Читать онлайн «ТВ-эволюция нетерпимости». Страница 9

В «Киноправде» таких сведений нет. Что за мастерская и где находится, в какой день происходил обряд, фамилию родителей нового гражданина сюжет не сообщал. Но от этого он не утрачивал конкретности — зримых деталей обстановки, облика людей, самого характера ритуала.

Лишенное привязки к определенному дню и месту, событие приобретало черты всеобщности. Из факта становилось явлением.

«Госкинокалендарь» предлагал посмотреть, «Кино-Правда» предлагала подумать», — считает Рошаль.

Вертовский протокольный «Госкинокалендарь» был, по сути дела, прообразом мировой телехроники.

Аргументы той полемики скоро были забыты. Практика «государственного» кино и номенклатурного телевидения не давала основания для возобновления спора. Однако за последнее десятилетие века наше информационное телевидение изменилось полностью.

Процесс персонализации новостей одержал победу. Информационные выпуски, исчисляемые десятками в день, расстались с неизменной фигурой диктора.

При этом немало новообращенных ведущих /в их числе и талантливых/ восприняли персонализацию как право на собственные высказывания о демонстрируемых в эфире событиях. Факты, едва высвобожденные из идеологической клетки, тут же оказались в плену субъективной интерпретации. Именно такая свобода в изложении материала вызывала у зарубежных наблюдателей удивление не меньшее, чем когда-то безличная манера «кремлевских» дикторов.

Четкое отделение фактов от мнений — неукоснительный принцип западной журналистики.

«Зрители и слушатели не должны заимствовать из передач Би-би-си личные взгляды ведущих и репортеров, — говорится в вещательных рекомендациях знаменитой английской корпорации. — Хорошая журналистика помогает зрителям и слушателям всех убеждений сформировать свое собственное мнение». «Факты должны быть представлены таким образом, чтобы информировать, а не убеждать, — предостерегает этический кодекс американской Си-би-эс. — Когда речь идет о спорных вопросах, зрители не должны догадываться, какую сторону поддерживает ведущий». «Наша задача — информировать общество, а не реформировать его, — в свою очередь утверждает этический кодекс Эн-би-си. — Журналисты перестают быть репортерами, когда начинают думать о себе, как о миссионерах».

Это все равно, как если бы синоптики, чей долг сообщение сводок погоды, проявляли различие своих индивидуальностей не только в способах сообщения, но и в самих прогнозах.

Именно признание самоценности факта обязывает излагать телевизионные сообщения безотносительно к интересам любых социальных и прочих групп во избежание упреков в тенденциозности, то есть указаний, как именно эти сообщения надо воспринимать.

Авторское самоустранение — условие объективности не только для метеоролога или профессионального социолога, проводящего очередные опросы, но и для профессионального информатора — репортера, интервьюера, ведущего новостей. В западной журналистике это — основа основ. Нередко такое условие называют «доктриной беспристрастности».

Для многих, впервые узнавших об этом, отечественных документалистов само существование подобной доктрины оказалось новостью и притом — неприятной. Не имевшие опыта обращения с фактами как таковыми, документалисты восприняли эту доктрину покушением на их журналистскую самобытность и на право гласности. У некоторых она вызывала прямо-таки реакцию возмущения. Беспристрастность для них — синоним бесстрастности, стремление оскопить журналиста, оправдать присутствием якобы профессиональных качеств отсутствие у него гражданских достоинств.

«Лирические отступления», характерные для ведущих программы «Вести», сами они относили к преимуществам передачи, которые привносят в нее «художественность». Сопоставляя «Сегодня» и «Вести», телезрители говорили: «Сегодня» спросит: что случилось?. А «Вести» — что вы чувствуете после того, как это случилось? Знаменитые концовки Светланы Сорокиной /называвшей их «прощалками»/ считались ее «фирменным блюдом». И если вначале это были домашние заготовки, то со временем она все чаще предпочитала экспромты. «Где-то за полчаса до эфира начинаю судорожно думать: что же сказать в конце? — говорила она в 1996 году. — Придумывается, как правило, в зависимости от последнего сюжета и общего настроения дня».[10]

Как-то в программе очередных «Вестей», посвященных чеченским событиям, после рекламы моющих средств Сорокина заметила: совесть генералов, развязавших чеченскую войну, не отмыть даже этим средством. Подобное высказывание, вырвавшееся, так сказать, "от души", подкупило немало зрителей. Ведущая не робот и нельзя лишать ее права на отношение к тем событиям, о которых она сообщает. «Национальным достоянием» назвал руководитель ВГКРТ Олег Попцов слезы Сорокиной, которые навернулись у нее на глазах, когда она сообщала о начале военных действий в декабре 1994 года.

