Читать онлайн «Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России». Страница 46

Для праворадикалов Россия, как бы она ни называлась и в каком бы образовании ни участвовала, была, есть и будет угрозой, реальной или потенциальной. Именно о таких людях Мартин Малия пишет: «Многие на Западе ответили на появление постсоветской России по законам реакции Павлова: русская традиция, будь она белой, красной или, как сегодня, бело-сине-красной, состоит в деспотизме и шовинизме внутри страны, ведущим к экспансионизму и империализму вовне».[200]

«Вечная Россия» многим видится как «вечный подвид восточного деспотизма». Стивен Коэн еще в 1983 году отмечал, что неприятие коммунизма и недостаток знаний не являются достаточным объяснением глубокой ненависти, испытываемой по отношению к Советскому Союзу некоторыми американцами: к Китаю и другим коммунистическим странам те же люди практиковали более взвешенные подходы. «Истинный источник советофобии залегает глубже», — пишет Коэн. «В отличие от других государств, Соединенные Штаты так полностью и не признали, что, нравится это нам или нет, Советский Союз стал легитимной великой державой с интересами и правами в мировых делах, сравнимыми с нашими».[201]

Однако представляется, что истоки американской русофобии залегают еще глубже: никакая другая держава, кроме Советского Союза и России, не противопоставляла Америке идеологию, способную конкурировать с американской.[202] Идея «коммунизма во всем мире» или идея России как Третьего Рима представляли собой правдоподобную в некоторые моменты истории альтернативу миссии Америки. Никакая другая держава не ставила цель, столь близкую к американской сверхидее — «спасению мира». Но двух спасителей у мира быть не может. Мессианство — вот истинный предмет конкуренции для Америки в случае с Россией. В этой области Америка не терпит соперников.

Правые радикалы в политическом руководстве страны не существуют сами по себе, они отражают взгляды той части общества, которая посредством выборов приводит их к власти. Это наиболее ревностная часть общества, ориентированная на силовые подходы; она восходит к линии пуританских протестантов, ирландских иммигрантов и других решительно настроенных групп. Уверенность в роли Америки как образца для всех других наций, моральный абсолютизм, категоричность и непримиримость суждений, усердие и прозелитизм в любой деятельности, воинственность, милитаризм, психологическая готовность к войне — все эти черты в своих крайних выражениях вдохновляют правых идеологов и аудиторию, им внимающую. «Существует значительная, политически влиятельная агрессивная масса американского мнения, для которого наличие сильного и устрашающего врага, заклясть которого можно только массированными военными приготовлениями и воинственной позой, стала политической и психологической потребностью», — писал Джордж Кеннан в советскую эпоху.[203]

В советские времена не только действия, но и само существование Советского Союза — экспансионистского тоталитарного государства, стремящегося к покорению мира, — согласно правым радикалам, представляло собой «явную и непосредственную опасность» для остального человечества. Именно «для человечества», а не только для Америки, потому что такая эгоистичная формулировка противоречит самовосприятию Соединенных Штатов как альтруиста и спасителя мира. В 1945 году радикалы предсказывали, что Красная Армия триумфальным маршем пройдет до берегов Атлантики, и по настоящий момент они продолжают считать, что только наличие у США ядерного оружия остановило Советский Союз от полного завоевания Европы (доля правды в этом может присутствовать). С момента, когда СССР создал ядерную бомбу, навязчивой идеей радикалов стала неожиданная ядерная атака в стиле Пёрл Харбор и, следовательно, единственный выход — превентивный удар. Повсюду в Америке правые радикалы видели советских шпионов: коммунистические агенты, согласно им, проникли во все министерства и агентства США, включая ЦРУ; Голливуд из них состоял сплошь; чиновники опасались открыто говорить в собственных офисах, будучи уверенными, что они прослушиваются КГБ; над Америкой навис «глобальный коммунистический заговор». Только постоянная бдительность и жесткость мер могли предотвратить падение «форта свободы». Частичная истинность этих опасений — советские агенты в ЦРУ действительно работали — позволяла проводить их как полную правду в глазах людей, которые хотели этому верить.

