Читать онлайн «Готхольд-Эфраим Лессинг». Страница 3

С середины 50-х гг. главной задачей Лессинга становится теоретическая и практическая борьба с классицизмом. Последняя была одновременно борьбой с влиянием французской придворной культуры, перед которой рабски преклонялось немецкое дворянство, борьбой за создание национальной литературы.

В отличие от Англии и Франции, где абсолютизм способствовал государственному объединению, в Германии XVII-XVIII вв. княжеский абсолютизм закреплял политическую раздробленность страны и был поэтому с самого начала реакционной силой. Вот почему и литература, служившая интересам княжеских дворов, приобретала в Германии реакционный характер. Пропагандист и теоретик немецкого классицизма Готшед, особенно в начале своей деятельности, оказал немецкой бюргерской литературе известные услуги. Он боролся со средневековой фантастикой, с мещанской грубостью и аристократической изысканностью во имя "разума" и "правдоподобия". Но, стремясь превратить литературу в опору княжеского абсолютизма, Готшед уводил ее на путь верноподданнической угодливости и подражания иноземным образцам. Литературными кумирами Готшеда были Корнель, Расин и другие писатели французского классицизма, от которых он унаследовал не политический пафос и гражданские идеалы, свойственные им, но почтение к сиятельным особам, требования условной "правильности" и "хорошего тона".

Против Готшеда выступила литературная оппозиция во главе с так называемыми "швейцарцами" - цюрихскими литераторами Бодмером и Брейтингером. Бодмер, Брейтингер и их сторонники сделали шаг вперед по сравнению с Готшедом. Они защищали индивидуальность писателя, свободное выражение чувства, призывали к изображению природы и обыденной жизни. Но мировоззрение "швейцарцев" было не менее ограниченным, чем взгляды Готшеда. "Швейцарцы" были сторонниками созерцательной религиозной поэзии, проповедующей стремление души к богу, освобождение от власти плоти и земных желаний. Поэтому Лессингу было не но пути ни с Готшедом, ни со "швейцарцами". Если Готшед стремился открыть для немецкой литературы двери придворного театра и "хорошего общества", а Бодмер, Брейтингер и их последователи звали ее либо к молитве, либо к мещанскому очагу, то Лессинг хотел вывести немецкую литературу на широкий простор деятельной жизни и борьбы. Он звал ее на тот путь, на котором она могла бы стать орудием духовного пробуждения народа, его демократического подъема.

Особенно большую роль в борьбе с классицизмом и консервативно-мещанской религиозной поэзией сыграл журнал "Письма о новейшей немецкой литературе" (1759-1765), издававшийся Лессингом при содействии его друзей - берлинского книгоиздателя-просветителя Ф. Николаи и философа М. Мендельсона. В знаменитом семнадцатом "Литературном письме" (от 16 февраля 1759 г.) Лессинг нанес смелый удар Готшеду и его литературным кумирам - представителям французского классицизма. Трагедиям Корнеля и Расина Лессинг противопоставил реалистическую драму Шекспира и традиции немецкое театра, воплощенные в народной пьесе о Фаусте.

Борьбу за реализм, начатую в "Письмах о новейшей немецкой литературе", Лессинг продолжил в двух своих главных литературно-теоретических работах, составляющих вершину всей его деятельности, - в "Лаокооне" и "Гамбургской драматургии", Оба эти сочинения Лессинга оказали влияние на развитие прогрессивной литературной мысли не только в Германии, но и за ее пределами. Они принадлежат к лучшему в наследии буржуазно-демократической эстетики XVIII в. на Западе.

В "Лаокооне" (1766) Лессинг выступил против взгляда теоретиков классицизма на поэзию как на "говорящую живопись". Писатели и теоретики классицизма утверждали, что главная задача поэзии - пластическая, живописная передача "изящной" природы. Поэзия должна "украшать", ее назначение изображать не материальную действительность, а условный мир мифологических богов, царей и героев, не знающий изменения и развития, увядания и смерти. Обязанность поэта - рисовать "благородные" аристократические характеры и "возвышенные" картины, заботиться не о точности, а об изяществе и живописности стиля. Взгляд на поэзию как на живописание "изящной" природы превращал ее из орудия борьбы и духовного развития в одну из форм декоративного художественного украшения придворной жизни.

