Читать онлайн «Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России». Страница 42

Предвыборная кампания кандидата в президенты Джорджа Буша в 2000 году основывалась на традиционных реалистических идеалах: в ней не фигурировали такие типичные для демократов внешнеполитические занятия, как активное распространение демократии и «государственное строительство» в других странах. В январе 2000 года Кондолиза Райс, тогда советник по внешней политике кандидата в президенты Буша, опубликовала в журнале Foreign Affairs классический «реалистический» манифест: американская дипломатия должна сосредоточиться скорее на отношениях между великим державами, чем на внутренних делах других стран.[187] «Некоторых беспокоит, что подобная позиция не учитывает роль ценностей, в особенности прав человека и продвижения демократии», — замечала Райс. Но приоритетом внешней политики США должны быть отношения с влиятельными правительствами, чьи «приступы гнева и добродетели затрагивают судьбы сотен миллионов людей». Этот дискурс в стиле realpolitik середины прошлого века вызвал критику даже у республиканцев, настолько он был для Америки устаревшим и беспринципным.

При таком реальнополитическом видении характер строя России представлялся второстепенным, тем более что страна в общих чертах двигалась в верном демократическом направлении — важным было количество стратегических ракет с ядерными боеголовками. Но даже и при всех боеголовках в 2000 году Россия не виделась врагом: она представлялась достаточно сильной, чтобы не допустить дальнейшего распада страны — кошмара Запада 1990-х годов, и достаточно слабой, чтобы не конкурировать за мировое господство с США, что описывает идеальную позицию России с точки зрения интересов Соединенных Штатов.

Террористические акты 11 сентября 2001 года — первая за почти 200 лет атака на территории Америки — стали поворотным моментом для нации. В США произошла смена парадигм, и после десятилетия мира снова стала актуальной силовая, воинствующая, упреждающая политика, которая впоследствии получила название «неоконсерватизм». «Глобальная война с терроризмом» — битва за идеалы, «за наш образ жизни», «за свободу и демократию» — вывела характер политического строя государств на первый план и сделала его основным критерием для их оценки. Мир снова подвергся делению на друзей, которые «с нами», и врагов, которые «против нас».

Этот «момент истины» потребовал новой проверки на демократию всех участников, и в сентябре 2001 года Россия ее «прошла», с учетом ее внутреннего состояния на тот момент и раннего звонка президента Путина президенту Бушу в знак поддержки американскому народу.

Однако позднее Россия выступила против войны в Ираке, отказалась от участия в военной «коалиции единомышленников», заняла позиции по Ирану и Северной Корее, отличающиеся от американских — другими словами, многообразием способов заявила о собственной позиции, от которой Запад за 1990-е годы отвык. Одновременно внутри страны набирал обороты экономический рост, стимулируемый растущими ценами на нефть, а развернувшийся процесс государственного строительства возвел новую «вертикальную» архитектуру, внешне похожую на старые конструкции.

Тем временем уверенность администрации президента Буша в демократии как панацее от мирового зла лишь укреплялась: в тексте Стратегии национальной безопасности 2006 года слова «демократия» и «свобода» упоминаются более 200 раз — втрое чаще, чем в Стратегии национальной безопасности 2002 года.

При таком мировосприятии и с учетом внутренних российских процессов к России у американских политиков возникало все больше вопросов, и их количество набрало критическую массу для пересмотра качественной позиции страны по отношению к обострившимся интересам США.

Новости из России, естественным образом, также оказывают влияние на восприятие ее в США. Суть этих новостей интерпретируется опять-таки через призму американской системы ценностей и текущей проблематики Америки. Здесь полезно просмотреть галерею образов России/СССР, созданную событиями ушедшего века.

