Читать онлайн «Боже, благослови Америку». Страница 2

…Легсингтон под Бостоном. Городок для богатых. Тут нет нищих и налогов на спортивные товары. Где же нищие? Нигде. Вывезли. Мудрое решение. Почему бы не вывезти из Нью-Йорка? О, нет-нет, не гуманно.

В Легсингтоне дом Майка, корни голландские, дом в голландском стиле. Обильное застолье, сладковатый сквош. Чтобы его съесть, нужно вытаращить глаза. Среди гостей — Элеанор, старушка, мы долго разговаривали о Гойе. Пригласила помычать на редкий рисунок в офис в бостонский музей. Рисунок найден недавно, атрибутирован. Элеанор — крупный специалист по Гойе. А ноги не ходят — костылики. Элеанор ко мне прониклась. И не за Гойю. И я проникся к Элеанор — и не за костылики. Детство и юность в музеях мира, девушка тонкой психической организации, она хотела любить — как все девушки, и умела любить — как немногие. Она хотела качать ребенка и петь ему незатейливые американские песенки. Внучка президента Вильсона, она была вправе требовать от судьбы широкую зеленую улицу. Сегодня жизнь прошла. Элеанор больна и скоро умрет. Жизнь прошла жизнью Гойи, его любовью, его нервами, его безумием.

Блестела пожилая слеза, обнимались. До свидания, Элеанор.

Круг ее общения — светский. В этой пустоте я был ей интересен. Потому что свое мнение в стране свобод — и роскошь и редкость. Роскошь? Потому что профессиональная среда структурирована так же категорично, как и социальная, и если полковник сказал, лейтенант не возразит. Редкость? Ответ обнаружит любопытнейшее: искусствовед с гарвардским образованием, работающий в известном музее, не знает, где и когда, хотя бы век, жил Рембрандт. Гарвард — это оч-чень престижно. Но этим все исчерпано. Гарвардский выпускник имеет спокойную речь, в рамках этикета холодноватый тон, прямую осанку; у него на футболке написано «Гарвард», у него на лице написано «Гарвард», он собирается писать диссертацию по истории философии, но он не слышал про Диогена. (Ни про Лаэрция, ни про киника.) Слово «Декарт» не ассоциируется даже с системой координат. Конфузливое чувство, смешанное с чувством пиетета порождает обтекаемые формулировки вроде: у них так, узкая специализация.

Никакая не узкая. Назовем этого голого короля своим именем — невежество.

Но откуда чувство пиетета — эта страсть напряженно вытягивать шею, дабы увидеть хоть краешек сказочной страны заходящего солнца. Почему пигмеи духа охотно покидают свои Гаити, Таити, Тольятти и спешат куда-то в неизвестность? Ведь тут еще никто не расцвел. Почему так старательно поддерживается этот миф? Зачем так упорно шлют на восток счастливые фотографии с автомобилем, купленным на пособие, почему не напишут, какое унижение на этом автомобиле ездить?

В русском квартале видел, как дипломированные соотечественники таскают ящики: американские ящики слаще. Турист соотечественник в стране тоталитарной демократии быстро усваивает главное — манеру жевать, класть ноги на журнальный столик и курить в салоне самолета. Эти шаромыжники за два часа ожидания в Шенноне накурили так, что подох весь персонал, а цветы сделались бумажными.

Америка рекламирует сигареты за океаном, но сама не курит. В Нью-Йорке 32 курильщика, все на учете, как неблагонадежные. Америка не курит, Америка мудро бегает.

Хочешь быть здоровым — бегай, хочешь быть красивым — бегай, хочешь быть умным — бегай. Это открыла не Америка, а Древняя Греция. Да-да, это где-то в Европе, Карл Великий привел своих шумеров, и даже гуси не спасли.

Зачем бегает Америка — это загадка. Бегает утром, днем и вечером. Бегает в «Найке», в «Тайгере», в «Рибоке», черт-те в чем. Бегает с бантиком в пышной прическе и с сединой на чернокожем лице. Бегают безногие жертвы Вьетнама и подставные президенты. Бегают с собачками и без. Бегают с детскими, инвалидными и прочими колясками. Бегают хриплые дедушки и хрупкие девушки. Заткнув уши негритянскими скороговорками и зажмурив глаза под черными очками — бегают. Бегаю и я. По инерции лет. И — в «Адидасе», консерватор. Бегаю, а женщины не смотрят. Факт, заинтересовавший в научном смысле, в исследовательском. Билль о правах учат? Достоинство блюдут, блюдуньи? Впрочем, смотрят. Из-под черных очков, из-под лакированной челки, из-под полей немыслимой шляпки нет-нет да скользнет заинтересованный взгляд по блестящим рейтузам. И не без риска для жизни.

Например.

