Читать онлайн «Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли». Страница 4

Созерцание источников требует подготовки, невозможно быстро подъехать, посмотреть, победить. Подготовка важнее всего, возможно – и самого источника. Я разработал для себя лучший метод подготовки к неприметным прелестям. В одну осеннюю виноградную пятницу я поехал с утра в Хеврон, где этот день выделен не только для проповеди в Харам Ибрагимие – мечети над гробницей Авраама – но и для ярмарки скота. Не то, что ближе нет ярмарки: по пятницам живейшая торговля скотом идет и в Иерусалиме, на северо-западном углу крепостной стены Старого города, на склоне долины Кедрона. Там можно увидеть стада овец, прекрасных коней, ослов и мулов, но цены относительно высоки. Есть ярмарка и в Вифлееме, на выезде из города по старой дороге на Тукуа, но та быстро кончается, и выбор там меньше. Ярмарка Хеврона не испорчена посторонними, нет там ни туристов, ни израильтян, а все больше крепкие крестьяне горных сел, сидящие в округе со времен Калеба бен-Ефуне, бедуины из Иудейской пустыни и горожане-торговцы.

На этой ярмарке, сук-аль-джамаа – (джамаа – это и собрание, и мечеть, и день собрания в мечетях – пятница) – я купил себе превосходную ослицу серой масти с коричневой полосой по хребту, невысокую, но крепкую, как и вся местная порода. Я назвал ее Линдой, сел на нее и поехал домой в Иерусалим. С тех пор, когда выпадал свободный день – а таких дней у меня выпадало много – я садился на Линду и ехал в одно из окрестных сел. По дороге я останавливался у источника напоить животное и напиться самому, а затем приезжал в село, и толковал с крестьянами о погоде и урожае на веранде – палестинской завалинке.

Осел – гениальное животное, лучше всего приспособленное к условиям Нагорья. Тропинки в горах круты – слишком круты для лошадей. Там, где конь сломает ногу, осел легко проходит с седоком и ношей. Кормить и поить осла нетрудно, он не капризен и обходится выжженной травой гор, которую лето превращает в солому уже в июне. В наших полугородских условиях, мы время от времени подкрепляли Линду ящиком дешевых овощей, мешком арбузов или корзиной моркови и помидоров, но ее устраивала и травка – даже то, что сходит за травку палестинским летом.

Характер у Линды был далеко не ангельский – она любила проскакать галопом под низкой веткой дерева в надежде сбросить седока, заехать в колючку, прижать мою ногу к стене или просто остановиться и стоять с настоящим ослиным упорством – все эти приемы были ей не чужды. Несколько раз соседские мальчишки угоняли ее, но мы ее всегда находили – трудно далеко угнать упрямого осла. Через пару месяцев выяснилось, что Линда с приплодом – у ослиц беременность не видна почти до самых родов. Меня одолевали угрызения совести – а я еще лупил ее, когда она упрямилась.

Однажды утром мы проснулись и увидели в саду еще одно существо – крошечного темно-коричневого осленка с длинными ногами, Бамби. Так мы стали солидным семейством о двух ослицах. После родов Линда стала куда менее упрямой, – но и ангелом не стала. Если ей казалось, что Бамби обижают, она пускала в ход и копыта, и зубы. Ее упрямство не мешало мне – скорее, оно помогало замедлить время и превратить экскурсию в путешествие.

В путешествии должен быть элемент приключения, иначе – это пустая трата времени и денег. Если вы знаете наперед, что увидите – не стоит идти смотреть. Экскурсии относятся к путешествию, как проституция – к любви. У каждого жанра есть свои преимущества. Идущий к проститутке точно знает, что он получит, и сколько он за это заплатит. С любовью сложнее – можешь получить куда больше, чем ожидаешь, или куда меньше, и во что это обойдется – трудно понять. Поэтому любовь не поддается маркетингу.

Попытка заранее оценить дебет и кредит любви обречена на провал, как доказал почтенный биограф д-ра Джонсона, Босуэлл. В своем откровенном дневнике этот бережливый шотландец рассказывает, как он влюбился в порядочную женщину по имени Луиза, и даже подарил ей некоторую сумму денег, считая, что все равно роман с ней обойдется ему дешевле, чем хождение к проституткам. Представьте себе разочарование Босуэлла, когда в результате близкого знакомства с Луизой он обнаружил у себя безошибочные признаки гонореи. Знакомый врач немало содрал с него за курс лечения– в XVIII веке не было пенициллина – доказав, таким образом, что расчет и любовь не идут рядом (Песнь Песней, 8:7).

