Читать онлайн «Хомские тетради. Записки о сирийской войне». Страница 2

Манон Луазо, моя знакомая журналистка, рассказывала, что ей, чтобы попасть на сирийскую территорию, пришлось идти по минному полю. Я спрашиваю, что об этом думает Гнев.

В принципе, нам это не грозит. Есть другие способы, они вполне надежны. Однако случиться может всякое. Сам Гнев ходил по минам только однажды. Но даже если придется, особой проблемы здесь нет: через пару недель после того, как правительственные войска заминировали приграничную полосу, САС расчистила в ней коридор трехметровой ширины. Это было два месяца назад. Один парень потерял на этом обе ноги. Мужчины хохочут: «Бу-у-ум!» — и руками показывают, как за спиной появляются крылышки. Как у ангела.

Коридор отмечен камнями, по нему постоянно ходят контрабандисты. Гнев успокаивает: «Если придется идти там, я пойду впереди. Ваши жизни дороже моей». Сказано с пафосом, но искренне.

5.30. Клич муэдзина. Очень мелодичный, многократно усиленный динамиками, он как бы взрезает плотную ночную тьму.

6.50. Подъем. Bleary grey morning[5]. В гостиной нас терпеливо поджидают двое проводников-ливанцев.

7.30. Отъезд. Белый микроавтобус, в салоне — плазма. За руль садится один из ливанцев. На экране возникает картинка, звучит приглушенная музыка. Под проливным дождем пробираемся по запруженным транспортом улицам Триполи. Окраина, промзона. Узкие ущелья на перевале занесены снегом, приходится делать большой крюк. Кроме того, надо обойти стороной два ливанских армейских блокпоста. А вообще самая короткая дорога — на север.

Извилистый переезд через Ливанский хребет, пейзаж скудный, облака цепляются за скалистые гребни, на крышу машины мягко ложится снег. Не останавливаясь, минуем блокпост. К нам подсаживается какой-то солдатик; я, лежа, приоткрываю один глаз и снова засыпаю. Попутчик выходит в маленьком шиитском городишке, битком набитом военными. Меня будят: мы двигаемся по грунтовой дороге посреди пустынного плоскогорья. С одной стороны — окутанный облаками Ливанский хребет, с другой — деревенька, прилепившаяся у подножия горы. Перед нами — Сирия. По дороге бредут крестьяне, гонят баранов. После нескольких километров тряски выезжаем, наконец, на шоссе, идущее в объезд ливанского погранпоста. Деньги переходят из рук в руки: Гнев дает ливанцу семьсот долларов — видимо, это плата за нас, — а потом еще тысячу — вроде бы на покупки. А может, за транспортировку минометов? На краю дороги — мечеть Хизбалла: мы подъехали к шиитскому городку; как в долине Бекаа, здешние края отличаются чрезвычайной конфессиональной пестротой.

Гнев объясняет: «Большинство местных суннитов поддерживают нашу революцию, но с некоторыми исключениями; что же касается шиитов, то у них все наоборот». На дороге — трое молодых людей, рядом — два ржавых мотоцикла: древние таратайки китайского производства; по мозолистым рукам видно, что это местные крестьяне, наши ливанские друзья. Мы здороваемся, рассаживаемся на мотоциклы — по трое на каждый — и пускаемся в путь по проселочным дорогам, мимо полей и деревенских домов. Плохо одетые, сопливые ребятишки, бараны, пчельники, какой-то парень верхом на лошади. Через несколько километров подъезжаем к одному из домов — уже по ту сторону границы. Нам удалось проскользнуть между двумя пограничными постами — ливанским и сирийским. Но граница — не тонкая черта, это довольно объемное понятие.

Граница не сводится исключительно к линии на карте, ее присутствие ощущается на протяжении нескольких десятков километров благодаря глубоко эшелонированной системе заграждений, как стационарных, так и мобильных. Однако для людей, живущих в непосредственной близости, по обе ее стороны, она, напротив, как бы и не существует вовсе. Они чувствуют границу лишь как особую экономическую реальность, заставляющую их, делая свои обычные дела, постоянно ходить через нее туда-сюда.

Мы попали в дом к простым людям, здесь живут крестьяне со своими семьями. На столе кофе, отцы играют с детьми. Звонок радиотелефона, все готово, можно идти. В нескольких сотнях метров еще один дом, нас проводят в гостиную. Райед получает на мобильник СМС: MINISTRY OF TOURISM WELCOMES YOU IN SYRIA. PLEASE CALL 137 FOR TOURISM INFORMATION OR COMPLAINTS[6]. Welcome to Wonderland. На часах — ровно полдень.

