Читать онлайн «Георгий Иванов»

Вадим Крейд

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ (1894-1958)

Критика называла его то королевичем русской поэзии, то эпигоном. Он ходил в "проклятых поэтах" и числился первым поэтом эмиграции. О нем писали язвительно и захваливали, но чаще всего он оставался непрочитанным или прочитанным неадекватно. Однако то, что в литературе двадцатого века он звезда первой величины - теперь уже общепризнанный факт. Впрочем, оценка эта прилагается к его творчеству эмигрантского периода. О петербургском периоде, в течение которого было издано шесть книг и напечатано множество стихотворений, а также статьи и рассказы в периодических изданиях,- оценка не столь единогласна. Петербургский период Г. Иванова история литературы попросту проморгала.

Еще несправедливее взгляд на прозу и критику Г. Иванова. Точнее было бы сказать об отсутствии "взгляда". Его знают лишь как автора "Петербургских зим" да полузабытого "Распада атома". Остальное не известно даже специалистам. "Остальное" - т. е. роман, рассказы, очерки, статьи, рецензии, впервые собранные в настоящем издании, показывает Г. Иванова во всем блеске его дарования как прозаика и критика. Как каждый значительный поэт серебряного века, Г. Ива-нов обладал многосторонним литературным талантом. Импульс к этой ренессансной многогран-ности был в самой атмосфере эпохи. Г. Иванов начинал на ее пике, в пору ее цветения, в час "акме" серебряного века. Символизм достиг своей лучшей поры, обрел преждевременную зре-лость, сулил духовные сокровища в будущем, и ничто еще не указывало на то, что это романти-ческое, экстенсивное, урбанистическое, модернистское течение через год-другой придет к кризи-су, от которого уже не оправится. На смену шло поколение, которое не только стало открещиваться от символизма (своего крестного отца), но и начало наносить ему удар за ударом. Г. Иванов принадлежал именно к этому поколению, хотя по времени рождения оказался моложе своей эпохи.

Год рождения (1894) заставлял многих исследователей отнести Г. Иванова к так называемым младшим акмеистам. Аргументы - чисто арифметические: Иванов на десять лет младше Городе-цкого, на восемь - Гумилева и Зенкевича, на пять-шесть Ахматовой и Нарбута, на три года моложе Мандельштама. С другой стороны, он действительно был ровесником младших акмеистов, например, Адамовича и Рождественского. Но из этого следует только еще один штрих, подчерки-вающий раннее созревание таланта Г. Иванова. Член первого Цеха поэтов, сотрудник "Гипербо-рея" и "Аполлона", завсегдатай "Бродячей собаки", а еще раньше - участник встреч на Башне Вяч. Иванова не может считаться младшим акмеистом ни хронологически, ни по духу своего творчества. Он был активным работником новой литературной школы в ее золотую пору. В 1914 г., на гребне акмеистической волны, вышла в свет его "Горница" - пронизанная свежестью и в то же время минорная по тональности книга, включавшая, в частности, акмеистический манифест - стихотворение "Горлица пела" - одно из любимых стихотворений самого Г. Иванова.

Конечно, акмеизму предшествовал феерический ряд литературных увлечений. Сначала символизм: Бальмонт, Брюсов, Сологуб, Блок, даже Городецкий, а именно его нашумевший сборник "Ярь". Эпиграфом к первой своей книге, которую Иванов издал в семнадцатилетнем возрасте, он взял стихи Сологуба. Первым его литературным наставником волей случая оказался символист Чулков, познакомивший Георгия Иванова с Блоком. Разговоры с Блоком касались вполне "символических" тем: Платон, познание как воспоминание, рок в стихах Тютчева. Блок был вдвое старше, но беседовал с Г. Ивановым как с равным. Впрочем, Г. Иванов не мог сосредо-точиться на одном лишь Блоке - эпоха была перепатетическая. Вскоре последовало знакомство с М. Кузминым, давшим, хотя и не прямо, но всею своей индивидуальностью, урок как белой, так и черной поэтической магии. Личность юного Г. Иванова, по-видимому, нуждалась и в том, и в другом опыте: и в "прекрасной ясности", и в "опасной легкости". Древний афоризм "серьезность - путь к бессмертию" не был бы воспринят всерьез начинающим Г. Ивановым.

