Читать онлайн «Закат Америки. Уже скоро». Страница 39

Мировая экономика, как и геополитический «пейзаж», скоро начнут страдать от того, что Америки слишком мало, а не от того, что ее так много. Чем глобализованнее и крепче становятся Европа с Азией, тем, возможно, меньше их недовольство Америкой – и тем волатильнее мировой рынок. Американ ское превосходство выявляет все лучшее, что может предложить международная экономика. С исчезновением однополярности глобализация начнет утрачивать свои благоприятные характеристики.

Посему нынешняя экономическая структура обладает всего-навсего иллюзией стабильности. Американская экономика уже опровергла собственную репутацию непобедимой, сложившуюся в 1990-х годах. Даже сумей Соединенные Штаты предотвратить длительные циклические спады (каковые неизбежны, как свидетельствует история), международная экономика будет и дальше перераспределять богатство и влияние, тем самым усугубляя неравенство как внутри отдельных стран, так и между странами, подрывая основы американского превосходства и желание Америки поддерживать глобализацию. А отсюда следует, что фридмановская карта мира скоро выйдет из употребления.

Как мы выяснили, глобализация не гарантирует счастливого будущего; нам осталось рассмотреть заключительный набор аргументов относительно установления мира на планете, а именно – положение Фукуямы об «умиротворяющем воздействии» демократии. Утверждая, что торжество либеральной демократии представляет собой «конец истории» и навсегда избавляет мир от войн между государствами, Фукуяма подкрепляет свою мысль ссылками на множество ученых авторитетов. Первым выстроил систематическое доказательство того, что возникновение республиканской формы правления сулит «вечный мир»(43), не кто иной, как Иммануил Кант. Многие современные исследователи восприняли прозрения Канта и даже создали так называемую «школу демократического мира»(44). Эта школа оказала существенное влияние на политику Соединенных Штатов: Билл Клинтон постоянно подчеркивал заинтересованность Америки в экспорте демократии под девизом «традиции демократии – традиции мира»(45).

Приверженцы школы демократического мира утверждают, что ход истории подтверждает стремление демократических правительств к мирному сосуществованию. Демократия начала развиваться в XVIII веке. Хотя сегодня в мире имеется более 120 демократических государств, а вооруженные конфликты происходят достаточно часто (в течение последнего десятилетия в среднем ежегодно случалось 28 крупных вооруженных конфликтов), до полномасштабной войны между демократическими государствами дело не дошло – и никогда не сможет дойти. Эти исторические выкладки подтверждаются несколькими логическими доводами. Воинственность демократических государств должна уменьшаться как благодаря оппозиции, скрупулезно подсчитывающей все траты, которые повлек за собой тот или иной конфликт (в отличие от авторитарных государств, где кто воюет, тот и голосует), так и благодаря тенденции к центристской, умеренной политике, «прорастающей» в демократических дискуссиях. Вдобавок государства, соблюдающие букву закона внутри своих границ, скорее всего будут соблюдать установленные нормы поведения и во внешней политике, то есть относиться друг к другу с уважением и всемерно укреплять чувство общности.

Критики оправданно поднимают вопрос об обоснованности исторических интерпретаций, предла гаемых школой демократического мира(46). В конце концов демократическая форма правления еще слишком юна (в исторической перспективе), чтобы делать определенные выводы. Вплоть до второй половины XX века демократические государства в мире были большой редкостью, и уже одно это обстоятельство сводило возможность возникновения войны между ними практически к нулю. Поэтому отсутствие «междемократических войн» на самом деле мало что доказывает.

