Читать онлайн «Журнал Наш Современник №12 (2002)». Страница 10

— Я приду к тебе взять Ключевского “Добрые люди древней Руси”, хочу перечитать.

— Дам с удовольствием. Обнимаю.

Ноябрь. Долой всю эту бесполезную публицистику! Отдохнуть от нее... И я взял папку с другими листами... Я забыл уже, что когда-то мечтал написать о том, о сем художественное.

Как чужое читал первые строчки. Это мои строчки.

“Как же он упустил ее!? Как птичка с колышка, как бабочка с цветка вздрогнула она и скрылась...”

“Что это я сегодня так обостренно живу с утра? Такое ощущение, что меня кто-то близкий предал...”

“Котик Вачнадзе был князем и приехал в Екатеринодар из Грузии, из Царских колодцев...”

Это все начала рассказов, которыми мне некогда было заняться. Писал очерки для казаков и ни разу не закричал: “Долой всю эту публицистику!”

Время такое. Не один я стыдился предаваться чистому искусству.

Февраль. Холодное сырое воскресенье февраля. Как и сорок лет назад, покоюсь я в книжной тишине Пушкинской библиотеки. Созвонился с поэтом Н. С. Красновым: “Пойдем полистаем журналы?”

Когда-нибудь я напишу о втором доме в моей жизни, о библиотеке, а сейчас не стану забегать вперед и могу лишь признаться: ни разу не проходил я мимо Пушкинской библиотеки без волнения, без тайного мгновенного причастия к тому, что уже замерло в моей биографии навсегда: сквозь окна из залов и камер хранения рентгеновским светом разлеталась во все стороны моя жизнь с книгами, именами, мечтательностью и жизнь многих, запечат­ленных в прочитанных мною книгах, журналах, газетах. Помнятся даже настроения некоторых дней в зале библиотеки на втором этаже. Я как бы остался там, за столом возле белой лампы. Когда входишь в кабинеты и читальный зал, то все сотрудники, касающиеся пальчиками абонентных карточек, книг, кажутся... родственниками лучших писателей, душу, мысли и страдания которых они берегут для нас.

Я давно не перебирал художественных журналов, в киосках их нет, я не подписываюсь, отстал, такого в моей жизни не было с тех пор, когда я добился права получать зарплату. Нынешний рынок распотрошил меня, я отвык следить за потоком литературы.

И вот как не поверить! Кто-то толкает нас к самим себе, тонко и будто нечаянно ведет к кастальским ключам, возвращает на круги своя... Зачем-то взял я на столе среди стопок журнал “Октябрь”, и выпали мне ...неизвестные письма И. А. Бунина, тотчас повернувшие меня на сорок лет назад, когда я выходил из библиотеки, искал в сквере свободную скамейку и впервые читал эмигрантские вещи Бунина. Что это? Зачем так? Наверное, наступил срок пережить что-то чудесное в себе самом снова? Я так и понял назначение моего визита в библиотеку после долгого перерыва.

И позабыв того, с кем пришел, упрятался я в кресле и стал нервно читать парижские письма писателя-изгнанника, опять почувствовал его одиночество в кругу не досягающих его и ревнующих коллег, нищего, больного патриарха последней старомодной русской литературы, классика, дыханием слов своих, музыкой русской речи напоминавшем о родстве своем с Пушкиным, Тургеневым, Чеховым.

Спасибо Пушкинской библиотеке и ее хранителям: в этот день мне стало легче.

На полках библиотеки вся Россия. Да и весь мир. Если бы толстосумы подумали об этом, проезжая мимо белого здания на иномарках, то не тратились бы на чепуховую призрачную благотворительность: перечислили что-то самой истории. Но что толстосумы! Писатели вымогают деньги на свои опусы, цацкаются с изделиями своего скудоумия и сбрасывают в пыльный угол классическую библиотеку родного творческого Союза. Только случайность спасла библиотеку от полной ликвидации: один жирномордый стихоплет, добравшийся к власти, покушался на это.

Все послевоенное время доставляла почта в Союз писателей журналы, газеты, и где эта летопись литературной эпохи? Полвека борьбы, поисков, страданий, глупых и великих произведений, всех черточек и запятых в истории литературы выброшены вон самими писателями, претендующими на пенсии, звания, награды и премии “за развитие”, на юбилеи... в честь своих “созданий”. Что-то не то. Кошмарное “собственное достоинство” с картонными генеральскими погонами. Что-то не так. Там, где творческая интеллигенция уничтожает библиотеку, общество неполноценно. Во время переворотов и гражданской войны, в голодовки и блокадные месяцы непролетарская интеллигенция до последнего берегла, спасала, прятала книги и альбомы; букинистические магазины молча помнили поклоном тех, кто сохранил редкости несмотря ни на что. А у нас как было после августа 1991 года? Библиотека крайкома партии (как оказалось, богатейшая) разграблена демократами.

