Читать онлайн «Россия - Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России». Страница 39

Образ российской/советской империи — один из наиболее устойчивых образов России в Соединенных Штатах, и любые действия российского руководства на пространстве СНГ будут восприниматься как попытка «восстановить империю». Успех России будет зависеть от ее способности заинтересовать государства СНГ в сближении, от выбора средств общения с ними и от убедительности объединяющей идеи, которую Россия должна им предложить. Использование понятия «демократия» — не только риторически, но и на деле — было бы самым удачным способом превалировать над США в идейном плане.

Дополнительной темой разногласий в последние три-четыре года стала энергетическая политика России. Российское руководство критикуется за «захват энергетического сектора», «использование нефти и газа в политических целях» как «инструмента запугивания и шантажа», «агрессивной ревизии правил игры на глобальных энергетических рынках», вытеснение западных компаний из прибыльных энергетических проектов, «отмену принципа равенства в энергетике». В итоге Россия видится Америке «не гарантом энергетической безопасности, а угрозой ей».

Под заголовком «Настоящая холодная война» Томас Фридман, влиятельный комментатор газеты The New York Times и автор бестселлера «Плоский мир», так описывал свое видение ситуации из Берлина в октябре 2006 года: «Черный контрприлив нефтеавторитарности надвигается из России и ослабляет подъем свободных рынков и свободных людей».[180] Для Фридмана Россия представляет собой классический пример сформулированного им самим «первого закона нефтеполитики», согласно которому укрепление свободы в государстве обратно пропорционально цене нефти. Высокие цены на энергоносители превратили Россию из «больного Европы» в «начальника Европы», и сегодня она, по его мнению, имеет гораздо больше влияния на Западную Европу «посредством газопроводов, чем когда-либо имела посредством ракет SS-20».[181]

При этом Томас Фридман признает, что Россия ведет игру по правилам и что в 1990-е годы Запад совершил слишком много действий, противоречащих интересам России, которым на тот момент она не могла противодействовать. Поездка в Россию в феврале 2007 года, по всей видимости, произвела на господина Фридмана глубокое впечатление. Он увидел, как «Коронная драгоценность американской индустрии (компания „Боинг“) использует коронные драгоценности российского интеллекта для создания коронной драгоценности воздушного флота (новый пассажирский самолет 787 Dreamliner)». Увиденное лично — а не через мнения журналистов, пусть даже собственной газеты — заставило Фридмана изменить постановку проблемы: «Метавопрос в отношении России сегодня таков: станет ли Россия похожей на Норвегию — демократией, обогащенной нефтью, или похожей на Венесуэлу — демократией, подорванной нефтью? Станет ли конструкторский центр „Боинга“ нормой или исключением в России будущего?». А это уже справедливые, качественные вопросы, которыми задаются и многие россияне. Изменение позиций и одного обозревателя свидетельствует о способности «американского ума» понимать российскую реальность, если этому уделить внимание. Однако верное понимание российской проблематики остается исключением, а не нормой среди американских наблюдателей.

Высокие цены на нефть, нестабильность на Ближнем Востоке, интересы американских нефтяных компаний в России, острота проблем энергетической безопасности для США — все эти факторы значительно усилили актуальность энергетической темы для Америки. Наличие в ней геополитических, внутриполитических, экономических и коммерческих составляющих расширяет круг заинтересованных лиц и активизирует их действия.

Энергетическая проблематика, как и тема влияния России в СНГ, в большой мере состоит из «реальнополитических» интересов, которые слабо поддаются риторическому воздействию. Интересы национальной безопасности США будут всячески препятствовать расширению энергетического влияния России — монополизации поставок, контролю над энергоресурсами Средней Азии и Каспийского бассейна, вхождению в западные распределительные активы. Противоречия коммерческого порядка между крупными компаниями относятся к штатным межгосударственным трениям, которые имеют место и при совпадении политических идеалов, как это происходит между США и Европой. Кроме того, опасения Запада перед «энергетическим оружием» в руках России не имеют под собой фактических оснований: ни Россия, ни ранее Советский Союз даже в самые сложные моменты отношений не прерывали поставки энергоносителей. Однако субъективные опасения в данном случае питаются общим недоверием и размежеванием ценностного порядка.