К походу по селам и святыням Нагорья надо относиться, как к любви, или хотя бы как к рыбалке. Вот мы забрасываем удочку в селе Ясуф. Бог даст – поймаем рыбину. Зазовет нас к себе крестьянин на чашку кофе, как и в любом селе, где посторонние в диковинку, – и мы что-нибудь поймем. А может, у источника нас осенит благодать или хотя бы вдохновение. Может, мы проникнемся святостью. А может, хулиганы разобьют ветровое стекло машины, колесо спустит, жена вывихнет ногу и никто не поздоровается.

Никто не приходит с тридцатью друзьями ловить хариуса в горном ручье. Нагорье – горный ручей, а благодать неуловимее хариуса. Хорошо идти одному, вдвоем, от силы – втроем. Но дети не мешают – они, обычно, лучшее доказательство мирных намерений путешественника.

Я долго боялся пойти к источникам вади эль-Аруб, откуда начинается тридцатикилометровый водовод Понтия Пилата, влекущий воду к Храмовой горе, в Иерусалим – боялся, потому что по пути нужно пройти по большому лагерю беженцев. Однажды мы пошли туда с детьми. Проходили мимо пекарни, заглянули внутрь. Там сидели женщины и пекли огромные вкусные лепешки, напоминающие армянский лаваш, загорелые и пышные, не похожие на круглые двухслойные лепешки – питы, идущие на продажу. Деревенский хлеб, хубз балади, на продажу не идет – его пекут только палестинские женщины, и он не похож на иракские или курдские лепешки восточных евреев. Мы знали его вкус – наш садовник Хасан, крепкий голубоглазый старик, похожий на моего деда, приносил такой хлеб с собой из села Хусан возле Батира, и ел у нас на веранде с кистью винограда. Он всегда делился этим хлебом. Тут, в лагере беженцев Муаскар-эль-Аруб, мы попытались купить этот домашний хлеб. Но одна из женщин выбрала самую большую лепешку, с метр поперек и подала нашим малышам. От денег она отмахнулась.

За лагерем начиналась Благословенная долина (Хроники 11:20), край источников, фруктовых садов и полевых участков, обнесенных межевыми стенами, сложенными из камней. Камни эти собирают с полей, а потом строят из них стены. Посреди – огромный водоем, немногим уступающий циклопическим Водоемам Соломона на полпути к Иерусалиму, – Биркет-эль-Аруб. В наши дни в нем собирается дождевая вода – старинные водоводы погибли со временем. Только ближний источник Эн-эль-Аруб посылает воду в огромный водоем.

Мы поднялись на гору по пути к дальнему источнику Эн-эль-Дильбе – по пути можно было разглядеть следы водовода. На склоне горы стоял одинокий дом, и в нем жила семья с пятью светловолосыми дочками мал-мала меньше. Вокруг дома росли плодовые деревья, и девочки то и дело бегали за персиками и сливами и подносили нам. Мы сидели на ковре в тени смоковницы и смотрели на Благословенную долину. Наши мальчики и местные девочки играли, как братья и сестры, с выводками белых кроликов. А дальше бил источник Эн-эль-Дильбе, стоящий в роще, в узкой долине, отходившей от более просторной Благословенной. Эн-эль-Дильбе типичен для этой части гор – маленький дом над источником, древний водоем, орошающий сады. Напротив источника стоит старый и порядком заброшенный дом – иллюстрация к сохранившемуся здесь уголку из Палестинского альбома Робертса.

В следующей лощине бьет источник Эн-Куазейбе, а возле него руины древней Козивы, родины крестьянского царя Симона бар Кохбы – столица его была к северо-западу от этих мест, в Бейтаре, нынешнем Батире. В горах вокруг много пещер, и они, по словам местных жителей, ведут на десятки километров. Одна из них, раскопанная, тянется на сто метров, но были здесь и многокилометровые туннели, связанные с водоводом Понтия Пилата.

Следы этого огромного и простого сооружения видны повсюду в Восточной Иудее. В Иерусалиме так мало воды и так много паломников, что приходится строить такие сложные гидросистемы. Водовод был проложен еще до прихода римлян и нес воду Благословенной долины к Храмовой горе, но Понтий Пилат многократно увеличил его мощность. Иосиф Флавий рассказывает, что население Иудеи возмутилось и вознегодовало, когда Пилат взял для нужд строительства 35-мильного водовода деньги из казны Иерусалимского Храма. Пилат подослал своих солдат, переодетых в штатское, в толпу и приказал избить палками зачинщиков.

Вода источника Эн-эль-Дилбе собирается в водосборнике, а затем идет, почти не теряя высоты, под силой тяжести, за пять километров к Биркет-эль-Аруб, захватывая по дороге воду прочих родников Благословенной долины. Из большого водоема Аруба водовод продолжается на десятки километров к Водоемам Соломона. Водовод не идет прямо, но страшно петляет по восточной окраине гор, сохраняя, однако, уровень. Он идет по дикой стране, по самому краю Иудейской пустыни, сложенный из мелких камней и скрепленный водонепроницаемым строительным раствором.