Читать онлайн «История и фантастика». Страница 31

— Меня уже не раз укоряли за то, что я создаю мир без Бога. Все упорно пытались мне втолковать, что это аисторизм, потому что пишу-то я о средневековье. Договоримся: фэнтези о ведьмаке — не средневековье. Средневековье я по-настоящему описываю только в «Башне Шутов», где Бога хоть отбавляй, поскольку я сосредоточиваюсь на периоде религиозных войн. В то время люди приканчивали друг друга с именем Бога на устах и в самом обычном разговоре перебрасывались цитатами из Библии. Вот это — история.

— Критики действительно не раз указывали на секуляризацию картины мира и человека в вашей прозе. Что касается цикла «Башня Шутов» — «Божьи воины», здесь вопросов нет. Тут религиозная проблематика действительно присутствует постоянно, хоть и не затрагивает основных персонажей. Так что речь скорее идет о ведьмаке Геральте. Рецензенты отмечают — и я это подтверждаю, — что у героев этого цикла нет метафизических потребностей и, возможно, в этом отношении они даже как бы «выхолощены»». Более того, некоторые критики заявляют, что заменяющую функцию здесь приняло на себя Предназначение. В ответ на замечания, что это обедняет портрет человека средневековья, вы справедливо замечаете, что «Ведьмак» — никакое не средневековье, а мир фэнтези. Это правда, однако основные герои обладают человеческими признаками — у них есть руки, ноги, зубы, волосы и человеческая (возможно, кроме вампира Региса) физиология. Они также пользуются человеческой логикой. Или все же это ваше личное видение подкрашивает мир агностицизмом? Иначе говоря, личный конфликт автора с Церковью становится фундаментальной детерминантой конструкции всего предложенного в романе мира. А потом вы утверждаете, что ваши личные взгляды никак не связаны с мышлением и поведением героев и уж тем более характером их мира…

— Мне грустно это говорить, но пределом абсурда я считаю утверждение, будто факт наличия рук, ног, зубов и волос каким-то решающим образом влияет на то, что субъект, оные имеющий, обязательно должен почитать каких-то божков, поклоняться каким-то фетишам, придерживаться каких-то табу и подавать шаманам — или вы всерьез думаете, что, если ничего не жертвовать шаманам, то такой человек должен считаться «плоским и выхолощенным»? Я считаю это абсурдом и полным идиотизмом. Конечно, может показаться, что и вы, и критики вправе усмотреть в таком подходе мое личное отношение к метафизическим проблемам. Я этого права не отрицаю. Однако обращаю внимание на то, что подобное мышление может сбить с пути. А вдруг да я человек глубоко верующий и лишь играю с законами жанра, описывая мир, которым управляют начисто метафизически стерилизованные чародеи и легкомысленно трактующие эти проблемы короли? Мир, в котором сакральные объекты, посвященные забытым божествам, посещают только пьянчуги, чтобы в тени прохладных стен ублажать похмелье? Ведь до тех пор, пока я не придам написанному четких и читабельных признаков манифеста, вы не узнаете, каков я в действительности. А если не знаете, то на каком основании можете строить теорию «агностических детерминант» и «личных конфликтов»? Фу, господа. Так не делают.

— Но ведь вы сами признаетесь, причем не только в беседе со мной, в осторожном отношении к религии. Поэтому я не вижу поводов для недовольства. Кроме того, меня интересует, являются ли ваши воззрения на затронутую проблему продолжением каких-то семейных традиций?

— Нет, скорее они идут против течения всяких традиций моей семьи. Возможно, лишь отца я мог бы назвать агностиком.

— Тогда каким же путем вы к этому пришли?

— Не знаю. Просто так как-то получилось. Это было уже так давно, что я даже не помню. И, упреждая ваш любимый вопрос, мое мировоззрение не связано с какой-либо перенесенной мною травмой.

— А не было ли это следствием какого-то юношеского бунта против семейных традиций?

— Нет. Это не было никакой демонстрацией. Просто в какой-то момент, еще будучи подростком, я понял бессмысленность всех тех историй, в которые хотят нас заставить верить.

— Мировая литература изобилует описанием сцен профанации, являющейся выражением метафизической неуверенности молодых людей, порой их драматическим тестом на существование либо отсутствие Бога.

— У меня никогда не было склонности к такого рода поступкам.