После гражданской войны, после скитаний по Малой Азии добрались в Париж русские люди и, едва устроившись, купили сообща дом и открыли Тургеневскую библиотеку. Перед войной с Германией она была уже одной из лучших русских библиотек в Европе. И какими явились миру мы, ни копейки своей не вкладывавшие в музеи, архивы и библиотеки? Грех великий грызть теперь упреками государство — оно снабжало бесплатно книгами и периодическими изданиями все библиотеки страны, а Союз писателей через Литфонд — свою литературную паству. Никакие ссылки на антикоммунисти­ческие порядки нас не оправдывают.

Иногда я с трепетом достаю с полок книги в кожаных переплетах, добытые мною за пол-литра водки у рабочих рубероидного завода. Были и при советской власти дикие чудеса: из разных городов свозились в вагонах “ненужные” книги, именуемые в накладных “макулатурой”. Выгребали из библиотек, списывали старинные тома и некоторые книги советские, портившие идеологический вкус читателей. Там попадались редкости такие, что ахнешь! И вот на рубероидном заводе пускали под нож и сбрасывали уже бумажное тряпье в чан с кислотой, после чего изготовляли бумагу для заворачивания селедки и колбасы в магазинах. “История Петра I”, фолианты М. Шильдера об Александре I, Николае I, энциклопедии, биографические словари, журналы “Русская старина”, “Исторический вестник”.

А куда делись довоенные богатства сельских библиотек? Неужели все разграбил немец? Разграбили мы сами. После 1945 года. Зачем? А спросите наших руководителей — зачем? Вычистили, а потом общество книголюбов в 70-е годы открывало по разным углам жалкие библиотеки, призывало все население края дарить что-нибудь из своих запасов, ставило на свежие полки собрания сочинений Ленина, трехтомники членов Политбюро, десяточек книг художественных, и пресса объявляла эту кутерьму... народным праздником. У нас почему-то в самый разгар бедствия или после него слово “праздник” — первое и единственное. И сейчас так. Заглянем в сельские библиотеки. Традиция продолжается: в начале каждого года выбрасывать вчерашние журналы и газеты. Редко где найдете вы следы той печатной периодической летописи, которая закрепила наше бытие. Тесно, хранилищ не строили; площадки для танцев-шманцев — да, а библиотеки, подвалы — ну зачем? Начальство больше всего ценило журналы на лощеной бумаге: “Огонек”, “Советский Союз”. И что теперь? О чем мечтать? Денег нет. Поразительно, что именно в село, где народ заветной душой своей еще клонится в преданности своим отцам, забрасывают самую развратную, самую дохлую западную литературу и раскольничьи баптистские брошюрки. Именно в селе слыхом не слыхали о немногих патриотических изданиях. Кто подсказывает библиотекарям, кто направляет их? Пусть все эти господа из отделов культур припомнят — хоть раз порекомендовали они подписаться на журнал “Москва”?

Мне раздраженно скажут: завыл про библиотеки! Кругом разруха, скоро голодать будем, а он... Но в России все рушится оттого, что нарочно перепутано доброе и злое, выкинуто на помойку само понятие о нравственности и духовный шепот заглушен базарным шумом. Кто благоговел перед литера­турными пастырями, внимал с помощью книг строю вековой народной жизни, — Россию и народ свой не предал в эти годы. Самые бедные подвижники ищут библиотеку Ивана Грозного, плачут о погибели национальной библиотеки в Москве, спасают то, что еще можно спасти. Им уже сейчас надо ставить памятник. А у нас в крае разбрызгивают награды и звания проворным дельцам, премии им. К. Россинского — атеистам-писателям, и не смекнут даже, что библиотечным подвижникам есть место на пьедестале почета.

Слава Богу, Пушкинская библиотека еще цела, там все на месте. Молодежь не переводится в читальном зале. И я приду на днях, попрошу: “Найдите мне, пожалуйста, “Русский вестник” за 1884 год, “Русский архив” за 1902-й...” И мне из хранилища принесут покрытые грустью времени журналы. Так и должно быть. Но книг и журналов русской эмиграции нету на полках (в музее им. Я. Кухаренко немножко). В подвалах одного нашего краеведа, побывавшего в Америке, много кое-чего такого, город не дает помещения. Особого пристрастия к пополнению библиотек письменностью двух поколений эмиграции у нынешнего “истеблишмента” не заметно. Так позднее племя, якобы ждавшее освобождения от тоталитаризма, опросто­волосилось в самых сердечных исторических заботах и показало, что оно и не желает узнать об уроках той России, которую оплакивали на чужбине наши соотечественники и которую мы здесь “с удовольствием” потеряли.