В противовес теоретикам классицизма XVIII в. - англичанам Спенсу и Попу, французу Кэйлюсу - Лессинг выдвинул учение о различии между законами изобразительных искусств и законами поэзии. И изобразительные йскуссгва и поэзия "подражают природе", доказывает Лессинг: их общее назначение воспроизведение действительности. Но каждый вид искусства выполняет эту задачу по-своему, в соответствии с теми особыми средствами, которыми он располагает. Скульптура и живопись принадлежат к пространственным, поэзия к временным искусствам. Предметом изображения двух первых являются тела, предметом изображения поэзии - действия. Уступая живописи и скульптуре в яркости и полноте изображения видимого, телесного облика предметов, поэзия превосходит их в других отношениях. Она может изображать развитие жизни, действия и страсти с такой широтой и всесторонностью, с таким проникновением в их скрытые движущие пружины, какие недоступны скульптуре или живописи. "Поэзия есть искусство более широкое... - пишет Лессинг, - ему доступны такие красоты, каких никогда не достигнуть живописи" (гл. VIII).

Выдвинутый Лессингом взгляд утверждал в литературе необходимость широкого охвата действительности, живую динамику, драматизм, реалистическое богатство изображения. "Художник, - пишет Лессинг, - может брать из вечно изменяющейся действительности только один момент, а живописец даже и этот один момент лишь с определенной точки зрения" (гл. III). В противоположность этому, назначение поэзии - изображение жизни, взятой в ее изменении и развитии, изображение страстей, действий и поступков людей, о которых поэт может рассказывать непосредственно, в то время как скульптор и живописец вынуждены передавать их косвенно, через их видимые, телесные признаки выражение лица, жесты, положение тела и т. д.

Лессинг показывает, что, по сравнению с изобразительными искусствами, поэзия способна к значительно большей индивидуализации человеческих характеров: она допускает изображение не только необходимого, но и случайного, преходящего, мимолетного. Скульптура и живопись могут изображать предмет постольку, поскольку он достиг в своем развитии той известной степени полноты и завершенности, при которых успели выявиться его основные, устойчивые черты. Поэзия же может изображать самый процесс возникновения и изменения объекта, те индивидуальные черты, которые возникают и исчезают в процессе этого изменения. Индивидуализация образа, изображение не только основных, но и более случайных, второстепенных черт, изображение противоречий в характере и поведении героя не разрушают здесь типичности и общезначимости образа, но могут даже увеличивать их. Отсюда вытекает, с точки зрения Лессинга, еще одно принципиальное отличие поэзии от изобразительных искусств.

Изобразительные искусства обращаются к зрению; поэтому хотя художник и может отступать от идеала телесной красоты, но не дальше известного предела. Этот предел Лессинг иллюстрирует своим анализом скульптурной группы Лаокоона. Создатели этой группы изобразили Лаокоона в момент жестокой физической боли. Но при этом они не хотели перейти той границы, за которой физическая боль уже несовместима с красотой и благородством форм, а производит тяжелое, отталкивающее впечатление. Поэтому они представили Лаокоона не кричащим, а стонущим. Создатели Лаокоона стремились "к изображению высшей красоты, связанной с телесной болью". "Есть страсти и такие выражения страстей, - пишет Лессинг, - которые чрезвычайно искажают лицо и придают телу такое ужасное положение, при котором совершенно исчезают изящные линии, очерчивающие его в спокойном состоянии. Древние художники избегали изображения этих страстей или старались смягчить их до такой степени, в какой им свойственна еще известная красота" (гл. 11).

В отличие от живописи и скульптуры, утверждает Лессинг поэзия обращается не только к зрению. Она связывает в едином сложном впечатлении разнородные черты предмета, который поэт имеет возможность изобразить в движении и взаимодействии с окружающим миром. Поэтому поэзия может гораздо свободнее и шире, чем живопись, пользоваться изображением безобразного, уродливого, даже возбуждающего отвращение, если изображение это - не самоцель, но средство достижения жизненной правды, достижения более глубокого и сложного впечатления. Терсит у Гомера, Эдмунд и Ричард III у Шекспира, Уголино у Данте, комические сцены Аристофана - таковы классические примеры, которыми Лессинг иллюстрирует почти безграничную широту диапазона, доступного поэзии при реалистическом изображении жизни.