Читать онлайн «Владимир Одоевский и его роман Русские ночи». Страница 3

Апологи В. Одоевского - это маленькие рассказы-притчи, построенные чаще всего на восточном материале, с прямым или легко подразумеваемым поучением. В них писатель говорит о мудрости и мудрецах, о знании и воображении, о высоких истинах, облеченных в земную и прекрасную одежду, о поэте и поэзии. При этом герои апологов - не столько люди, сколько идеи, на первом плане в них не события, а авторские раздумья и авторские уроки.

В художественном отношении большинство апологов не выдерживают строгой критики. Мысль в них кажется слишком оголенной, изображение - вялым, прямые авторские рассуждения занимают в композиции апологов непропорционально большое место. Но за этими недостатками ранней философской прозы В. Одоевского можно увидеть и некоторые общие, типологические черты как его собственной поэтики, так и поэтики некоторых других любомудров. Поэт-любомудр А. С. Хомяков, в некоторых отношениях близкий В. Одоевскому, писал о себе: "Без притворного смирения я знаю про себя, что мои стихи, когда хороши, держатся мыслью, т. е. прозатор везде проглядывает...". {Xомяков А. С. Полн. собр. соч. Т. VIII. М., 1900, с. 200 (письмо к А. Н. Попову 1850 г.).}

Расцвет литературного творчества В. Одоевского приходится на 30-е и начало 40-х годов. Он пишет в это время много и в разных жанрах. Но при этом круг его основных идей и внутренние тенденции его творчества остаются довольно устойчивыми и определенными. В его произведениях легко отыскать единую концепцию жизни и человека. Как бы ни было различно все написанное В. Одоевским в эти годы, в авторе каждого из произведений легко узнать автора "Русских ночей", с широтой его взгляда и интересов, с его своеобразным универсализмом, с высоким уровнем его нравственных требований, сильным общественным темпераментом, внутренней свободою и оригинальностью мысли.

Одно из самых значительных произведений В. Одоевского 30-х годов сборник рассказов под названием "Пестрые сказки". Сборник этот вышел в свет в 1834 г. Применительно к рассказам, вошедшим в сборник, наименование "сказки" явно условное. Во всяком случае ассоциаций с фольклорной поэтикой рассказы В. Одоевского не вызывают. Его сказки сугубо литературны в своей основе. Это сказки иронические и сатирические, с господством в них стихии фантастического и одновременно социально-бытового.

Самое фантастическое в сказках В. Одоевского заключается в причудливом и свободном смешении необыкновенного и повседневного, бытового. Такое соединение "несоединимого" заключает в себе как возможность сильный художественный эффект, и эта возможность хорошо реализуется писателем и используется им в целях обличения. Элементы необычного и фантастического выводят реальное из привычного ряда, как бы "остраняют" его, позволяют читателю свежо и по-новому увидеть то, что по рутинности воспринималось им автоматически, не задерживая его внимания. Это поэтика, близкая петербургским повестям Гоголя. Она предвещает вместе с тем существенные черты сатирической (в том числе и сказочной) поэтики Щедрина. Как у Щедрина, - раньше, чем у Щедрина, - фантастическое у В. Одоевского служило особой формой иносказания и сатиры.

В "Сказке о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем", входившей в состав сборника "Пестрые сказки", к приказному Севастьянычу, вполне земному человеку, мастеру на всякие хитрые дела и любителю опробовать "домашней желудочной настойки", является некто невидимый, "какое-то лицо без образа", выпросить свое собственное утерянное тело. По этому случаю под диктовку потерпевшего составляется казенная бумага:

"И Севастьяныч снова принялся за перо.

"Сего 20 октября ехал я в кибитке, по своей надобности, по реженскому тракту, на одной подводе, и как на дворе было холодно, и дороги Реженского уезда особенно дурны..."

- Нет, уж на этом извините, - возразил Севастьяныч, - этого написать никак нельзя, это личности, а личности в просьбах помещать указами запрещено...

- По мне, пожалуй; ну, так просто: на дворе было так холодно, что я боялся заморозить свою душу, да и вообще мне так захотелось скорее приехать на ночлег... что я не утерпел... и по своей обыкновенной привычке выскочил из моего тела..." (Повести, с. 89).

Здесь все удивительно живо и правдоподобно при всем неправдоподобии случая и обстоятельств. Необыкновенное происшествие обставлено у В. Одоевского обыкновенными и очень жизненными деталями, приметами быта. Об этом обыкновенном и бытовом говорится в стиле официального - тоже заурядного - судопроизводства. Но все дело в том, что почти заурядные приметы и детали реального мира через свою связь с необыкновенным и фантастическим приобретают крупные масштабы, становятся в точном смысле слова зримыми. Мелочь делается вовсе не мелочью; выявляется истинный нравственный и социальный смысл - али, лучше сказать, бессмыслица - того, что для привычного, рутинного читательского сознания представлялось как бы нормой и что на самом деле не было нормальным.

