Читать онлайн «К М Станюкович (Очерк литературной деятельности)». Страница 11

Новые публицистические выступления Станюковича, его романы, повести и рассказы о современной ему жизни - все это имело общественный резонанс и оценивалось передовой критикой того времени, как говорится, вполне положительно. И все-таки в те годы его место в литературе и в читательском сознании определялось не этими произведениями.

10

В 1888 году вышел его сборник "Морские рассказы", и этот факт круто изменил всю его литературную судьбу. До этого он был известным, прогрессивным писателем и публицистом, а теперь он стал знаменитым автором морских рассказов. Все остальные его произведения уважительно, не без интереса читали и одобряли, а новых морских рассказов с нетерпением ждали и требовали. Станюкович вынужден был подчиниться: он стал издавать эти рассказы особыми сборниками: "Моряки", "Среди моряков", "Из жизни моряков", "Рассказы из морской жизни", "Новые морские рассказы". И почти каждый из этих сборников приходилось издавать по нескольку раз.

Успех морских рассказов на первых порах оказался неожиданным для самого Станюковича: тогдашние читатели и критики (не очень большие охотники до историко-литературных изысканий) увидели в этих рассказах что-то новое, даже небывалое, а он-то хорошо знал, что и герои и ситуации, почти такие же, как в его теперешних морских рассказах, появились в русской литературе еще в 1867 году - в его книге "Из кругосветного плавания. Очерки морского быта". Но тогда его моряков не заметили, а теперь, через двадцать один год, встретили восторженно. Почему? В поисках ответа на этот вопрос необходимо принять во внимание различие эпох.

Критики шестидесятых годов прошли мимо "Очерков морского быта" скорее всего потому, что сам этот специфический быт был для них не очень актуален. В книжке рассказывалось о русских матросах и офицерах, то есть о тех же мужиках и дворянах, только в военно-морском обмундировании; социальные коллизии, волновавшие тогда всю Россию, в своеобразном преломлении существовали и там - на клиперах и корветах, бороздивших океанские просторы; но в центре общественного внимания находился тогда вчерашний крепостной, а в 1867 году временнообязанный мужик, непосредственно пахавший землю, и помещик-крепостник, продолжавший обирать этого временнообязанного.

Следует иметь в виду также и то, что, когда молодой Станюкович писал свои первые очерки морского быта, он был охвачен воодушевлением шестидесятых годов. Общее состояние тогдашней общественной жизни, направление ее развития в годы наивысшего подъема освободительного движения он, как и большинство его сверстников, считал естественным, "нормальным". Ненормальными были только николаевские нравы и порядки - с предписанной жестокостью, мордобоем, линьками и командирской матерщиной, заменявшей воспитательную словесность. Но все это было именно прошлое; ведь телесные наказания были отменены еще в 1863 году. Конечно, старые нравы и порядки глубоко укоренились во флоте, у них были упорные поклонники и защитники, но по оптимизму современника освободительных свершений молодой Станюкович был уверен, что новые гуманные начала и принципы победят - и скоро. Эта уверенность, разумеется, не могла не сказаться и на тональности его очерков морского быта.

Теперь, в восьмидесятых и девяностых годах, и общественные обстоятельства были другие, и Станюкович в ином свете увидел все то, что видел и пережил тогда, во время своего первого вынужденного плавания. Теперь в новых его морских рассказах тема социальной розни во флоте зазвучала острее и, как это ни покажется странным, вполне современно и даже злободневно, а старые николаевские порядки представлены так, будто матрос Рябой только вчера получил сотню линьков, а спасший его от нового наказания корабельный парусник Исайка, чтобы избежать порки, бросился в море и утонул - только что, минуту назад.

Конечно, в новых морских рассказах чувствуется рука писателя, умудренного опытом многолетних литературных трудов. Но дело не только в этом; эти рассказы вобрали в себя еще и многолетний опыт непосредственного участия в общественной борьбе. Как сказано выше, все морские рассказы и повести Станюковича написаны по воспоминаниям о его кругосветном плавании 1860-1863 годов. Поэтому действие большинства из них происходит в те же годы и только в немногих произведениях, как, например, в повести "В море!", уже в новую эпоху, то есть в восьмидесятых - девяностых годах. Но независимо от хронологической приуроченности фабульного времени все они без исключения своим смыслом и пафосом были обращены к общественной борьбе восьмидесятых девяностых годов.

