Читать онлайн «Россия - Европа (март 2008)». Страница 23

Причины такого стойкого отвращения европейцев к русским - тайна, покрытая мраком. Ладно в мохнатую колониальную пору, когда англичане и французы сомневались даже в человеческой природе немцев, а уж всяких турок и африканцев считали за живность. Но даже сейчас, когда Турция вот-вот войдет в Евросоюз, а Украина - в НАТО, русские как ходили в самых плохих, так и ходят. Не любят они нас, и нелюбовь эта какая-то принципиальная, упертая. Не хотим вас - и все тут.

Это можно худо-бедно объяснить историческим соперничеством. В самом деле, Россия большая. Правда, большую часть ее величины составляют мерзлые земли, на которых жить себе дороже, а все пригодное для жизни у нас отобрали - последнее доели в девяносто первом. Людей у нас мало, экономика сводится к обслуживанию Европы недорогими природными ресурсами. Греем их задешево. Нет, все равно плохие.

Сами европейцы объясняют свою нелюбовь к седьмой части света мерзостью российских порядков. На эту тему написаны многочисленные сочинения, из которых у нас наиболее известен де Кюстин. Порядки у нас и в самом деле незамечательные. Но тут опять загадка. Европейцам случалось сталкиваться с куда более омерзительными вещами, чем простодырое российское хамство и упрямство. У русских царей и генсеков по крайней мере не было гаремов с евнухами, рабство тоже не практиковалось - по крайней мере, в прямом смысле. Но гаремная жизнь вызывала у европейцев скорее интерес, а рабовладение они сами практиковали вовсю. Но зато русские несвободы - о, тут сразу тема. Точно так же - дороги, кухня, уродливый язык с «ы» и «ща». Все, все скверно.

Русские в ответ обижаются и пытаются Европу тоже не любить. Но это именно что «тоже» и «в ответ». Изначальная конфигурация такова: мы к ним тянемся и получаем по рыльцу, после чего немножко скулим и тянемся снова. Потому что там намазано каким-то таким медом, что уй. Кукольной красоты домики, аккуратные параграфы законов, заключающих в себе всяческие права и свободы, нормальные деньги за необременительную работу, уютные кафешки, где можно сидеть за столиком и смотреть на прекрасных женщин в шляпках и без, Мона Лиза и Сикстинская Мадонна, сады и парки, где буки, каштаны и прозрачная грусть, и при том не грязно, не сыро, и каждая травинка как нарисованная…

Кстати об этом. В 1792 году, за два года до выхода в свет антипотемкинского памфлета, в Мюнхене с большой помпой был открыт парк Теодориха, более известный как Английский Парк.

Как утверждают справочники, садово-парковое искусство зародилось в Древнем Китае, как ответвление, извиняюсь, феншуя. Пользы от него китайцы поимели не больше, чем от изобретения пороха. Что касается Европы, то искусство разбиения садов в ней было известно, по крайней мере, с античных времен. Но это были именно сады, а не парки. В саду растет что-то съедобное, предполагаются плоды, а парк - чисто на погляденье, посидеть, подумать. Рай представляли в виде сада, а не парка. Парк стал популярен примерно в те же времена, когда в моду вошел вежливый агностицизм как форма атеизма.

Европейские парки прославили французы. Они же создали концепцию регулярного парка. Смысл ее был в жестком противопоставлении окультуренного пространства дикой природе. По сути, из куска природы вырезали - ножом и граблями - некое подобие города: улицы, площади, стены. Деревья должны быть подстрижены до геометрических форм, дорожки проведены по линеечке, античные статуи приятной белизною оживляют пейзаж. Допускались уютные беседки и прочие удобства. Короче, природа, покоренная человеком, - в самом прямом, демонстративном смысле этого слова.

Это не всем нравилось: выходило как-то грубо, нарочито. Сложилось несколько альтернативных стилей - «августинианский», например, ориентированный на монастырские сады, или «извилистый» («серпентинный») стиль, подчеркивающий рельеф местности. Все они слились, как реки в океан, в единство «английского стиля», который некоторые эстеты считают главным вкладом англичан в мировую культуру.

Идея «английского парка» парадоксальна. Она состоит в максимально возможной маскировке искусственного сооружения - парка - под «дикую природу».

В хорошем английском парке нет никаких прямых линий, но и никаких торчащих углов. Пейзаж кажется естественным и гармоничным. При этом деревья, разумеется, аккуратно подстрижены - чтобы создавать впечатление той самой естественной гармонии. Дорожки тщательно просчитаны и проложены так, чтобы подать виды природы наиболее выигрышным образом (под это была разработана теория пейзажных видов). Прекрасные озера, которые можно увидеть в английских парках, как правило, искусственные, поддерживаемые при помощи системы запруд. И так далее.

