Читать онлайн «Дух Долины». Страница 29

Сознание, не умевшее объяснить свои исходные элементы, нащупывало путь в спекуляциях о переселении душ и вечной жизни. В изменившейся картине мира нет места таким спекуляциям.

Вероятно, известная нам форма сознания — только зримая часть ансамбля сил, который труднопостижимым способом соединяет нас со всем в космосе. Нет оснований считать ее единственно возможной формой комбинации космического вещества. И даже наиболее существенной. Мы должны смириться с тем, что никогда не доищемся главной силы, все приводящей в движение. Как термит вряд ли когда-нибудь познает Землю, из крупинок которой сооружает свою крепость, так и нам нелепо требовать конечного ответа на вопрос, почему мы есть, зачем что-то должно быть.

Если говорить о великом узоре мироздания, то мы подобны ткачу, работающему над своей деталью обратной стороны большого гобелена, переднюю часть которого ему не суждено увидеть. Стало быть, вряд ли когда-нибудь мы до конца познаем собственную суть.

И все же нас постоянно будет обуревать соблазн проникнуть за начертанный в каждый данный момент нашими наблюдениями и предположениями горизонт, чтобы исследовать поддающееся исследованию. Многое, что теперь заслоняет видимость, вероятно, развеется по мере эволюции мысли и совершенствования наших приборов.

День, когда вид прекратит свой поиск, обозначит конец его срока, хотя бы никакая водородная бомба не грозила стерилизовать Землю и никакие ядовитые облака не заслоняли Солнце.

Слышу голоса, что шушукаются в траве. Земные голоса — и вместе с тем отголоски происходящего в голубых саваннах космоса. Мне не дано их истолковать полностью, но я должен стремиться получше узнать их язык.

Жить и умереть — две стороны одного процесса. Без жизни нет смерти, без смерти нет жизни.

Порой, когда я сидел, смотря на пламя лагерного костра, жизнь представлялась мне как нечто, возникшее при самовозгорании в материи планеты, как некогда возник огонь. Отдельные языки пламени непрестанно то вспыхнут, то погаснут, но огонь живет в веках, согревая и обжигая.

На молекулярном уровне нет пропасти между живой и мертвой материей. Жизнь возгорается, когда материя начинает организоваться определенным образом. Жизнь — система и вместе с тем лишь часть большей системы.

Смерть присутствует уже, когда зажигается жизнь. Смерть индивида начинается в материнском чреве. В его влажном мраке зародыш повторяет весь эволюционный процесс от праокеана и дальше, с напоминающими о биологическом развитии жабрами рыбы, желточным мешком рептилии, хвостом и косматостью млекопитающих. По мере приближения зародыша к человеческой форме разрушаются все отжившие. Клетки рождаются и клетки умирают уже на первой фазе роста индивида.

Смерть, наш наперсник еще до нашего рождения, сопровождает нас затем весь жизненный срок. Ежедневно мы чуть-чуть умираем, ежедневно чуть-чуть возрождаемся. Каждые сутки человеческий организм отторгает больше полумиллиарда клеток. Каждые сутки их место занимает столько же новых клеток. Жизнь, вышедшая из того, что нам представляется безжизненным, может выжить, только постоянно и частично умирая. Доли организма должны непрестанно умирать, чтобы организм мог жить.

Скорость, с какой сменяются клетки, различна для разных органов. Ороговевшие клетки кожного покрова образуют, так сказать, мертвый панцирь. Без защиты этого панциря живые клетки крови не могли бы доставлять кислород мозгу и мышцам.

Само деление клеток — процесс, который обеспечивал продолжение жизни уже самых первых биологических форм, — тоже меняет темп. По мере течения жизненного срока скорость деления замедляется, и у человека прекращается примерно после пятидесятого раза. В структуре каждого вида заложена биологическая программа, извещающая, когда пора закрывать лавочку; биологический потенциал человека способен обеспечить ему жизненный срок больше ста лет, не будь мы так уязвимы в среде, которую к тому же сами делаем все более враждебной. Если на какой-то стадии заморозить организм, после оттаивания клетки будут продолжать делиться, пока не истечет отведенное организму время. Если человеческие клетки поместить в надлежащий раствор, они могут продолжать делиться и после того, как перестанут тикать часы индивида, но при этом они уже отрекутся от своего биологического вида, например умножив число хромосом, определяющих его генетические характеристики, и образуя гротескную массу, раковую опухоль.