Станюкович принадлежал к числу тех русских писателей второй половины XIX века, которые и в периоды реакции оставались верны освободительным идеям шестидесятых годов; но, конечно, он уже давно преодолел розоватый оптимизм своей молодости. Возвратившись из ссылки, он убедился, что политическая реакция, наступившая после того, как народовольцами был убит Александр II, усилилась еще больше. Теперь ее вдохновители во главе с Победоносцевым стояли у самого кормила власти; они открыто проклинали реформы шестидесятых годов и упорно стремились проводить политику контрреформ. Этот одобренный и покровительствуемый самим Александром III поход против всего наследия шестидесятых годов сказался, конечно, и на положении в русском военном флоте.

В соответствии с новыми политическими и идеологическими веяниями и в канцеляриях военно-морского ведомства, и в корабельных кают-компаниях, и в служебных взаимоотношениях тон стали задавать такие офицеры, для которых завещанное шестидесятыми годами гуманное отношение к матросу было ненавистно - и по сословно-кастовым предрассудкам и потому еще, что оно требовало от них неустанного воспитательского труда. Закон об отмене телесных наказаний во флоте теперешние "дантисты" считали как бы несуществующим и палачествовали безнаказанно. Над "либеральными" традициями открыто смеялись, а офицеров, верных этим традициям, при первом же удобном случае или принуждали выйти в отставку, как это было сделано с Леонтьевым, или, как Ивкова, отчисляли на том основании, что полицейские власти предписывали им "прокатиться в не столь отдаленные места" ("Беспокойный адмирал"). Теперь получили ход жестокие и бесчестные карьеристы вроде Аркадия Дмитриевича Налетова ("В море!").

В своих морских рассказах и повестях Станюкович показал, что правящие верхи в восьмидесятых годах насаждали в военном флоте как раз те гибельные порядки и нравы, против которых боролись лучшие люди шестидесятых годов, и что, с другой стороны, выдвинутые этими людьми гуманные принципы необходимы и плодотворны. Именно эта сквозная мысль, может быть, рельефнее всего выявляется при сопоставлении двух его героев: "грозного адмирала" Алексея Петровича Ветлугина и "беспокойного адмирала" Ивана Андреевича Корнева. Ветлугин - это полное воплощение дореформенного строя флотской жизни; энергичный и честолюбивый, он, подчиняясь ее жестоким законам, ожесточился сам, растерял лучшие человеческие качества и оказался в конце жизни ни с чем: во флоте он добрых воспоминаний о себе не оставил, в семье - тоже, потому что и здесь он был "грозным адмиралом", то есть жестоким самодуром. Корнев пришел в эпоху реформ как наследник высоких традиций Корнилова и Нахимова. Вспыльчивый, но, по народному выражению, и отходчивый, он всей своей деятельностью утверждал в офицерской среде принципы чести и независимости, верности воинскому долгу в самом широком смысле этого слова и глубокого уважения к матросу. Последнее для Станюковича имело особое значение.

Композиция большей части его морских рассказов и повестей как бы воспроизводит размещение личного состава на корабле: кубрик, то есть матросы, с одной стороны, и кают-компания, то есть все "господа" от гардемарина до капитана - с другой; между этими группами располагаются, тяготея то к одной, то к другой, унтер-офицеры - боцманы, баталеры, писаря и т.п. Соответственно этому строится и само повествование: офицер, если он даже и не главный герой, почти всегда предстает как самостоятельная фигура с биографией, особой статью, характером и жизненной позицией; а матросы обыкновенно выступают как сплошная масса; некоторые из них выделяются в повествовании и подробно описываются лишь в тех сравнительно немногочисленных произведениях, где они являются главными героями ("Беглец", "Человек за бортом", "Между своими", "Исайка", "Максимка", "Похождения одного матроса").

Между этими двумя категориями персонажей много различий, но одно из них особенно существенно. В офицерской среде, в кают-компании никогда не бывает полного единодушия; интеллектуальная и нравственная атмосфера здесь то и дело изменяется, прямо отражая те изменения, которые происходили там, в правящих сферах России. Матросская среда, как человеческое сообщество, всегда остается неизменной. И это не было следствием темноты и косности деревенских парней, вырванных из вологодских или архангельских захолустий; цельность и постоянство в матросской среде предопределялись непреложными нормами народной нравственности.