— Ну хорошо, а как вы объясняете для себя такие феномены — совершенно, кстати, нередкие, — как, например, предчувствие. Или явление во сне смерти близкого человека? Это вы тоже считаете выдумками?

— Могу предполагать такое, но следует подумать, а не находимся ли мы в некоторых областях наших — скажем прямо, немалых в общем-то — знаний на этапе Парацельса и Амбруаза Паре? Я имею в виду исследования человеческого мозга. Казалось бы, мы достигли многого, но что-то мне сдается, о делах, связанный с человеческой головой, Амбруаз Паре знал столько же, сколько и теперешние специалисты. Мы тратим немалые деньги на исследования космоса, причем тратим совершенно бессмысленно, поскольку установлено, что в космосе ничего нет. Каравеллы Колумба плыли для того, чтобы найти перец, пряности и золото. В космосе ничего похожего мы не найдем, а если и найдем, то расходы на доставку этих ценностей будут чрезвычайно высоки. Выбрасывать деньги на космические исследования — чистейший нонсенс. С таким же успехом мы могли бы топить их в запаянном контейнере в океане.

В то же время мы вообще не занимается нераскрытыми еще возможностями нашего мозга — телекинезом, телепатией, телепортацией… А это могло бы превратить нас в сверхчеловеков. Не знаю, в какой степени мы уже познали человеческий мозг, я не ученый. Мои знания в этом вопросе скорее интуитивны, поэтому, возможно, вот-вот отыщется какой-то седобородый профессор, который скажет, что он разглядывал человеческий мозг на множестве томографов мира, и поэтому никто уже ничего умного ему не скажет, а все эти предсказатели чужой смерти или сгибатели ложечек — обыкновенные обманщики. Возможно — мы ведь уже говорили о факирах, карабкающихся по веревкам, — подобное шарлатанство и стремление объегорить ближнего своего — не что иное, как имманентное свойство человеческой натуры. Однако я верю, что когда-нибудь нам удастся открыть те возможности, о которых вы говорите, и управлять ими. Пока же у нас лишь много подтвержденных случаев проявления особых способностей у отдельных особей. Возможно, однако, в прошлом свойствами единиц были способности, которыми сегодня обладают все люди.

— Несколько лет назад я снимал для телевидения репортажи в Австралии и на Тасмании. В частности, беседовал с известным антропологом польского происхождения, сейчас читающим лекции в Сиднейском университете. Ученый прожил шесть лет в племенах Новой Гвинеи и рассказал мне множество историй, противоречащих рациональной картине мира. Приведу небольшой пример: не будучи еще полноправным членом племени, он отправился с ними на охоту. Во время движения один из туземцев неожиданно отделился от группы и побежал в селение. Когда антрополог спросил оставшихся, что случилось, то услышал в ответ, что ребенку этого человека угрожает смертельная опасность. В ответ на его вопросы, откуда они могут об этом знать, они пожимали плечами и говорили, что это знают все. Между прочим, когда они через неделю вернулись с охоты, оказалось, что ребенок едва выжил после тяжелой болезни. Мой собеседник был изумлен такими способностями папуасов, поэтому, чтобы его убедить, старейший охотник племени заявил, что у первой же отстреленной ими на ближайшей охоте птицы не будет левой ноги. Предсказание исполнилось до йоты, но никто из племени даже не удивился. Просто было известно, что все случится именно так, как было сказано. Интересно, вы, закоренелый скептик, отметаете такого рода рассказы?

— Почему же, такие случаи бывают. Сколько существует человеческая культура, столько в первобытных обществах бытовал институт шаманов или магов. Не думаю, что он удовлетворял только психические потребности иметь в племени человека, который был бы посредником между группой и миром, управляемым неведомыми им силами. Конечно, шаман прежде всего был нужен в ситуациях, которые сейчас нам совершенно ясны и неопасны, предупреждал о буре, вихре или наводнении. Но тут же всегда возникает очередной вопрос: кто и почему становился шаманом? Ведь в человеческой природе наряду со склонностью к обману, о чем я уже упоминал, живет очень большая доза неуверенности, недоверия и потребности подвергать все критическому разбору. Такой шаман, ошибись он в своих предсказаниях всего лишь дважды, просто отхватил бы по голове палицей. Так что должны были существовать люди, действительно обладавшие особыми способностями, поскольку инсценировать все они не могли.