Читать онлайн «Война, какой я ее знал». Страница 83

IX

Получив ранение во время Сен-Миельской операции, я с сильным кровотечением почти целый час пролежал в снарядной воронке всего в каких-нибудь двадцати пяти метрах от немецких позиций. Все это время противник палил по нам из пушек и минометов, но, к счастью, безрезультатно. Поскольку прежде мне не случалось получать ранения, я чувствовал себя очень плохо и думал, что умираю.

Невзирая на попытки санитаров немедленно отправить меня в госпиталь, я настоял на том, чтобы сначала меня доставили в штаб-квартиру 35-й дивизии, которую моя часть поддерживала в операции, чтобы дать им четкую оценку того, что происходило. В действительности моя рана оказалась совсем не такой серьезной, как казалось. Тут мы снова видим пример того, что страх заставляет человека переоценивать опасность.

Утром 9 ноября 1942 г. мы с моим адъютантом лейтенантом Стиллером прибыли на берег в районе Федалы, где сложилась очень непростая ситуация. Десантные суда сгрудились у берега, поскольку те, кто высаживался из них, не давали себе труда оттолкнуть лодки обратно в море; противник вел по нам орудийный огонь, а французские самолеты бомбили и простреливали наши позиции. Хотя пилоты не рисковали подлетать близко и потому все время промахивались, наши люди, забыв о необходимости действовать и в особенности разгружать лодки с боеприпасами, искали убежища в укрытиях. Поскольку горячий бой кипел всего не более чем в полутора километрах к югу, продолжать разгрузку снаряжения было жизненно важно.

Думаю, мне удалось сплотить людей именно потому, что я сам помогал отпихивать пустые суда и разгружать ящики со снарядами, находясь все время в зоне опасности, поскольку вражеские самолеты кружили над нашими головами. Я провел рядом с солдатами восемнадцать часов кряду, устал как черт и промок до нитки. Некоторые убеждены, что командиры корпусов и командующие армиями не должны поступать подобным образом, я же абсолютно уверен, что командующий офицер должен делать все от него зависящее, чтобы успешно завершить операцию, а едва ли не восемьдесят процентов успеха зависит от морального состояния войска. [311]

В 02.30 в ночь на 11 ноября 1942 г. полковник Харкинс поднял меня с постели, известив о прибытии французского офицера из Рабата с приказом для французских войск в Касабланке сложить оружие. Мы выделили офицеру эскорт и сопроводили его в Касабланку.

Тут же возник вопрос, не следует ли нам отменить наступление, которое должно было начаться в семь часов утра бомбардировками расположений неприятеля. Многие прекрасные офицеры выступали за немедленную отмену наступления, с чем я категорически не согласился, поскольку считал, что если над головой у противника будет висеть топор, неприятелю придется капитулировать, если же мы проявим готовность к ведению переговоров, французы могут заартачиться, а поскольку они превосходили наши силы численно в два раза, время для нас становилось особенно важным фактором. Исходя из этого, я отдал приказ не сворачивать подготовку к наступлению.

Когда в 06.45 французы изъявили желание сдаться, нам пришлось, как говорится, вертеться на пупе, в течение восьми минут раздавая приказы по радио авиации, которая должна была начать бомбардировку в 07.00, и флоту, чьим орудиям предстояло вступить в дело в 07.16. До пилотов приказ дошел за одну минуту пятнадцать секунд до открытия бомболюков.

В 13.30 11 ноября 1942 г. Верховный главнокомандующий французскими войсками в Западной Африке и адмирал Мишли и французский генерал-губернатор в Марокко генерал Ногэ в сопровождении своих штабов явились в гостиницу «Мирамар» в Федале для подписания капитуляции.

Когда я уезжал из Вашингтона, мне дали два варианта инструкций относительно условий сдачи французов – одно было более мягким. Разумеется, я не раз читал эти документы, находясь на пути через Атлантику, но из-за отсутствия знаний в данной области истории я до тех пор, пока французы не прибыли ко мне, не осознавал, что варианты предназначались для Алжира, являвшегося французской территорией, в то время как Марокко – всего лишь протекторат, где только престиж французской армии держит в узде арабов. Принимая же во внимание вышеизложенное соображение, я понимал, что ни один из вариантов в данном случае не годится.

Ситуация осложнялась и тем, что в тот момент я не имел возможности связаться с генералом Эйзенхауэром и не знал, как развивается наступление на других участках африканского театра военных действий. Принимая решение, я должен был помнить о том, что необходимо превратить Марокко в базу для высадок американских войск в Африке, но эта страна не могла бы играть такой роли, [312] если бы арабы вдруг подняли восстание. Вывод: я должен был поддержать престиж французской армии.

