Читать онлайн «Космонавты Сталина. Межпланетный прорыв Советской Империи». Страница 31

Но это было только начало. В 1926 году Циолковский составляет описание космической ракеты, «состоящей из нескольких одиночных, соединенных боками, причем места соединения усилены перегородками.» Это уже пакетная схема, но историки почему-то обходят вниманием этот проект, сразу переходя к «космическому поезду» (1929) и «эскадре ракет» (1935). Оба эти проекта, в отличие от космической ракеты 1926 года, не имели перспективы из-за чрезвычайно сложной конструкции, которая не может быть реализована техникой и по сей день. «Ракетный поезд» представлял собой многоступенчатую ракету, где головная ступень тянет остальные, – чертовски неудобно! «Эскадра ракет» – это огромная ракетная связка, в которой между отдельными агрегатами существуют не только механические, но и гидравлические связи, – топливо переливается из баков разгонных ракет в баки космических перед их разделением – еще более неудобно!

Кажется, критики правы, и в проектах Циолковского нет ничего похожего на ту схему расположения ступеней, которую после Второй мировой войны предложил Михаил Тихонравов и на которой, в конечном итоге, остановился Сергей Королев. Тем не менее общее есть и это – сам принцип. Об этом писал и Яков Перельман в работах, популяризирующих идеи Циолковского, и сам Тихонравов, который на анализе известных схем выбрал наиболее оптимальную. И не нужно думать, что предложить альтернативную схему просто: в 1926 году уже было известно о составных ракетах Роберта Годдарда и Германа Оберта, сконструированных по схеме последовательного расположения ступеней, и чтобы переломить тенденцию, нужно было хоть что-то иметь за душой. В этом смысле приоритет Циолковского неоспорим, а все попытки представить дело так, будто калужский мыслитель считается автором этого принципа только по душевной доброте Тихонравова, являются демагогией.

Вообще же поиски изначального авторства без учета исторического контекста представляются бессмысленными. Попытки отыскать предшественников Циолковского, конечно же, интересны, но могут ли они повлиять на наше восприятие истории? Ведь если разобраться, все идеи и сюжеты были придуманы еще в каменном веке, а современная человеческая культура, включая научное познание мира, – лишь более поздние вариации на уже известные темы. Чтобы не запутаться, мы вынуждены признать, что приоритет становится приоритетом только в том случае, если созрели условия для его признания. Многоступенчатая ракета Сирано де Бержерака оставалась столь же фантастическим изобретением, что и бычачьи мозги, пока развитие техники не утвердило в качестве науки первое, отвергнув второе.

Без оценки со стороны цивилизации любые открытия остаются фантазиями частного лица. А разговоры об «исторической справедливости» смешны, потому что история и справедливость никак не связаны друг с другом.

Скажу больше, главным предназначением Константина Эдуардовича Циолковского было не решить техническую задачу, как делали это Роберт Годдард в США и Герман Оберт в Германии. Циолковский выступал настоящим культуртрегером (не в ироническом, а в изначальном смысле) – человеком, созидающим новую область культуры и являющимся персонажем этой области культуры. Именно ему судьба подарила шанс объяснить обществу, зачем вообще нужна космонавтика, что она может дать не только тем, кто печется об экономическом благосостоянии, которое, увы, преходяще, но и тем, кто думает о духовном росте, о совершенствовании своего мировосприятия.

Да, Циолковский был глухой сумасшедший старик, слабо разбирающийся во многих научных вопросах, но именно такие люди зачастую и открывают для нас новые горизонты, помогают встать с четверенек, выпрямиться и окинуть окружающую саванну осмысленным взглядом.

Подниматься с четверенек в одиночку невыносимо тяжело, больно, страшно. Еще даже не придуманы слова, которыми можно описать сам этот процесс. Не сформулированы догматы, по которым человек прямоходящий считается нормой. Поэтому на подобный подвиг способны только безумцы.

Циолковский как никто другой подходил на роль такого безумца. Ни Михаил Тихонравов, ни Сергей Королев не годились для этого. Они были энтузиастами, смелыми изобретателями, стремящимися опередить время, – но долгие годы они могли бы блуждать среди деревьев, не догадываясь о существовании леса и уж тем более саванны. Циолковский для них был подобен лесному учителю из русских народных сказок, от которого мало практической пользы, но который подскажет путь. В самом словосочетании «калужский учитель» ныне заложен огромный смысл. Именно это делало Циолковского Циолковским. И одного этого достаточно.