Последовавший за этим кратковременный литературный флирт с кубофутуристами не увенчался заметными плодами. Муза поэта была умна, а не заумна, хотя и украшена, особенно в начале пути, той умеренной глуповатостью, о которой говорил Пушкин. Знакомство с Кульби-ным, Бурлюками, Хлебниковым подготовило переход к новому, тоже не продолжительному, но более продуктивному увлечению эго-футуризмом. К тому времени он уже неоднократно выступал со стихами. В начале - в рукописном журнале Санкт-Петербургского кадетского корпуса, за партой которого и была написана его первая книга - "Отплытие на о. Цитеру". Затем он напеча-тался в журнальчике с экзотическим названием "Все новости литературы, искусства, техники, про-мышленности и гипноза". В 1911-ом, в год знакомства с Северяниным, он печатается в "эстетичес-ком" журнале студентов Петербургского университета "Гаудеамус". Здесь же печаталась Ахмато-ва, редактром был Нарбут. Но, насколько нам известно, первые прозаические попытки относятся ко времени сближения с Северяниным и его кругом. Публикация в эгофутуристических изданиях и "Нижегородском листке", с которым друзья Северянина были тесно связаны, отмечают начало деятельности Г. Иванова как критика. В "Нижегородском листке" напечатана была его статья (не самая ли первая?), в которой семнадцатилетний энтузиаст доказывал, что Метерлинк - "пошляк и ничтожество". Намерения были благие - похоронить символизм, который уже изживал себя. Метерлинк был кумиром ранних символистов, и, следовательно, удар был направлен по алтарю этой литературной школы. Позднее Г. Иванов не мог вспоминать об этой статье без иронической улыбки.

Серьезное отношение к литературе пришло, когда он был принят в Цех поэтов. В 1912 г. вышла в свет первая его книга - скромным тиражом, всего триста экземпляров. Он послал книгу на отзыв в "Аполлон" и вдруг получил письмо от Гумилева, приглашавшего его на заседание Цеха поэтов. Вспоминая об этом событии со слов Г. Иванова, Ирина Одоевцева писала: "О том, чтобы стать членом Цеха поэтов, Георгий Иванов и мечтать не смел. И когда он нежданно-негаданно получил письмо от "самого" синдика Цеха поэтов, извещающее его, что он зачислен в члены без баллотировки, и приглашающее явиться в "Бродячую собаку" для знакомства, он просто ошалел от восторга".

Как утверждает И. Одоевцева, в поэзии ничьим учеником он не был. Другое дело - в критике. Фактически она началась с ученичества у Гумилева. Но и в поэзии первые годы он был весьма переимчив, вплоть до перепевов отдельных мотивов Щепкиной-Куперник. Действительно, ничьим в частности учеником в поэзии он не был, но мимолетно, порой бессознательно, перебывал кратковременным последователем десятков поэтов от Державина и малых лириков 18-го века до современников. В этом процессе ученичества, тем не менее, никогда не было всеядности или эклектизма.

Но ранние критические опыты Г. Иванова - всецело под влиянием Гумилева. Достаточно сравнить его рецензию в "Гиперборее" (март 1913) с одновременно напечатанной в "Аполлоне" гумилевской рецензией. Оба писали о сборнике В. Курдюмова "Пудреное сердце". Оба отзыва - одинаковой длины, 16-20 строк. И во всем прочем сходство разительное. Гумилев начинает с того, что сборник Курдюмова - "одна из самых неприятных книг сезона". Тем же утверждением начинается и рецензия Г. Иванова. Сходным образом развертывается аргументация. Гумилев обвиняет Курдюмова "в бесшабашном эстетическом снобизме" ; Г. Иванов - в стремлении к сомнительной изысканности. Гумилев пишет о "бесцеремонном обращении с русским языком". Ему вторит Г. Иванов: словарь в этой книге сомнительного вкуса, счесть этот язык русским - затруднительно. Оба рецензента подчеркивают неуклюжее подражание Курдюмова М. Кузмину. Книга Курдюмова, очевидно, обсуждалась в Цехе поэтов, и каждая из названных рецензий явилась как бы записью выступлений в этом кружке в принятой там форме: вначале общий вывод и затем - как говорили члены Цеха - "придаточные предложения", т. е. краткая, но все же детализиро-ванная аргументация, защищающая главный вывод-тезис.

В этой критике, конечно, чувствуется цеховая выучка, но еще более влияние самого Гумилева, как живой индивидуальности, так и его "Писем о русской поэзии", регулярно печатавшихся в "Аполлоне". Гумилев был сторонником объективной критики в эпоху, когда критика была или партийной (либеральной и радикальной), или импрессионистической, или эстетически предвзятой. В рецензиях Гумилева обычно виден автор, который всегда остается шире, чем любая его, даже наиболее излюбленная, идея.

Г. Иванову понадобилось некоторое время, чтобы освоиться с этой психологической установ-кой. Гумилев скорее играл в акмеизм, чем позволял акмеизму играть собою. Г. Иванов в начале своего пути - еще во власти акмеизма. Главной его эстетической категорией является вкус. "Вкус" и "безвкусие" типичны для словаря его первых критических выступлений. Это соответст-вует тому акмеистическому настрою, о котором писал Мандельштам, что не теории акмеистов, а их вкусы победили символизм. В отношении художественного вкуса ранний акмеизм видит себя как элитарную группу. Свою первую статью в "Аполлоне" Г. Иванов начинает с осуждения безвкусицы, царящей в современной периодической печати. Еще во всех отношениях незрелый восемнадцатилетний критик в отношении художественного вкуса чувствовал твердую почву под ногами. Строгий в своих оценках Гумилев, говоря о первой (единственной доакмеистической) книге Г. Иванова, отметил "безусловный вкус даже в самых смелых попытках".