Тут очень важно уловить идею. Усилия прилагаются прежде всего к тому, чтобы результат выглядел как нечто, лишенное малейших признаков приложенных усилий. Идеальный английский парк неотличим от дикой природы. Но такой дикой природы, которой на свете не бывает, - опрятной, эстетически совершенной, комфортной. Но выглядит все именно что естественно, понимаете? Как бы само собой все сложилось, ага-ага.

Европейцы рот разинули от штуки - это было самое то, чего они хотели. И начали строить такое у себя.

Английские сады становились все более популярны, в том числе у немцев - в Саксонии сосновой и в Баварии хмельной, и в Австрии, пропахшей сапогами и бисквитами, и вообще везде, куда проникал свет цивилизации.

На самом деле образ английского парка лишь зримо выражал идею, коя тогда и восторжествовала в Европе, а именно - идею естественного, незаметного вмешательства, которое может быть очень глубоким, но вот его результаты непременно должны выглядеть как сами собой появившиеся. Даже абсолютно искусственные вещи должны смотреться как «сами выросшие», и не на грядке, а в чистом поле.

В ту же самую историческую эпоху в Англии и по всей Европе (больше теоретически, но все-таки) торжествуют идеи свободной торговли, невидимой руки рынка, невмешательства в частную жизнь и свободы человеческой индивидуальности. Образцовое государство должно как можно больше походить на «общество в естественном состоянии» - ну, может быть, облагороженное «добрыми нравами», откуда-то незаметно берущимися, как-то заводящимися через филантропию, просвещение, тихой работой виртуозов-садоводов, подстригающих ветки (чем меньше, тем лучше), чтобы пейзаж соответствовал высоким стандартам.

Два самых распространенных обвинения, которые русские (когда были посмелее) бросали в лицо европейцам, - в «расчетливости» и «неискренности». «Все в этой хваленой Европе насквозь фальшиво, все не по-настоящему, все с ужимкой и гримасой, нигде нет живого слова, живого человека», - такими причитаниями полнятся страницы русских дневников позапрошлого какого-нибудь века. Обычно эти обличительные строчки соседствуют с восхищениями по поводу европейской опрятности, сытости, твердой обеспеченности прав и свобод. Это хвалили, хотели себе - а на несносную «фальшивость» пеняли нещадно. Нет бы европейцам, достигшим такого упоительного благополучия, не быть такими застегнутыми на всю душу. Кто знает, что там у них в душе делается. Подозревали нехорошее.

Про то, как европейцы не жалуют русских, мы уже говорили. Огрехов и уродств у нас находят множество. Но, пожалуй, самыми искренними - раз уж мы говорим об искренности - остаются две претензии.

Первое - это серость, невыразительность России и русских. Когда европеец пишет о русском рабстве, русской лени, русском неумении носить хорошие пиджаки, и тому подобное, то чувствуется, что это все придирки. Но когда из-под пера вырывается: «эти плоские, невыразительные лица», - вот тут проскакивает какая-то искра настоящей досады. Русские как бы не выдерживают какой-то важный экзамен.

Интересно, что его при том выдерживают другие народы. Например, японцы, не отличающиеся богатством мимики, обычно кажутся европейцам симпатичными - не то чтобы приятными, нет. Но европейцы отмечают «похвальную сдержанность» японских лиц, чья неподвижность подчеркнута, как штрихом, легкой улыбкой. Это внушает. Русские же, на взгляд европейца, именно что грубые, невыразительные, глиняные какие-то истуканы. И природа у них такая, невыразительная, грубая. А уж что делают руками - все плохо. Прежде всего - плохо выглядит, не смотрится.

Второе мудренее.

Вчитываясь в строки всех этих Герберштейнов, де Кюстинов, анонимных и полуанонимных памфлетистов и обличителей русского варварства, начинаешь замечать: русское общество, русское государство, русские порядки - все это вызывало и вызывает у европейца некую трудноуловимую брезгливую реакцию, обычно рационализируемую как неприятие «деспотизма», «лжи», «обмана». В чем заключаются «ложь и обман» - неясно. Честный деспотизм, честно же пытающийся укоротить себя в дурных своих проявлениях - как во времена той же императрикс Екатерины - не должен, по идее, вызывать такого уж сильного отторжения, тем более у изобретателей множества разновидностей тоталитаризма. К тому же российские порядки не нравятся даже европейским консерваторам, поклонникам жесткости и регламента. Нет, тут претензия глубже. Скорее, это реакция на неумелую ложь, детскую, легко разоблачаемую, плохо и грязно исполненную. Ложь, так сказать, фальшивую.