Читать онлайн «Гражданская война (октябрь 2008)». Страница 34

Развитие дела могло быть каким угодно, пока Кирилл не привлек тяжелую артиллерию - пресловутые московские связи.

Вот как излагал ситуацию Алексей Чадаев, член Общественной палаты, давний друг Кирилла Мартынова и один из застрельщиков кампании в защиту Антонины:

Он (следователь прокуратуры Колодкин - Е. Д.) идет по соседям. Соседи по «квартире» - вполне себе люмпен-пролетариат, с которыми у Тониной матери-преподавательницы классовая война в форме коммунального конфликта. У них - свои счеты к соседке (которая до того, бывало, нередко вызывала милицию к ним самим), и они с радостью объясняют, что могла, еще как могла, зараза. А мальчик - приятель соседского чада сообщает: а я даже и видел, я там тогда был!

Логично? Логично. Только вот Тонина мама, Нинель Булатовна, в то время работала продавцом в магазине «Лакомка», сейчас - рабочая на кирпичном заводе (канал НТВ крупным планом показал ее руки в кровавых ссадинах). Откуда же взяться классовому чувству? Да и неклассовому тоже - в показаниях соседей ни одного дурного слова нет про Нинель Булатовну, про Тоню, впрочем, тоже не говорят, если не считать таковыми показания о том, что они не видели Тоню гуляющей с ребенком. Ну, так она в Москве жила, где же им видеть. И следователь, разумеется, не ходил ни по каким квартирам, это соседка, адвокат Анисимова (наверное - люмпен-адвокат?) записала рассказ и данные мальчика сразу же после происшествия. Ошибкой или испорченным телефоном объяснить чадаевский пассаж нельзя: Кирилл не мог не знать, кем работает его без пяти минут теща, в какой среде родилась и выросла Тоня.

Кирилл тоже творчески развивал тему классовой вражды. В интервью объяснял:

Конфликт связан с тем, что как бы наша семья благополучная. В нашей семье никто не пьет. У нас в семье ни за кем не бегают с ножом, как водится в одной семье. И естественно есть еще такой момент - зависть. Она уехала в Москву. Это вообще страшное преступление.

Иными словами, был симулирован классовый конфликт - и очень эффективно! Тема противостояния провинциального «быдла» и столичной «интеллигентки» точечно попала в какой-то нерв образованной интернет-публики, она прозвучала даже ярче, чем противостояние маленького человека и монструозной прокурорской машинерии, люди приятно взволновались. Быдлофобская истерика в сети достигла такого накала, что произошла забавная рокировка смыслов: стало жалко никому не известных соседей, травимой и оклеветанной начала выглядеть новгородская прокуратура. Травили новгородских журналистов, писавших новостные заметки по материалам прокуратуры, блоггеров, посмевших сомневаться в канонической классовой версии, просто сомневающихся. На фоне оголтелого сетевого и медийного улюлюканья хотелось даже посочувствовать следователю Колодкину, кондовому, но, видимо, честному службисту, - да тоже как-то не получалось (за необоснованный арест Антонины у Колодкина накрылась премия в квартал, ура). Теории и практике следственного дела общественные защитники учили не только Колодкина, но и Генпрокуратуру. «Ваши доводы о неправильной методике и тактике расследования уголовного дела по факту покушения на убийство Федоровой А. П. своей малолетней дочери удовлетворению не подлежат», - терпеливо отвечала Генпрокуратура великому множеству блоггеров, и они гневно цитировали эти письма как пример циничного бюрократического бездушия.

Классового мотива показалось мало. Подключили мотив политический: молодые, прогрессивные, интеллектуальные политики партии власти давят функционеров бандитской провинции.

Из блога Алексея Чадаева:

Главный прорыв, случившийся с «новгородским делом», состоит в том, что все впервые происходит не по правилам. Это выражается в самых разных вещах. Начиная от инверсии публичных ролей, когда в числе застрельщиков правозащитной по содержанию кампании оказывается патентованная кремлядь разной степени гламурности (тогда как штатные борцы с засильем путиночекизма встают в циничную позу «это не наша война»). И заканчивая сознательным отказом «потерпевшей стороны» (изначально, насколько мне известно, даже Антонины, а не Кирилла) от «серых» способов решения проблемы. Почему мы должны от кого-то откупаться или просить начальственной милости, если мы правы? - вот тот вопрос, одна постановка которого - страшный вызов этой традиции «ярлычного» произвола.