Как известно, Циолковский писал не только научные и научно-популярные статьи, но и фантастические повести.

Современные его критики обычно говорят, что не подобает настоящему ученому заниматься «бульварной литературой», которой считается фантастика. Значит, Циолковский был фантастом. И все его идеи и проекты – фантастика.

Современные любители этого жанра и литературоведы, наоборот, не считают произведения Циолковского художественной литературой. Указывают на то, что они скучны, написаны плохим языком, там нет живых персонажей, а только «бездушные схемы», которые велеречиво рассуждают на всякие малопонятные обывателю темы. Значит, Циолковский был ученым. И все его фантастические произведения – только лишь иллюстрации к его научным работам.

Попробуем ответить и тем, и другим.

Односторонний специалист подобен флюсу, но именно односторонними специалистами выглядят историки науки и литературоведы, когда пытаются рассуждать о фигурах уровня Циолковского. Культура многогранна. Наука, искусство, философия, этика, политика, социальные связи – лишь части единого целого, которое мы называем культурой. Когда человечество открывает для себя принципиально новый вид деятельности, культура начинает видоизменяться, принимая этот вид деятельности или отторгая его, при этом модифицируются все компоненты культуры. Этот процесс бывает быстрым, бывает медленным, но при любом раскладе он очевиден участникам событий только в тот сравнительно небольшой период времени, когда новаторство еще будоражит мысли, гоняет кровь, а от открывающихся перспектив перехватывает дыхание. Затем все успокаивается, новая терминология становится общепринятой, утрачивается ощущение перемен. А по прошествии десятков лет уже трудно найти точки соприкосновения между дисциплинами, которые проросли в этой области культуры, дав побеги и в другие. Ну скажите, какая связь между лампочкой накаливания и современной популярной музыкой? А вот какая. И лампочка, и поп-музыка могли возникнуть, но не возникли бы без электроэнергии, использование которой является следствием применения на практике теории электромагнитного поля, разработанной в XIX веке. Немногие из композиторов, пишущих электронную музыку, знают, как вообще «добывается электричество», но это им и не нужно – каждый должен заниматься своим делом. Но совсем по-другому процесс освоения электрической энергии выглядел на заре электрической эры.

Критики Циолковского и любители фантастики вновь пытаются выйти за рамки исторического контекста. Называя Циолковского то фантастом, то ученым, они забывают, что в начале XX века электрическая лампочка воспринималась не меньшей фантастикой, чем космический корабль. Грань между научным познанием и безудержным фантазированием выглядела стертой. Любой ученый, работавший тогда на передовом крае НТР, писал рассказы, облекая в форму художественного повествования видения, рождавшиеся у него в голове. Было важно не только сделать открытие, но и показать, какое практическое применение оно может иметь в будущем. Благодаря издателям, эти довольно беспомощные с позиций высокой литературы творения снабжались прекрасными иллюстрациями и становились наглядным пособием для тех, кто любил рассуждать о грядущих переменах, неизбежных с воцарением новых технологий. Многие из этих предсказаний кажутся из сегодняшнего дня смешными, другие поражают своей точностью, но одно не вызывает сомнений: без них не было бы современной фантастики. Ранние фантасты, к которым относился и Константин Циолковский, часто пренебрегали литературными ухищрениями, наработанными великими прозаиками XIX века, – чтобы поразить, захватить читателя, повести его за собой, достаточно было голых идей. Понимание, что фантастика – это тоже литература и авторы, работающие в этом жанре, должны соблюдать общелитературные законы, придет много позже и вызовет не одну бурю в гуманитарных кругах. Но в начале XX века все было по-другому, и Циолковский писал свою фантастику вполне в духе времени, будучи не самым плохим из тогдашних авторов.

Если в фантастических очерках «На Луне» (1893), («Изменение относительной тяжести на Земле» (1894) и «Грезы о Земле и небе» (1895) Циолковский еще не заботился о реалистическом обосновании сюжета, изобразив пребывание вне Земли лишь как условное допущение (например, персонажи очерка «На Луне» попадают туда во сне), то более поздняя повесть «Вне Земли» (1918) имеет уже развернутую фабулу, связанную с перипетиями межпланетного полета на составной пассажирской ракете по Солнечной системе и организацией «эфирной колонии.»