Дом богатый, гостиная устлана коврами и обставлена мебелью с цветастой обивкой из синтетической ткани. Газовое освещение, большая печка на мазуте — на сирийском диалекте она называется sobia. Молодые ребята подают на подносе обильную закуску. Женщин не видно. Хозяин объясняет нам, как организованы местные силы САС: подразделения Аль-Кусейра входят в katiba[7] «Аль-Фарук» квартала Баба-Амр, которым командует Абдельраззак Тласс, в звании mulazim awwal[8]. Он был первым из кадровых офицеров правительственных войск, перешедшим на сторону повстанцев.

Как мы уже поняли, чтобы попасть в Хомс, нам, скорее всего, придется пройти через Баба-Амр, квартал на юго-западной окраине города, полностью контролируемый повстанцами. Абу Брахим, организовавший наш переход, сам живет в Баяде, в северной части Хомса. Мы расспрашиваем нашего собеседника о положении в Баба-Амре и в приграничной зоне.

Хозяин объясняет: Баба-Амр — это, по сути, бастион САС, поскольку квартал большой и к тому же он выходит на фруктовые сады на берегах Оронта. Правительственные силы его блокируют, но внутрь не заходят. Подразделения Свободной армии есть и в других кварталах города — Халдие, Баяде, но они не такие мощные, поскольку территория там не столь обширна и силам госбезопасности легче ее контролировать.

Жители приграничных деревень в протестных акциях не участвуют, поскольку не хотят привлекать к себе внимание mukhabarat[9], что могло бы помешать их мелкому бизнесу. Но дальше, в районе Аль-Кусейра, у САС есть свои подразделения, и она может вступать в боестолкновения с регулярной армией и силами безопасности.

В эту приграничную деревню подразделения армии и сил безопасности входили уже дважды. Обыскивали дома в поисках подрывных элементов. Но, не найдя никого, ушли, в общем-то не причинив никому особых неприятностей. В дом, где мы сидим, они тоже заходили, задали несколько вопросов, но обыскивать не стали.

Я интересуюсь у хозяина: «Ты не боишься за своих детей?» Он: «Я боюсь только Бога». Своим детям он доверяет: они сидят тут же и слушают наш разговор. «Они не проболтаются».

Женщины тоже участвуют в сопротивлении: оказывают первую помощь раненым, делают перевязку, помогают перевозить их в безопасное место и прочее.

Хозяин: «Нас притесняют уже давно. Спецслужбы создали в стране такую обстановку, что никто никому не верит». Он — суннит и ощущает это особенно остро. Все лучшие рабочие места заняты алавитами. «Нет никакой справедливости и жаловаться некому. Куда деваются арестованные — непонятно, связаться с ними невозможно, никаких вестей от них мы не получаем». Его сын хотел поступить на службу в полицию, обивал пороги три года, но все напрасно. Они уверены: это потому, что он суннит.

Поначалу они хотели только реформ и свободы. Но, натолкнувшись на репрессии, ожесточились.

Отъезд, времени — примерно час дня. Гнев пригнал пикап, и мы втроем втиснулись на переднее сиденье. Звонок из Баба-Амра: кто-то нервно, на повышенных тонах объясняет, что проехать невозможно, что принять журналистов они не могут и советуют проводнику отвезти нас обратно в Ливан. Райед связывается со своими знакомыми, и мало-помалу, напряжение рассасывается. Трогаемся в путь.

Мы попали туда в такой момент, когда нежелание некоторых повстанцев Баба-Амра принимать новых журналистов было очень сильно. Впоследствии, когда начались массированные бомбардировки квартала, ситуация изменилась. Но когда там находились мы, это было постоянным источником напряжения.

Смешанный, конфессионально пестрый регион, суннитские и алавитские деревни соседствуют друг с другом. Мы въезжаем в сельскохозяйственный район, контролируемый Свободной армией. Навстречу попадается какой-то военачальник на маленьком грузовике, потом блокпост с одним солдатом, а затем, на мосту, более серьезный пропускной пункт. Сплошной поток миниавтобусов и пикапов, следующих в Ливан и оттуда, — скорее всего, контрабандисты. Их наскоро осматривают и пропускают. Выезжаем на другую дорогу, связываемся по телефону с Хомсом. Какой-то парнишка развлекается с уоки-токи: видимо, отец-военный дал поиграть. У нашего проводника на приборной панели лежит такой же, а рядом, у самого руля, — граната. Если наткнемся на мобильный патруль, он не затормозит.

Съезжаем с шоссе на грунтовую дорогу: впереди один из блокпостов, которыми окружен Аль-Кусейр. Мы объезжаем его по бездорожью, по равнинной местности, населенной бедуинами, живущими в армейских палатках. Двигаясь какой-то тропой, обходим упомянутый кордон метрах в трехстах, не больше: Гнев показывает его мне и смеется. Въезжаем в Кусейр: город на семьдесят тысяч жителей, застроен двухэтажными домами из потрескавшегося бетона, краска на стенах домов выцвела от времени. Дождь, нахохлившиеся прохожие, мотоциклисты. Добираясь до жилища проводника, мы долго петляем по переулкам. Два часа дня: дорога от Триполи заняла у нас шесть часов.