Читать онлайн «Натюрморт с удилами». Страница 8

Потом Ойленбург покидает неблагодарную отчизну. Он уезжает в Англию, то есть к месту своего великого искушения. До конца жизни благодаря помощи английского коллеги он будет малевать пейзажный фон для портретов.

Ars alit artificem[6]. Как и ко всем афоризмам и золотым мыслям, почерпнутым из календарей, к этой мысли следует отнестись с известной долей скептицизма. Если искусство действительно питает художников, то кормилица эта — весьма капризная, рассеянная, часто совершенно непредсказуемая. Голландские художники золотого века брались за самые разнообразные занятия, любое из которых каждый современный так называемый художник счел бы для себя унизительным. Что ж, они были ремесленниками, а их смирение перед жизнью было огромным и прекрасным.

Некоторые из этих дополнительных занятий как-то были связаны с их профессией и требовали умения пользоваться кистью и знакомства с материалами, хотя и выходили за рамки станковой живописи. То есть они расписывали плафоны, рисовали картинки на каминах и над дверями, разукрашивали суда, экипажи, вирджиналы{47}, часы, кафельную плитку, керамику, а также исполняли заказы на вывески для лавок Хорошего художника Геррита Беркхейде{48} окрестили Рафаэлем вывесок Французский путешественник Сорбье был поражен эстетикой голландских лавок, «чьи вывески являются иногда очень хорошими картинами».

Карел Фабрициус{49} латал дыры в семейном бюджете рисованием городских гербов по двести двенадцать гульденов за штуку. Другие художники — а среди них попадались и весьма выдающиеся — вели «двойную жизнь»: они по совместительству бывали поварами, хозяевами гостиниц, постоялых дворов и кирпичных заводиков; служили мелкими чиновниками; спекулировали произведениями искусства, недвижимостью, чулками, тюльпанами — всем, чем придется.

Улыбка фортуны, милость судьбы чаще всего случаются в зажиточных странах, и все там потихоньку на это рассчитывают… Герард Доу, этот очаровательный счастливчик, получал от шведского посла в Гааге по пятьсот гульденов в год только за право первой покупки.

Добрая слава голландских художников обеспечивала им приглашения от иноземных дворов. Так, например, Готфрид Шалькен, Адриан ван дер Верф, Эглон Хендрик ван дер Неер целые годы проводили в резиденции князя-электора в Дюссельдорфе. Однако великие художники — Вермеер, Хальс, Рембрандт — никогда не выезжали за Альпы или хотя бы в соседние страны. Они остались верны деревьям, стенам, облакам своей отчизны, родного города, и, что еще более удивительно, именно эта избранная ими провинциальность составляла при жизни их силу и определила посмертный триумф.

Отсутствие стабильности, неуверенность в завтрашнем дне были кошмаром для художников, поэтому они пытались разными способами бороться с этим, чтобы обеспечить себе на какое-то время постоянные средства к существованию. И лишь немногим это удавалось. Высоко ценимый художник Эммануэл де Витте{50} заключает договор с нотариусом Йорисом де Вийсом, по которому обязуется отдавать всю свою годовую продукцию за восемьсот гульденов, жилье и питание.

Случалось, что богатый купец или коллекционер, отправляясь в путешествие во Францию или Италию, забирал с собой художника, а тот за определенную сумму делал для него наброски пейзажей, достопримечательностей, виды городов.

Вермеер Делфтский. У сводни.

Мы постарались взглянуть на жизнь голландских художников XVII века со стороны банальной, непоказной, с точки зрения скучных бухгалтерских приходов и расходов. Но эта трактовка лучше и честнее, чем пафос и сентиментальные вздохи, столь любимые авторами романизированных биографий, написанных для чувствительных сердец.