Каждый раз, когда Россия имела возможность информационным сопровождением энергетической политики сгладить воспринимаемую опасность, это делалось чрезвычайно неуклюже. В декабре 2006 года российское руководство и руководство «Газпрома» оказалось виноватым в конфликте даже с тем, кто абсолютно лишен симпатий Запада — «последним диктатором Европы», президентом Беларуси Лукашенко. Неспособность к политическому маркетингу, неумение применять смысловой язык оппонента и пользоваться богатым коммуникационным инструментарием Запада в свою пользу Россия создает себе множество проблем, которых не так сложно избежать.

Внешнеполитические разногласия между Россией и США разворачиваются в плоскости видения мировой архитектуры, методов международного взаимодействия и конкретных проблем текущей политики.

Концептуальный вопрос о численности полюсов в мире поднимается только в России: в Америке на него есть самоочевидный ответ. При этом подавляющее большинство политиков в Соединенных Штатах вполне согласны с тем, что с большей частью мировых проблем страна не может справиться в одиночку. Однако российская критика американского имперского подхода до Америки не доходит, потому что, сформулированная в терминах «однополюсности/многополюсности», она не переводима и теряет смысл в американской реальности.

Расхождение между Россией и США по вопросу о роли надгосударственных организаций и договоров — ООН, Международного уголовного суда, Киотского протокола — диктуется внешнеполитическими интересами и традициями. Как говорил Генри Киссинджер, империя не заинтересована в создании международного порядка, она сама стремится им быть. Империя с такой давней и устойчивой традицией изолированности и односторонности действий, как Америка, тем более не заинтересована в связывании себя международными обязательствами. К многостороннему подходу США готовы прибегать только в том случае, когда не рассчитывают получить результат от своей привычной односторонней практики. Аналогичным образом Америка не имеет причин отказываться от выбора силового подхода, если она рассчитывает таким образом разрешить проблему.

С объективной точки зрения, России сложно повлиять на то, чтобы Соединенные Штаты стали придерживаться мнения международного сообщества, когда это не отвечает их интересам. В ближайшей перспективе Америка сохранит позицию единоличного полюса, действующего по своему усмотрению, насколько это возможно. Это не значит, что Россия не должна выражать свое несогласие с таким подходом. Позиция России усиливается тем, что такое недовольство разделяют все остальные страны мира. Современная проблематика и угрозы также обязывают к сотрудничеству и согласованности действий.

Практические противоречия на внешнеполитическом поле появляются при решении конкретных вопросов, важных для национальных интересов США. В последние годы критика России касалась «отказа Москвы дать твердый отпор Ирану», «попыток переговоров с „Хамас“», «стремления подружиться с соседними авторитарными режимами», поставок оружия Ирану, Сирии и Венесуэле. Подобные действия воскрешают в американской памяти давнюю привычку Советского Союза «ловить рыбу в мутной воде». В контексте американской «глобальной войны против терроризма» эти действия России обретают негативный стратегический и ценностный характер.

Контакты России с палестинским движением «Хамас», пришедшим к власти в результате выборов по правилам демократии, за которую Америка так ратует в регионе, вполне оправданны с точки зрения политических целей. Вялость американской критики России по этому вопросу позволяет думать, что велась она скорее для формы. В действительности же, «реальные политики» в администрации не против диалога с «изгоями» через третью державу, поскольку самоналоженные принципы не позволяют им беседовать с такими центрами силы напрямую.

Ситуация меняется в тех случаях, когда Россия действует исключительно в пику США или ради незначительной материальной выгоды — с потенциальным ущербом для себя. Если Россия не заинтересована в получении Ираном ядерного оружия, как утверждает наше руководство, то контракт с Ираном в 800 миллионов долларов — мелкая сумма в масштабах государственной казны — не может быть причиной для того, чтобы создавать угрозу своей национальной безопасности в будущем. Российское руководство и само испытало достаточно проблем в переговорах с Ираном, чтобы убедиться в отсутствии контроля над действиями его лидеров. Поэтому странно слышать, когда президент Путин обещает за Иран, что тот не намерен использовать атом в военных целях. Это касается вооружения любой страны, которая в будущем может представить угрозу для России. Тот факт, что Соединенные Штаты, руководствуясь только краткосрочными интересами, вооружают тех, с кем им приходится вскоре сражаться, не является оправданием — Россия совсем не обязана повторять ошибки США.