В черном лимузине черные же очки, нетерпеливые ноготки поигрывают на руле. Как в кино: настоящая стерва! Надменный подбородок слегка повернут в сторону рейтуз. Заминка на перекрестке, перебегаю перед стервой — не спеша… И завизжало желтое такси, завизжала с акцентом толпа на перекрестке, и только показал им всем о’кей из пальчиков, и побежал дальше. Не спеша. Такая история. Полная драматизма и романтики.

Кстати, об истории.

Колумб америк не открывал. Веспуччи тоже. Туда ходили за 20 лет до Колумба, за 500, за 1000, за 2000. То есть — всегда. Викинги — сын Эрика Великого, — открыли Америку в 486 году. Ходили туда португальцы, кельты, римляне, финикийцы. Даже арабы: с каким-то твердым намерением ушел огромнейший флот, впрочем, не вернулся. Ходил лично Марко Поло. Серебро из Америки тамплиеры возили тоннами. Открытие континента повлекло за собой другие открытия, менее масштабные, но многочисленные: греческие статуэтки, римские монеты, пунические письмена, шотландские щиты и мечи, доспехи средневекового рыцаря, который в полной экипировке угодил в болото со своим конем, и — египетский саркофаг (!) в устье Амазонки.

А где курсировал Одиссей — десятилетие, неужели в Эгейском море? За это время можно пройти любые расстояния и в любых направлениях. И не один раз. В каких краях лотофаги угостили чем-то таким Эврилоха, отчего тот лишь счастливо улыбался, остальные же на это блаженство отреагировали испугом и быстренько ушли из счастливой страны? В Бермудах или, наоборот, в Море Дьявола корабли Одиссея рисковали провалиться в бездонную Харибду? А лестригоны, эти огромные каменные люди в шеренгу, чем не — двадцатиметровые — ребята с острова Пасхи.

В эпоху Колумба в Америку ходили уверенной походкой, но на цыпочках. (Контрабанда). Собрался и Колумб — официально. Христофор Колумб, он же Кристобаль Колон, а на самом деле Христофоро Коломбо разложил перед собой какие-то старые карты и, склонив светлую голову (Колумб был евреем, но блондином), что-то сверил. Потом выпрямился и — ноги на ширине плеч, скрестив на груди руки — задумчиво покачался на каблуках. Созвать командный состав! Каждый персонально дал клятву: в какой бы материк не уткнулись, это Китай, Китай, альма матер вашу! И точным курсом пошли в Америку: сверху попутные ветры, снизу попутное течение. На беспокойство по поводу отклонявшейся стрелки компаса Колумб успокаивал: ничего, бывает.

За эту историю с открытием Колумба упрекали современники. Вместо ответа он взял яичко и попросил поставить вертикально. Никто не смог, не стоит яичко. Колумб пришлепнул оное об стол — стоит. Он улыбнулся им в лицо: вот и все.

Новый Свет увидел лошадей, стрельбу, рабство, пьянство и подорожник. Старый Свет увидел много золота, наркотики, календарь, с точностью до шестого знака после запятой, каучуковый мяч, табак и картошку. Обменялись венерическими болезнями. Началась эра цивилизованных отношений. Позже в Америку пришли миссионеры, паровозы, таверны, расстроенный рояль и красотка Мэри. Потом асфальт, небоскребы, квакающие автомобили, сухой закон, автоматы под черными плащами и великая депрессия. Потом — еще небоскребы, дюралевые переплеты окон, гирлянды крошечных лампочек на деревьях, электроножи для ветчины, публичные дома и прочий расцвет.

А долетала ли любовь до этих берегов? Как она, со своими тяжелыми крыльями, — в узких лабиринтах социальной иерархии? И вопрос не риторический.

Огромная цементная кора поднимает свой факел, чтоб другие девушки, стандартные и теплокровные, могли прочесть лозунг во все американское небо: если выгодно — не раздумывай. Мудрость древняя, еще от времен, когда обнаружилось: женщина безнадежно слабее остальных. И кто же ее упрекнет, если на одну чашу легли фундаментные блоки гранитного благополучия, а на другую — розовые облака? Женщина принимает верное решение, но без сомнений, а это настораживает. Есть слабый шанс, теоретический, когда в день икс что-то случайное царапнет боковое сознание, что-то замельтешит хаотично и стремительно, как хвостик киноленты, затем вспыхнет и замрет пустым экраном: нечто важное, о чем мечталось, уже не произойдет.

Женщина долго и напряженно смотрит в зеркало, потом трагически закрывает глаза. Оставим ее одну, пусть постоит.

А вот — вечер и дождь. В бронзовом лифте журнальными зубами улыбается девушка — красоты необычайной. Неожиданной. Месяц назад вывела из дверей свою атласную собаку, собака поклонилась учтиво, а девушка как-то столкнулась взглядом, и вспыхнула, и растерялась. Ну что ж, девушка, бывает. Хорошо, что вспыхнула, что растерялась, это по-человечески.