Жизненная важность политики в отношении СССР наделяла позиции чиновников одновременно большей категоричностью и разнообразием. Правые радикалы проповедовали необходимость не только остановить и «сдержать», но и победить соперника. Сенатор Уильям Ноулэнд в 1954 году выражал мнение большинства в своем недоверии к смягчению советской внешней политики после смерти Сталина: «Советский Союз продвигает вперед троянского коня „сосуществования“ с единственной целью — выиграть достаточное время для создания того, что мы можем назвать ядерным тупиком. Тогда Соединенные Штаты станут Дьен Бьен Фу[204] размером с континент в тоталитарном коммунистическом мире; шансы нашей победы в такой борьбе настолько снизятся, а советский мир будет таким обширным, что он бросит нам вызов по всем фронтам, при котором у нас останется выбор сдаться или победить».[205] Соединенные Штаты должны были ударить в слабое место врага: изношенную экономику и слабеющий национальный дух, считал Ричард Пайпс, — и такой расчет оказался верным.

Иногда движение радикализма возглавляли представители Демократической партии. Главным проповедником радикального подхода к СССР среди демократов стал Збигнев Бжезинский, обвинявший своих коллег в ведении «политики умиротворения». Позиционируя себя как «демократический ответ» на «беспринципный» реализм республиканцев Никсона и Киссинджера, Бжезинский выступал за оказание давления на СССР по вопросам прав человека и за мирное взаимодействие с Восточной Европой. Бжезинский считал, что примиренческий реализм Никсона и Киссинджера подстегнул СССР на действия в Анголе и на Ближнем Востоке, и выступал за увеличение военной мощи США, что вызывало интенсивную критику со стороны Госдепа и прессы, видевших в политике Бжезинского попытку накалить холодную войну. Именно Бжезинский был одним из главных творцов плана по втягиванию СССР в войну в Афганистане — одного из крупнейших успехов демократов в борьбе против СССР.

Наличие врага в лице Советского Союза давало праворадикальным кругам возможность на полную мощь эксплуатировать одно из ключевых понятий американской политической системы — безопасность. Стремление к абсолютной безопасности было и остается одним из ведущих политических мотивов и инструментов управления нацией. Во имя безопасности нации американскому руководству удавалось проводить политику, которая не могла быть реализована другими путями.

Ориентированность на СССР как на врага направляла восприятие в антагонистическое русло, преувеличивала запланированность происходящего и находила — в подтверждение собственных «ожиданий» — вражеские намерения даже в случайных событиях. Историческая озабоченность безопасностью нации, серьезные просчеты в прошлом и перспектива несения ответственности при реализации угрозы в будущем обостряли стремление чиновников «увидеть» и «разоблачить» враждебные планы даже там, где их не было.

Помимо удовлетворения идеалистических стремлений радикальная политическая риторика несет материальные преимущества чиновникам силовых ведомств и военнопромышленному комплексу, бюджеты которых растут вместе с напряженностью отношений. Сочетание идеалистической мотивации с совершенно реальными финансовыми прибылями, согласно незыблемой американской традиции, дает идеальный рецепт для великих свершений. Советофобия в Америке была одновременно спонтанной, самопроизвольной — поскольку отвечала глубинным политико-культурным убеждениям, и рукотворной, поддерживаемой — поскольку служила материальным интересам государства и людей.

В российской истории сходными чертами радикализма обладали большевики. Воинствующие идеологи по обе стороны Атлантики сделаны из одной материи, и своими образами «антигероев» и агрессивной деятельностью поддерживают и усиливают друг друга. Эта невидимая связь между американскими и советскими/российскими радикалами воплощает классический «симбиоз врагов», при котором существование одного поддерживает существование другого и питает энергией обоих.

Современные правые радикалы США достойны имени большевиков. Как и их советские коллеги начала XX века, они ведомы утопической идеей — коммунизм во всем мире меняется на всемирную демократию; обе идеи гуманны, привлекательны для многих людей и в теории обязательно должны работать. Но практика требует для их реализации антигуманных средств, категорически противоречащих сущности цели, и жертв. Идеи для большевиков превыше людей, и цель оправдывает средства. Секретность, контроль, личная преданность вождю, узость круга и единомыслие принимающих решения, активное участие спецслужб — все эти черты объединяют большевиков в Америке и России. И слоганы у них тоже одинаковые: вы «либо с нами, либо против нас». И те и другие ведомы страхом и проникающим ощущением уязвимости. Одно существенное различие имеется между ними: советские большевики истребляли прежде всего свой народ, американские — жертвуют жизнями людей других наций.