Я встал и на своем оставляющем желать лучшего французском сказал, что когда-то обучался во французской школе верховой езды, что во время Первой мировой войны два года сражался бок о бок с французами и что я знаю французских офицеров и верю в данное ими слово чести, а посему если они пообещают не обстреливать американские войска и корабли, то могут не сдавать оружия и вновь направить свои гарнизоны в крепости на побережье. В общем, я сказал им, что все останется как было, только теперь они будут находиться под моим командованием.

Мне ни разу не пришлось пожалеть о своем решении. Поступи я иначе, уверен, понадобилось бы по крайней мере шестьдесят тысяч американских солдат и офицеров, чтобы удерживать Марокко в повиновении, что вызвало бы нехватку сил на других участках, тогда как войск нам и без того недоставало.

Около 22.00 5 марта 1943 г. позвонил начальник штаба генерала Эйзенхауэра генерал Уолтер Б. Смит и велел мне прибыть в аэропорт Мезон-Бланш в Алжире утром 6-го числа вместе с начальником оперативного штаба и двумя-тремя подготовленными для длительной службы в полевых условиях штабными офицерами. Я не имел возможности взять ни одного из офицеров моего главного штаба, поскольку им надлежало продолжать планирование высадки в Сицилии.

Я отправился в Мезон-Бланш с обоими адъютантами – капитаном Джексоном и лейтенантом Стиллером, – а также с моим ординарцем сержантом Миксом. В качестве начальника оперативного штаба я выбрал генерала Гэффи из 2-й бронетанковой дивизии, его помощниками стали начальник планирования операций и подготовки личного состава моего штаба полковник Кент Ламберт, на место которого я поставил Мэддокса, и мой начальник разведотдела полковник Кох. Вскоре после полудня 6 марта мы приземлились в Мезон-Бланш, где нас встречали генералы Эйзенхауэр и Смит, которые сказали мне, что собираются снять с должности генерала Фридендолла, а потому мне предстоит поехать в его штаб-квартиру и принять командование 2-м корпусом, чтобы начать назначенное на 14-е число наступление, планы которого уже согласованы и одобрены. Я поинтересовался, каковы мои полномочия в отношении замены Фридендолла. Генерал Эйзенхауэр сказал, что разговаривал с ним по телефону, а затем написал обычное письмо на листе бумаги, где Фридендоллу предписывалось передать мне бразды правления корпусом и находиться при мне до тех пор, пока это будет необходимо. Мы вылетели из Константины, где провели ночь и где я успел познакомиться с генералом Александером, командовавшим группой [313] армий, к которой был придан 2-й корпус. Генерал Александер объяснил мне, что после 10 марта 2-й корпус будет выведен из-под британского командования и станет действовать как самостоятельная армия, продолжая, однако, считаться корпусом.

Ранним утром 7-го я вылетел в Тебессу, прибыв в штаб-квартиру 2-го корпуса около 09.00, где нашел большинство офицеров спящими в своих постелях. В трех из четырех дивизий дела велись из рук вон плохо, и у личного состава развился коллективный комплекс неполноценности. Остальные части состояли из не нюхавших пороха новобранцев – полных глупой бравады новичков. Порядок и дисциплина отсутствовали полностью, и каждый сотрудник главного штаба отдавал прямые приказы на любом уровне, дошло до того, что начальник планирования операций и подготовки личного состава мог спустить приказ в дивизию с распоряжением направить резервный взвод туда-то и туда-то.

В период начиная с утра 7-го и по конец дня 13 марта я персонально побеседовал с личным составом каждого из батальонов четырех дивизий и восстановил порядок. То была трудная работка – такая трудная, какой мне никогда в жизни делать не приходилось. Как бы там ни было, первая же наша атака на Гафсу утром 14-го увенчалась полным успехом. Успех свел на нет все вредные последствия – все зло, нанесенное личному составу падением веры в свои силы, и начиная с того момента 2-й корпус сражался отлично.

В ходе военных действий в Тунисе мы все время находились под опекой британцев – даже в моей штаб-квартире имелся британский бригадный генерал. В первых числах второй недели апреля я безуспешно пытался взять гору Джебель-Берда. В тот вечер уже после ужина генерал Эдди, командовавший тогда 9-й дивизией, которой как раз и отводилась задача взятия горы, явился ко мне и в присутствии английского генерала признался, что, хотя и готов выполнять мой приказ, считает атаку бесперспективной, поскольку задействованные в ней полки уже понесли потери в двадцать шесть процентов своей численности.