Но доктрина беспристрастности /а, точнее сказать, непредвзятости/ и не отрицает наличия субъективного отношения к излагаемым фактам. Оно лишь обязывает не выражать эти отношения, если ты выступаешь в роли ведущего информационной программы.

Когда во время войны во Вьетнаме знаменитый ведущий Си-би-эс Уолтер Кронкайт решил выразить свое отношение к этой кровавой бойне, он добился разрешения руководства выступить вне рамок своей рубрики новостей /высказывание своего мнения в информационной программе было бы вопиющим нарушением общепринятых норм/.. «Это роковой поворотный пункт, — заметил, услышав его выступление, тогдашний президент страны Линдон Джонсон. — Если мы потеряли Кронкайта, значит мы потеряли Америку».

Не проявлять свои эмоции — условие для ведущего информационной программы столь же необходимое, что и абсолютное спокойствие хирурга на операции независимо от того, какие чувства он испытывает. Точно так же профессиональную этику нарушает, о чем уже говорилось, спортивный комментатор, не умеющий скрыть в себе заинтересованность болельщика любимой команды и своими словесными реакциями неминуемо искажающий изложение хода игры. Конечно, наши документалисты могут сказать, что они завидуют этой выдержке, присущей цивилизованным журналистам, но не в силах устоять перед искушением. Но чем же тогда их действия отличаются от поведения пылкой девицы, восклицающей: «Не соблазняй меня, а то я паду!»?

Стремление к объективности — не мечта о невинности, а первое условие профессионализма. Так что, отдавая себя во власть эмоций, журналист-информатор проявляет не национальные свойства характера, а отсутствие элементарной квалификации.

Но как сохранить объективность — в репортажах, очерках, фильмах, сюжетах? И достижима ли она в принципе? Вопросу, пожалуй, не меньше лет, чем только что перечисленным жанрам. Особенно остро воспринимают проблему западная пресса и телевидение, где упрек информационному органу в некритичности к власть предержащим или к проправительственной ориентации равносилен утрате собственной репутации.

По мнению некоторых экспертов, журналисты объективны лишь в ситуациях, когда отстранены от событий, которые освещают. Но что это значит — быть отстраненным? «Отстраненным — в смысле не иметь никакого интереса к событию, кроме того, что о нем необходимо написать? Отстраненным — в смысле не участвовать в нем лично? Отстраненным — в смысле, что точка зрения журналиста не искажает смысла?» — задается вопросом Джон Мэрилл в «Беседах о масс-медиа» — увлекательной книге о проблемах журналистики, где все главы изложены в виде альтернативных суждений.[11]

Некоторые верят, продолжает автор, что если репортер проверит факты, цитаты, уберет все местоимения от первого лица, попытается представить мнение всех сторон, то тогда он создаст объективный материал. Но «реальное состояние дел таково, что каждый журналист, комментатор или обозреватель в работе над материалом идет дальше простого описания фактов. Журналисты не могут быть объективными, даже если они этого захотят».

Аналогичная дискуссия о возможности показывать на экране «жизнь, как она есть» разворачивалась и между кинодокументалистами 20–30 годов.

Жизнь бесконечно богаче и многограннее представлений о ней любого художника, а потому прямая ее фиксация предпочтительнее каких бы то ни было эстетических преобразований», — рассуждали одни, как бы подводя под свою концепцию знаменитый тезис «Прекрасное — это жизнь».

Попытка приписать кинокамере какие-то чудодейственные возможности — не более, чем мистификация, — возражали другие. — Кинокамера в силах лишь рабски копировать окружающую действительность, порождая бескрылый натурализм, ибо ничего нет более удручающего, чем неорганизованный «поток жизни».