Читать онлайн «Москва против Мордора». Страница 13

Иисус Навин обрушил стены вражеского города звуком труб. Но Навальный не Иисус Навин, и националист Белов тоже, хотя кричал очень сильно. Время крика прошло, момент, когда можно было использовать вдруг поднявшуюся волну народного возмущения, упущен. Так я думал, стоя в самой середке тихо осыпающегося митинга, на задах которого шла эта уже привычная мне, обычная жизнь людей. И я бродил среди них, среди этих прекрасных москвичей, которые приходили по зову сердца и Удальцова и придут еще по зову души и Навального, но должен же быть кто-то, кто сумеет сделать в политике то, что делается в физике: перевести один вид энергии в другой.

Вопрос не в том, чтобы ходить на митинги, как на работу (об этом говорил Навальный). Вопрос в том, что что-то изменилось в воздухе митингов, и энергия стала убывать. Об этом говорил вид огромного проспекта, наполовину опустевшего в тот момент, когда ораторы все продолжали и продолжали свои пылкие речи. Они словно не чувствовали наступающей пустоты. Дело в том, что все это собрание публичных персон, модных писателей, деятелей телеящика не смогли — и не могли! — стать кем-то вроде коллективного Мартина Лютера Кинга, академика Сахарова или Льва Толстого, которые умели давать и давали смысл и мораль движению сопротивления.

Я обернулся. На асфальтовом пятачке, образовавшемся в толпе, стоял дюжий молодой человек со спортивной фигурой, в синей майке с красными буквами Revolution is coming и с двумя листами бумаги формата А4, засунутыми в прозрачные папочки и приколотыми один на грудь, а другой на пояс черных спортивных штанов. Это были его мысли по текущему моменту. На одном листе было: «Религия — это традиция, а не идеология. Развивать нужно что-то одно, либо культ, либо культуру». На втором: «Я за стабильность, но против самодержавия. Мне стыдно за Думу и президента».

Наступал вечер. Удальцов предложил всем надеть вместо белых лент черные очки — черная метка для власти! — захватить проспект Сахарова и устроить здесь майдан. На сером фонарном столбе висела распечатанная на плохом черно-белом принтере листовка с размазанным лицом Ассанжа и словами: «Свободу Ассанжу. Свободу информации». Мимо меня прошла девушка со значком «Хватит воровать и врать!». Какие-то люди поставили посреди проспекта стол и занимались тем, что они называли «налаживанием связей между жителями районов».

Маленькая старенькая женщина — очень маленькая и очень старенькая — стояла рядом с сумкой на колесиках и торговала брошюрой Маркса «Наемный труд и капитал». Эта крошечная сгорбленная женщина с неунывающим личиком была в белом вязаном берете, розовом стеганом пальто и в синих трениках с тремя белыми полосками. По-моему, из ста тысяч человек, посетивших митинг, у нее ни один ничего не купил, но она упорно стояла со своей сумкой и своими книжечками, все надеясь на прибавку к пенсии в пятьдесят рублей.

Две девушки — я видел их и раньше — стояли у тротуара с плакатиком «Свободу Pussy Riot! Свободу нам всем!». Одна была в высоких кедах — они доходили, как сапоги, ей до колен и были на белой шнуровке. Другая была в ситцевом платьице в цветочек, каком-то умышленно детском, и в оранжевых колготках. Они устали держать плакатик и передавали его друг другу; теперь держала то одна, то другая. И я видел тонкие полудетские пальцы и четыре серебристых колечка на пять пальцев.

А посередине проспекта, неподалеку от синей таблички «Проспект Академика Сахарова» и рекламного билборда «Мюзикл Граф Орлов» — сочетание академика с мюзиклом и Андрея Дмитриевича с графом Орловым как-то подчеркнуто демонстрировало абсурд доставшейся нам эпохи — сидели прямо на асфальте, подложив под себя куски пленки, люди из группы «Сопротивление». Они сидели в кружке, поджав под себя ноги, и при этом все равно держали свои белые красивые флаги на высоченных древках. Я подошел к ним, и вот он, бивак оппозиции на проспекте Сахарова в вечерний час, когда старые формы борьбы исчерпаны, новых пока нет, надежда на быструю победу исчезла, и впереди долгий путь. Тут были у них, лежали прямо на асфальте, последний номер журнала «Эсквайр», желтый целлофановый пакет с надписью «Сумасшедшие дни «Стокманна», плотный и толстый, набитый пачками листовок и выпусками газеты «Гражданин», спортивные сумки, соломенная корзинка с тремя головами из папье-маше, на которые были натянуты три цветные балаклавы, мегафон… Тут была молоденькая девушка, был лысый мужчина с приятным лицом, еще один, в кожаной куртке, а еще женщина в белой майке с цветным красным кругом на груди, а в круге — синяя голова все в той же балаклаве. Все это были лица и люди знакомые, хотя я ни с одним из них знаком не был. Но я мог видеть их в метро, на улицах, у сигаретных ларьков, в «Кофе Хаузе» за соседним столиком или на светофоре за рулем соседней машины. И так эти горожане сидели, как люди, застигнутые усталостью на долгом пути, посредине бесконечного города и бескрайней толпы, прежде чем подняться и тронуться дальше.