В начале XX столетия Америка, в силу замкнутости на самое себя, очень мало знала о России. Феномен «социалистической революции», незнакомый широким американским кругам даже в теории, еще более ограничил возможность понимания происходящего в молодом советском государстве. Либеральные элиты с интересом наблюдали за реализацией необычного политического эксперимента — в некоторой степени сравнимого с их собственным экспериментом, тем более что российские революционеры боролись во имя тех же свободы и равенства, что и американские революционеры полтора века ранее. Но социализм как системный строй слишком противоречил политической сути Америки, и администрация президента Вильсона формально прервала дипломатические отношения с Россией 7 ноября 1917 года.[188]

В послереволюционные годы Советская Россия представлялась слабым дезорганизованным гигантом, не способным на заметное экономическое развитие. Доходившая до Америки фрагментарная информация о разрухе, вызванной революцией и Гражданской войной, укрепили такое мнение. Уверенность в слабости молодого Союза была столь сильной, что американское правительство даже не считало нужным собирать о нем информацию. Установление дипломатических отношений и открытие посольства в Москве в ноябре 1933 года не столько улучшило понимание советской системы, сколько создало иллюзию лучшего ее понимания. Американские чиновники в Москве не стали получать больше верной информации, но стали подвергаться более интенсивному потоку дезинформации, который они транслировали в Вашингтон как чистую монету.

За счет иллюзии обладания информацией из первоисточника видение ситуации в СССР, с одной стороны, еще более отдалилось от реальности и, с другой стороны, стало обосновываться с еще большей убежденностью. Когда до правительства все же доходили фрагментарные данные, говорящие об интенсивном наращивании военной и индустриальной мощи Советским Союзом, эти данные либо игнорировались, либо отвергались как ошибочные. Доказательства почти полной ориентации советской промышленности на военные нужды не раз приводились в течение 1930-х годов экспертами, как государственными, так и независимыми, но суть и следствия этих фактов не интегрировались в понимание чиновников. Несколько верных оценок Советской армии, демонстрировавших, что СССР имел самый крупный арсенал передовых вооружений — самолетов, танков, а также производственных мощностей, — были проигнорированы, потому что противоречили большинству мнений. Потери СССР в 1940 году от войны с небольшой и далеко не самой сильной финской армией дали очередное подтверждение слабости Советского Союза тем, кто видел его слабым. Накануне Второй мировой войны советское государство представлялось из Америки нежизнеспособным, и коллапс его считался лишь делом времени.

Во время Второй мировой войны, с точки зрения США, Советский Союз в переговорах с союзниками вел себя достаточно жестко и непредсказуемо: то просил помощи, то выставлял условия, и в каждом случае бескомпромиссно добивался своих целей. Британский премьер-министр Уинстон Черчилль почти с самого начала войны уловил намерения Сталина получить контроль над большой частью Европы и настойчиво пытался донести свое убеждение до американского коллеги Франклина Рузвельта, но безрезультатно: президент Рузвельт был уверен в верности своего понимания «дяди Джо» и своей способности склонить его к конструктивному курсу. Как бы сложно ни проходило союзничество с СССР, большинство американских чиновников не сомневались в единстве целей США и СССР. Те немногие, кто подозревал Советский Союз в намеренном саботировании некоторых союзнических соглашений, поплатились карьерой.

К концу 1944 года внешняя разведка Госдепа стала настойчиво приводить данные об антисоюзнических действиях СССР и его враждебных намерениях. Эти мнения наконец стали подниматься с уровня аналитиков на средний уровень и доходить до высшего уровня Государственного департамента, разведслужб и министерства обороны. Несмотря на факты, Рузвельт и его ближайшие советники продолжали настаивать на попытках заручиться содействием Сталина в реализации амбициозных международных планов, которые задумывал Рузвельт. Кроме того, администрация опасалась, что существенное изменение политики по отношению к СССР выставило бы напоказ ее прежние просчеты, открыв президента для внутренней критики. Поэтому Рузвельт отказал разведслужбам в мандате собирать дополнительную информацию о Советском Союзе. Внезапная смерть Франклина Рузвельта в апреле 1945 года привела на президентский пост Гарри Трумэна, который понятия не имел о планах Рузвельта и занял типичную американскую позицию по отношению к любому врагу — агрессивное силовое давление.