Вызова, однако, не случилось: молодая «кремлядь» оказалась равна самой себе. Пафос освободительный, а ресурсы административные? - нет, не складывается пасьянс. В одну телегу впрячь не можно культ юридической щепетильности и привычку к телефонному праву; требование соблюдать закон и организацию петиций к президенту с просьбой этот самый закон нарушить (более 2000 человек подписали обращение к президенту с просьбой отменить решение Новгородского областного суда о закрытом процессе над Мартыновой, не понимая, не думая, не желая понимать, что фактически просят президента совершить преступление). Сверхполномочное использование админресурса, шепоток нужному человечку - это тот же «серый» способ решения проблемы, только еще более пагубный, чем взятка, - потому что взятка развращает одного мента или прокурора, а блат, притворяющийся правозащитой, доламывает систему, которая и так уже - совсем на ладан. К тому же эти прокурорские «региональные свиньи», выражаясь языком К. Мартынова, - люди битые, интуиты неплохие и с табелью о рангах в спинном мозгу, они прекрасно отличают энтузиазм «отдельного члена» ОП от воли центра, понимают, кого можно игнорировать, а перед кем опасно не построиться. (Уж на что большой человек Олег Зыков, председатель комитета ОП по правам детей, - а его так даже и на процесс не пустили, закрытый - он для всех закрытый, сказали: идите, гражданин.) Триколор на капоте «Волги» с московскими номерами оказался всего лишь триколором на капоте - и не более того.

Объявить Мартынова главным виновником хиросимы, случившейся с его семьей, - дело благодарное (иные бывшие соратники уже приступили к мочилову), но неблагородное. В конце концов, пусть глупо, опрометчиво, гибельно - он защищал возлюбленную от тюрьмы, но не защитил от самого себя, от своего чувства социальной и интеллектуальной исключительности, от выстроенных им самим ложных социальных оппозиций.

Причины провала проанализировал сотрудник ФЭПа Павел Данилин - один из участников кампании - в своем сетевом дневнике:

Имела место организованная медийная кампания, в которой принимали участие журналисты и политики. Целью медийной кампании было очернение следствия и прокуратуры, а также представление позитивного имиджа Антонины Мартыновой. Адресатом кампании являлись присяжные заседатели. Поскольку медийная кампания была организована непрофессионально и переросла в общественное движение поддержки Антонины Мартыновой, не удалось предотвратить изменение кампании. И вместо достижения двух конкретных целей получилась общая волна негодования с мессиджем «судят такую прекрасную девочку, судят рафинированную интеллигентку, судит провинциальное тупое быдло». Присяжные, подвергшиеся соответствующему давлению со стороны общественности, поступили в противовес агрессии.

Кирилл не согласился, изобразил изумление («Какая кампания?»). Инсайдерам, конечно лучше знать, но все-таки, на мой взгляд, не стоило бы переоценивать политтехнологическую составляющую новгородского дела. Журналисты, писавшие пламенные статьи и снимавшие пронзительные, на разрыв аорты телесюжеты в защиту Антонины Мартыновой, не были проплаченными мартыновскими либо фэповскими наймитами, они действовали по личной инициативе, по зову чистого сердца, в соответствии со своим чувством справедливости и честным желанием помочь (Кирилл на этой стадии был не заказчиком, но диспетчером информационных потоков). Точно так же благими намерениями руководствовались и бесчисленные блоггеры, выражавшие поддержку, подписывающие письма и за полтора года не уставшие подсчитывать миллиметры между прутьями лестницы, куда (якобы) выскочила быстрая, как ртуть, Алиса. Это была - без иронии - подлинная операция спасения матери и ребенка, парад добра и подвижничества. Вообще стихийное, общенародное начало кампании изначально превосходило всю режиссуру - новгородское дело предельно честно отзеркалило реальность российского массового правосознания.

Эта реальность удручающе грустна. Она стоит на двух уродливых данностях, очевидных, в общем-то, для каждого обывателя, но упорно игнорируемых властью.

Первая. Уровень доверия к милиции, прокуратуре, суду - уже не «запредельно низкий», а минусовый. Репутация этих структур столь угнетающа, что можно запустить практическую дезу - и она будет иметь успех. Если завтра где-то напишут, что некий следователь скуки ради отрезал у подследственной девственницы белы груди и накормил ими домашнего волкодава, найдется немало сограждан, которые поверят и без предъявления девы. И не в том дело, что люди доверчивые, легковоспламеняющиеся дураки (хотя дефицита дураков в отечестве не наблюдается), но, скорее, в личном опыте обывателя, свидетельствующем, что невозможное возможно, - это зона абсурда, бессмысленного и гибельного вздора. Если власть в ближайшее время не озаботится этим настроением, гражданские потрясения неизбежны.