В три часа дня сквер на Лубянке заполнен людьми. Идут еще и еще — мимо Политехнического музея, вдоль длинного ряда военных и полицейских машин. Тут трехосные грузовики с оранжевыми тормозными колодками под мощными колесами, автозаки с черными стеклами, белые автобусы с личным составом полиции, автомобили «Тигр» с бойницами и серенький уазик-буханка с крестом медслужбы. Силы полиции и внутренних войск расположились в центре Москвы основательно: там и тут стоят группки омоновцев в голубоватом камуфляже, на проезжей части разбита большая синяя палатка-шатер, вдоль тротуара выставлены работающие японские генераторы, к одному из которых ушлый шофер подключил проводами аккумулятор. Ну я понимаю: мороз, батарея села.

Сквер со всех сторон окружен серыми полицейскими цепями. У всех без исключения полицейских личные жетоны с номерами, многие в черных бронежилетах. За бронежилет на спине заткнута дубинка. Я впервые вижу такую манеру носить дубинку, это у них новая мода, что ли? Полицейские мегафоны долбят одно и то же: «Уважаемые граждане! Возложите цветы и проходите к метро! Уважаемые граждане! Акция не разрешена исполнительной властью! Участники акции будут задержаны!» Никто не обращает на них никакого внимания.

Люди с цветами медленно проталкиваются сквозь толпу к Соловецкому камню. Очень много белых роз. Букеты завернуты в газеты, в пергаментную бумагу, в целлофан. У камня их разворачивают и аккуратно кладут. У некоторых нечетное количество роз, у некоторых четное. Я вижу группу людей в темных шубах, которые похожи на обсыпанные мелкими цветами кусты: так много у них роз. Еще есть огромный букет ромашек, по-моему, искусственных, и бесчисленные белые гвоздики. В четверть четвертого весь пьедестал камня уже покрыт этими молчаливыми, тихо отдающими свет, живыми в мороз цветами.

Лозунгов нет, флагов тоже нет, есть просто люди, по внешности которых не скажешь, какие у них взгляды. Стоят женщины-подружки, одна говорит «наши» и имеет в виду КС, и другая говорит «наши» и имеет в виду коммунистов. Девочки в шапках с длинными ушами на мгновение встречаются в толпе и одновременно говорят друг другу одни и те же слова: «Привет, ты как? Нормально! Нормально!» Мужчина в черном берете, имеющий вид доброго волшебника Мерлина, обросший седыми волосами, с белой бородой и усами, с которых свисают маленькие сосульки, держит в руке черный воздушный шарик, подобранный им на асфальте у обувного магазина. Шарик рекламирует обувь, а мужчина рекламирует перемены. На груди у него плакат с фотографиями Путина и Ходорковского, рядом с одной написано: «Отставка», рядом с другой: «Свобода».

Шапки меня зачаровывают. Выставочный ряд ушанок способен поразить Париж. Длинный старик с прилепленной к нижней губе сигаретой имеет на голове роскошный лисий треух, в котором впору ходить по тайге на медведя. Вязаные цветные шапочки девочек с длинными свисающими ушами сами по себе демонстрация за яркий цвет против черно-белой зимы. У одного мужчины прямо на меховую шапку надета фиолетовая пластмассовая шляпа, а еще я вижу двоих, которые, держась за руки, медленно прокладывают себе путь в толпе, чаруя мой взгляд соломенными круглыми шляпами вьетнамских крестьян.

Появляется Удальцов. Все происходит очень быстро. Мирно гуляющая толпа превращается в водоворот. Вокруг Удальцова группируются десятки камер и микрофонов. Едва он успевает встать у камня, как в толпу слева врезается отряд ОМОНа. С удаления десять метров мне видны только их черные сферы-шлемы, которые движутся в толпе, как странные поплавки. Еще через минуту Удальцова нет, пришельцы утаскивают его в свой потусторонний мир допросов, наветов и провокаций. Это беспредел. Он успел сказать только: «Россия будет свободной! Это одиночный пикет!» — и больше ничего не сделал.