Более того, история дает нам несколько тревожных примеров обратного. По многим признакам демократические институты как в Америке, так и в Великобритании сложились достаточно давно, однако это не помешало двум странам схлестнуться в войне 1812 года. Гражданская война в Америке (хотя формально она является внутренним конфликтом) также оспаривает гипотезу о том, что демократические общности не воюют друг с другом. Ни эти, ни прочие спорные случаи, безусловно, не отрицают тенденцию как таковую, однако «двойственность» исторических событий побуждает к осторожности в суждениях – по крайней мере, лишает концепцию «демократического мира» ореола абсолютной истинности. А поскольку прошлое не может предложить нам безусловного подтверждения этой гипотезы, единственным доказательством «умиротворяющего воздействия» демократии остаются «кабинетные аргументы» о стремлении демократий к проведению умеренной политики, культивированию взаимного уважения и укреплению чувства общности.

Именно трактовка проблемы взаимного уважения сближает теорию Фукуямы с концепцией школы демократического мира. Как писал Фукуяма: «Либеральная демократия замещает иррациональное желание быть признанным первым среди прочих рациональным желанием быть признанным одним из равных. В мире, состоящем из либеральных демократий, будет поэтому гораздо меньше причин для войны, так как государства станут беспрекословно уважать права друг друга»(47). По мере распространения демократии, «удовлетворенные» государства станут все активнее выказывать взаимное расположение и уважение и сознательно отказываться от войн как способа улаживания конфликтов.

Сопоставляя взаимное уважение членов демократических обществ друг к другу со взаимным уважением демократических государств по отношению друг к другу в рамках международной системы, Фукуяма утверждает, что способность демократий «умиротворять» внутреннюю политику распространяется и на межгосударственные отношения. Этот искусный ход позволяет Фукуяме постулировать, что торжество либеральной демократии приведет к исчезновению традиционного геополитического соперничества, а следовательно, приведет к финалу истории. Именно в этом заявлении скрыта принципиальная ошибка Фукуямы.

Международная система, даже при условии, что вся она состоит из одних либеральных демократий, сама не является демократической и эгалитарной. Сильные и богатые государства оказывают гораздо большее влияние на международные дела, чем государства слабые и бедные. Соединенные Штаты и Норвегия обе – демократии, но их статус и вес на международной арене вряд ли подлежит сравнению. Китай – не демократия, но имеет намного более значимый голос в мировых делах, чем многие демократии. В отличие от национального государства у мировой системы нет конституции или Билля о правах, кото рые гарантировали бы равноправие всех стран, справедливое и честное управление и участие в международных делах по принципу «одна страна – один голос». Напротив, международная система трудноуправляема и неравноправна, подобно внутренней обстановке национальных государств до воздействия на человечество «миротворческих» принципов демократии.

Как в феодальном государстве, порядок в международной системе основывается на силе, а не на праве. Жизнь опасна, в ней преобладают конкуренция и неравноправие. Даже ООН, институт, наиболее близкий к представлению о надгосударственном интернациональном форуме, есть что угодно, но только не равноправная организация. Совет Безопасности ООН в значительной степени является «клубом сильных мира сего», поскольку его постоянные члены обладают куда большими полномочиями, чем все другие страны. «Архитекторы» ООН изначально сознавали, что могущественные нации должны получить те прерогативы, на которые они и рассчитывали. Поступить иначе означало бы низвести ООН до статуса «организации на бумаге». При этом США, несмотря на признанную легитимность ООН, редко решают важные вопросы через эту организацию, поскольку не хотят стеснять себя бюрократическими проверками права Америки на свободу действий.

Должно быть, либеральные демократии и вправду в полной мере могут удовлетворить стремление человека к признанию и обретению статуса, но вот международная система – именно потому, что она не играет по правилам либеральной демократии, – не в состоянии удовлетворить аналогичные стремления государств к взаимоуважению и равноправию. Государства во многом демонстрируют те же устремления, что и люди, их населяющие. Им требуется нечто большее, чем материальный комфорт. Они нуждаются в психологическом комфорте. И «психологический стимул» проявляется в усилении национализма. В отсутствии демократической международной системы, которая предоставляет всем нациям равные права и равный статус, национализм подталкивает государства к продолжению борьбы за признание, тем самым выступая в качестве эндемического источника соперничества.