Что верно, то верно, судьба не щадила членов гильдии святого Луки. Нам известно, что Геркулес Сегерс и семидесятипятилетний Эмманюэл де Витте, угнетаемые материальными заботами, совершили самоубийство. Франс Хальс{51}, Мейндерт Хоббема, Якоб ван Рёйсдал умерли в богадельнях. Бедность, алкоголизм встречались достаточно часто, но все же далеко не всегда. Знаменитый Филипс Воуверман{52} дал в приданое своей дочери двадцать тысяч гульденов; маринист Ян ван де Капелле{53} мог спокойно закрыть глаза, покидая этот мир: он оставил состояние, оцениваемое в сто тысяч гульденов и великолепную коллекцию из двухсот картин (среди них — Рубенс, Ван Дейк, Рембрандт), а также несколько тысяч гравюр. Нужно, впрочем, добавить, что ван де Капелле получал доходы в большей степени от процветающей красильной мастерской, нежели от живописи. Сохранившиеся сведения о жизни голландских художников скупы, ведь они относятся к той категории творцов, которые оставляют после себя произведения, а не жалобы и стоны. Действительно, тут не найти драматических сюжетов, нездорового румянца, каких-либо сенсаций. Все их земное существование сосредоточено в нескольких датах: рождение, получение звания мастера, женитьба, крещение детей и, наконец, смерть. Им можно позавидовать. Каковы бы ни были блеск и нищета, взлеты и падения в их карьере, их роль в обществе, их место на земле не подвергалось сомнению. Их профессия была признана повсеместно и была такой же несомненной, как профессия мясника, портного или пекаря. Никому не приходил в голову вопрос, для чего нужно искусство, — поскольку мир без картин был бы попросту непонятным.

Значительная часть современных художников становится на сторону хаоса, жестикулируя в пустоте или рассказывая историю собственной бесплодной души.

Старые мастера, все без исключения, могли бы повторить за Расином: «Мы работаем для того, чтобы нравиться публике», а значит, верили в смысл своей работы, в возможность взаимопонимания между людьми. Они утверждали видимую действительность со всей вдохновенной скрупулезностью и детской серьезностью, как если бы от этого зависели и миропорядок, и вращение звезд, и твердь небесная.

Да будет благословенна эта их наивность.

Вот история одного из людских безумств.

В нашем рассказе не будет ни пожара, истребляющего большой город над рекой; ни резни его беззащитных жителей; ни залитой утренним светом широкой равнины, на которой одни вооруженные всадники встречаются с другими, чтобы на исходе дня, после смертельной битвы, выяснилось, который из двух вождей заслужил себе скромное место в истории, бронзовый памятник или же, на худой конец, дал свое имя какой-нибудь улочке в убогом предместье.

Наша драма будет скромной, в ней мало пафоса, она далека от знаменитых исторических кровопусканий. Ибо вся эта история началась с невинного растения, с цветка, называемого тюльпаном, который — трудно даже представить — развязал всеобщие и необузданные страсти. Более того: для тех, кто исследовал сей феномен, самым удивительным был факт, что это безумие коснулось народа бережливого, трезвого, трудолюбивого. Напрашивается вопрос: как дошло до того, что именно в просвещенной Голландии, а не где-нибудь tulpenwoede — тюльпаномания достигла столь угрожающих размеров, что даже пошатнула основы народного хозяйства, весьма солидного, и втянула в гигантскую азартную игру представителей всех общественных слоев.

Некоторые объясняют происшедшее пресловутой любовью жителей Нидерландов к цветам. Есть старый анекдот: некая дама обращается к художнику с просьбой, чтобы он нарисовал ей букет редких цветов, поскольку их покупка ей не по карману. Именно так, должно быть, возник неизвестный дотоле художественный жанр. Заметим, что для этой дамы — вдохновительницы нового направления в искусстве, эстетические мотивы играли второстепенную роль. То, чем она на самом деле желала обладать, было предметом реальным — короной лепестков на зеленом стебле. Произведение художника могло стать лишь заменителем, тенью существующего предмета. Подобным образом влюбленные, надолго расставаясь, довольствуются взятым с собой изображением любимого лица. Изначально картина выражала лишь тоску по действительности — далекой, недостижимой, утраченной.

Существуют также и другие причины, более прозаические или даже низменные, которые, как мне кажется, в полной мере объясняют особую расположенность голландцев к цветам. Страна, лишенная роскошной, буйной растительности, зажатая в узких рамках рациональной экономики, удивляла многих путешественников своим необычным видом, ибо они не находили в ней даже шумящих колосящихся нив. Зерно привозили из-за границы. Земли было мало, и чаще всего она была худой, зато цена на нее — очень высокой. Большая часть пригодной для использования земли предназначалась для пастбищ, а также для садов и огородов. Сама природа вынуждала голландцев вести интенсивное хозяйство на грунтах ограниченной площади.