутов, бурят, хантов, староверов. Это информация, в частности, к пониманию восприимчивости разных этносов к различным болезням, лекарствам, пище. Пока такой информации слишком мало. Ну вы наверняка знаете такие примеры, что от генов зависит лучшее «переваривание» алкоголя русскими в отличие от азиатов. Или усвояемость молока в отличие от жителей Средиземноморья, в традициях которых не было потребления молока.

Е. П.: Знание геномов может быть важным для тех групп людей, которые живут обособленно и практикуют близкородственное скрещивание. Там может быть высокая концентрация моногенных заболеваний.

— В качестве примера часто приводят евреев ашкенази, которые вроде даже должны сдавать специальные тесты, перед тем как родить ребенка. Еще я слышала, что в наших аулах на Кавказе есть такие проблемы.

Е. П.: Да, мы секвенировали геномы одной семьи из 18 человек и нашли у них две важные мутации. В разных комбинациях они были у всех членов семьи. Поэтому там часто погибали дети. А поскольку в ауле всего две большие семьи, человек по пятьдесят, то они женятся друг на друге. По-хорошему, нужно сделать тест на эти мутации, иначе им придется делать экстракорпоральное оплодотворение и потом выбирать из эмбрионов немутантного.

К. С.: Ученых интересует, есть ли у разных народов какие-то отличительные гены, которые дают возможность сопротивляться инфекциям. К примеру, было выяснено, что у поморов и исландцев есть гены, которые позволяют им практически не воспринимать ВИЧ.

— Что можно выяснить, анализируя геномы древних людей?

К. С.: Очень многое. Это вообще обширная тема. Если кратко: пути миграции, кто откуда пришел и что было дальше. Разве не удивительно, что у американских индейцев алтайские корни? Или что язык басков очень похож на адыгейский? Как люди с Кавказа оказались в Испании? Разве что с Ясоном и золотым руном.

Мы сделали анализ костей майкопской и новосвободненской культур, живших шесть тысяч лет назад на одном пятачке в районе Адыгеи. И оказалось, что одни пришли из Европы, а другие — из Передней Азии. А до этого были только догадки.

— Почему вас заинтересовала именно майкопская культура, а не что-то поближе, «пославянистее»?

Е. П.: Все зависит от контактов с археологами. Один наш сотрудник знаком с известным питерским археологом Алексеем Резепкиным. Археолог на основании своих знаний о типах захоронений и артефактов развивал гипотезу, что на этом пятачке сошлись разные культуры — одна среднеевропейская, а другая — переднеазиатская. И он спросил, можно ли проверить это на генетическом уровне. И мы проверили. И подтвердили его догадки.

В России, вообще-то, полно всяких раскопок, но смотрим геномы не мы, а зарубежные лаборатории.

— Почему?

Е. П.: Все наиболее значимые работы, например по денисовскому человеку, были сделаны за границей. В тот период наша страна еще не обладала потенциалом таких исследований. И сейчас по инерции археологи обращаются в западные лаборатории. Анализ древней ДНК — очень сложный процесс как технологически, так и в смысле математической обработки. Он к тому же требует высокой квалификации и опыта, которые мы только-только начинаем приобретать. И мы хотели бы по мере приобретения этого опыта проводить такой анализ внутри страны. Это в первую очередь наш вопрос, нашей истории. А сейчас нам досталась одна кость — и мы рады.

Об элите

— Как-то складывается впечатление, что нам достаются какие-то кусочки. Мы, что, везде последние? Почему так? Чего нам не хватает? Вроде ваша лаборатория в Курчатовском институте признавалась самой крупной в Европе?

Е. П.: Наше участие в раковом проекте показало, что ниша «гены — здоровье» сильно конкурентна. Мы не можем конкурировать в современных условиях с американцами, англичанами или китайцами. Реактивы дороже, время доставки чего бы то ни было — месяцы, проблемы с таможней, с оборудованием. У нас же нет инженера, который будет поддерживать один секвенатор. В нишах, где время решает все, мы проигрываем. Кто первый сделал, тот и снял сливки. Если поставить десять групп, мы придем последними не потому, что дураки или что-то не умеем. Так жизнь наша устроена. Поэтому мы пытаемся выбирать те области, где конкуренция минимальна, где только мы владеем уникальным материалом. Вот нам досталась уникальная кость, и мы ее никому не отдадим и можем спокойно ею заниматься.

— Но у нас же все-таки есть и другие известные лаборатории и ученые. Почему не скооперироваться, не брать значимые проекты, тот же исторический или по болезням, которые важны в нашей стране? Ведь китайцы создали крупнейший геномный центр, причем поначалу практически без финансирования от государства?

Е. П.: Это правильный вопрос И правильные темы. Видимо, наша элита еще не созрела, не понимает, что за этим будущее. Нет твердой воли. К тому же у нас достаточно разрозненные лаборатории, научные группы часто с противоречивыми ведомственными, академическими или личными интересами. Это очень болезненный вопрос.

К. С.: Я не устаю повторять, что страна, которая имеет генетическую информацию и понимает ее, будет править миром. Есть мощные центры в Америке, Европе, Китае. Они накапливают эту информацию. Они ее будут использовать.

— Но, может быть, в условиях глобализации (правда, сейчас вера в нее сильно расшатана) не так важно владеть этой информацией, есть масса открытых данных?

Е. П.: Сравните это с владением информацией по ядерной энергии. Только страны, которые знают технологии, имеют возможность делать такую энергетику. Так и с генетикой. Мы будем все покупать.

К. С.: К тому же лекарство, которое сделают в Европе, может не подействовать на бурята. Такое тоже возможно. Да что там говорить! Мир движется к биоэкономике. Эта информация нужна для медицины, для сельского хозяйства, для лесной промышленности. Вся тонкая химия может быть заменена био. Я уж не говорю о том, что, не развивая эту область, мы будем терять новые поколения в ней. Как горько шутит один наш ученый, ужас будет не тогда, когда мы перестанем печататься в Nature, а когда мы перестанем понимать, о чем там написано.

Кандидаты от власти в очередной раз уверенно лидировали в регионах. Это означает, что политические реформы нужно продолжать

section class="box-today"

Сюжеты

Региональные выборы:

Севастополь. Чалый сделал свое дело

Триумф электоральных прогнозистов

/section section class="tags"

Теги

Региональные выборы

Политическая реформа

Политика

/section

Практически все, кто следил за ходом закончившейся на прошлой неделе избирательной кампании, единодушно отметили: это были самые «спокойные» выборы, почти полностью лишенные интриги. Некоторые всплески активности оппонентов власти на старте гонки (такие, как демарш Оксаны Дмитриевой в Санкт-Петербурге или стремительные взлет и падение Сергея Катасонова в Оренбурге) были быстро погашены или погасли сами, после чего наступил политический штиль. Минимум агитации, отсутствие новостей о выборах в СМИ, заведомая избираемость лидирующих кандидатов, в целом невысокая явка — вот основные черты кампании 2014 года.

Сказать «да» или промолчать

Вот уже три года мы живем в условиях политической реформы. В ее рамках была либерализована деятельность партий, возвращены выборы губернаторов. Региональные власти получили указание не снимать кандидатов и не зачищать политическое поле. Все эти меры вызвали большие надежды на то, что система сможет обновиться, стать более открытой, что политический процесс из кулуаров переместится в публичную плоскость, что на выборах можно будет выбирать, а не выражать поддержку заранее подготовленному списку победителей.