Мы уже говорили, что это похоже на манеру Гоголя. Теперь добавим я этому и уточним: это похоже на сатирическую манеру Гоголя в его повести "Нос". О сходстве сказки-новеллы В. Одоевского и повести Гоголя говорилось в научной литературе неоднократно. "Сказка о мертвом теле" даже в мелких деталях напоминает "Нос" Гоголя", - писала Е. Хин (Повести, с. 465). Значение сходства "в мелких деталях" едва ли следует акцентировать: гораздо важнее близость в поэтике. Автор "Пестрых сказок" и перекликался с Гоголем, и отчасти предугадывал иные его достижения и открытия. Следует здесь напомнить, что "Пестрые сказки" выходили "под присмотром" Гоголя (см. письмо Гоголя к А. С. Данилевскому от 8 февраля 1883 г.) и пользовались его сочувствием.

Свои сказки В. Одоевский недаром назвал "пестрыми". Сказки оказались непохожими друг на друга - "пестрыми" - не только по тематике, но и отчасти по манере, в какой они написаны. Так, "Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту" кажется на первый взгляд похожей на сказку о мертвом теле. Она тоже фантастична по своему сюжету. Но, в отличие от сказки о мертвом теле, она носит к тому же аллегорический и дидактический характер. В творчестве В. Одоевского сказка эта и эти ее особенности не были исключительными. Автору "Русских ночей" с самого начала его литературного пути свойствен был пафос дидактика.

Вот к чему сводится та необыкновенная история, о которой рассказывается в сказке о девушках. Заморский басурман запер в своей лавке зазевавшуюся красавицу и переделал ее на свой лад, напичкав ее романами мадам Жанлис, заплесневелыми сенсациями, итальянскими руладами, добавив к этому "полную горсть городских сплетен, слухов в рассказов". Между тем случайный покупатель, молодой человек, влюбился в красавицу-куклу, купил ее для себя, любовался ею, а когда узнал, что кукла живая, пытался сделать ее снова человеком. Но тщетно: кукла оставалась куклой и не способна была чувствовать по-человечески

Аллегория В. Одоевского оказывается весьма прозрачной, как и ее урок. Несмотря на это, дидактизм сказки не производит впечатления поверхностного и он не разрушает поэзии. Сам фантастический колорит произведения делает заключенное в нем поучение не плоским и не навязчивым. Сказка кончается таким назиданием: "А кто всему виною? сперва басурмане, которые портят наших красавиц, а потом маменьки, которые не умеют считать дальше десяти. Вот вам и нравоучение" (Повести, с. 100).

Разумеется, это нравоучение мнимое, не всерьез, ироническое. Оно не выявляет, а прикрывает истинный урок, который содержит в себе сказка. Дидактизм в произведении В. Одоевского смягчается и делается художественным и поэтическим и благодаря фантастике, и не менее того благодаря авторской иронии. О дидактизме В. Одоевского Белинский писал: "... не изменяя своему истинному призванию, по-прежнему оставаясь по преимуществу дидактическим, он в то же время умел возвыситься до того поэтического красноречия, которое составляет собою звено, связывающее оба эти искусства - красноречие и поэзию". {Белинский В. Г. Сочинения князя В. Ф. Одоевского, с. 305.}

"Пестрые сказки" никак не означали отказа В. Одоевского от философских устремлений в литературе. Многие из его сказок по своему художественному типу близки к философским произведениям. Такой характер им придавала в первую очередь фигура вымышленного рассказчика Иринея Модестовича Гомозейки. Рассказчик этот встречается как в "Пестрых сказках", так и в некоторых других произведениях В. Одоевского 30-х и 40-х годов: в повести "Привидение", в сказках для детей и т. д. Это чудак и мудрец, знающий все языки, живые и мертвые, все науки, которые преподаются и не преподаются. Это рассказчик, который напоминает нам многими чертами самого В. Одоевского и отчасти одного из главных героев "Русских ночей" - Фауста.

Фигура вымышленного рассказчика - не новость в русской литературе. Если иметь в виду литературу 30-х годов, современную "Пестрым "сказкам", то естественно возникает сопоставление Гомозейки В. Одоевского с пушкинским Белкиным и гоголевским Рудым Паньком. Однако сопоставление это позволяет увидеть не столько сходство, сколько различие. И весьма существенное. И Белкин, и Рудый Панько предельно объективированы, и внешне и внутренне независимы от своих авторов. Рассказчик В. Одоевского, напротив, наделен резко автопортретными чертами. Он носитель авторского сознания. В его высказываниях отражены общие идеи автора о жизни, о человеке. Это делает его рассказчиком не только романтического, но и философского типа.