Подобно тому как смерть клеток в организме — условие существования индивида, так и конец индивида и вида — непременное условие постоянного новотворчества жизни. Ритм разрушения и ритм новотворчества должны согласоваться. Вся земная жизнь отмирает в том же темпе, в каком заступает новая жизнь, — каждое утро, каждый год. Сумей какой-то вид даровать себе вечное существование, тут и пришел бы конец самой жизни.

Во всякой жизни заложено семя смерти, во всякой смерти — приготовление к новой жизни. Для индивидуального сознания собственная смерть означает отсутствие присутствия. В великом потоке жизни и смерти нет ни начала, ни конца. Возвратишься в землю, из который ты взят.

Так человек на ранней стадии выразил свое понимание того, что земля — предпосылка его существования и его судьба. Что жизнь дана ему взаймы землею и долг надлежит вернуть, как возвращают его травы.

Понимая, что прах, выступив в роли жизни, вновь обращается в прах, разве не противоречиво в то же время верить в некое воскрешение в Судный день. Традиционное христианское мировосприятие сделало из противоречия догму, а догма — смерть мысли.

Однако недогматическое мышление приближалось ощупью к представлениям, подтвержденным современной космологией. Частицы из космоса и излучение, в которое преобразуется прах, когда летит со световой скоростью, стали земной почвой, и земной жизнью, и земным сознанием. Когда-ни-будь через миллиарды лет, в последний день солнечной системы, все это вернется в космос частицами и световыми волнами, чтобы войти в состав новых, еще не родившихся миров. Наша жизнь — искра на гребне приливной волны, что катит с одного небосвода на другой.

Новая космология ничего не изменила в древней мудрости, она переменила измерения: из света ты вышел, в свет возвратишься.

На своей космической былинке — крупинка на дрейфующем плоту, что плывет по раскаленным недрам планеты на окраине одной галактики. В космосе — проявление эволюционной линии, путь которой, возможно, пролегает на периферии космической действительности. Временное и быстро распадающееся соединение солнечного света и праха.

И все-таки!

Все-таки разве не окрыляет тебя то обстоятельство, что в тебе, человеке, космическое вещество временно образовало соединение, через которое космос может исследовать собственную суть. Что ты стал носителем сознания, в своем быстролетном бытии способного вернуться на космическую родину, чтобы наблюдать, искать, допытываться объяснения своего «я», — вернуться назад на миллиарды лет до того, как вещество, что выразилось в этом сознании, с жизненосного небесного тела возвратится в синие просторы газового облака.

Можно ли, зная это, не ощущать смиренной радости, что тебе дано промелькнуть в огромности дыханием организма Земля!

Задача на пропорции: силясь все глубже проникнуть в жизненное таинство, не погрузиться в размышления о жизни настолько, что забудешь жить.

Пожалуй, искусство жить — значит, постоянно ощущать, что каждый новый день — первый день оставшейся жизни, а потому каждый час наполнять содержанием: нежностью, радостью открытия, глубиной постижения.

Постоянно все видеть новыми глазами, как если бы первый день оставшейся жизни и впрямь был первым днем.

Пустыня, где мы очутились, пустыня оставленных убеждений, разбитых племенных богов, обветшалых истин — быть может, неизбежный этап странствия, который надобно одолеть, чтобы двигаться дальше.

Пустота, что возникает, когда приходится оставлять дорогие душе представления, может оказаться созидающей пустотой. Вакуум восприятий подразумевает также и потребность в восприятиях. Когда нельзя больше уверенно держаться за прежние опоры, душа может открыться для новых видений.

Хаос может быть колыбелью новых миров.

Даже в том, что происходит на Земле. Глобальный кризис, грозящий нам параличом, возник не сам собой. Он — дело рук любителей азарта, затеявших рискованную игру с жизненными элементами. Долго им находилось алиби. Они развернули свою деятельность под знаменем совместно выкованной теологией и технологией бездумной догмы, будто человек стоит вне остального творения и может свободно использовать для своих целей планетные ресурсы; у белого меньшинства эта догма выродилась в племенную догму о народе господ.