Читать онлайн «Растление великой империи». Страница 38

Я не хочу жить в России, где недавние фарцовщики и воры, ставшие биржевыми спекулянтами, торгаши и валютные проститутки становятся примером для подражания, а писатели, артисты и ученые, зачастую с европейскими и мировыми именами, вынуждены сдавать внаем собственное жилье, чтобы только физически выжить.

Да и существует ли она вообще в природе та Россия, которую я и мои единомышленники представляли себе, вступая в противоборство с идеологическим монстром, укоренившимся на ее территории в течение более семидесяти лет! Уважаемая всеми и уважающая всех страна с демократическим правосознанием, процветающей экономикой, общепризнанной культурой?

Нынешняя Россия — это симбиоз вчерашних номенклатурных растлителей с откровенной и абсолютно безнаказанной уголовщиной, наглая всемирная побирушка, не вызывающая у цивилизованного человечества ничего кроме брезгливости и презрения.

И самое невыносимое и унизительное для меня состоит в том, что до этого позорного состояния ее довели те же самые, выражаясь по Щедрину, твердой души прохвосты, нынче наспех напялившие на себя демократическую одежонку, из-под которой хорошо просматривается их старая коричневая шкура: недавние областные гауляйтеры, партийные журналисты и писатели, комсомольские запевалы, брежневские теле-клоуны и творцы помпезных кино - и театральных эпопей во славу родной партии и правительства.

Господи, когда же Ты, наконец, избавишь Россию от этой прожорливой саранчи?

И если мне завтра предложат билет в этот рыночный рай, я возвращу его дарителям без всякой благодарности, ибо не желаю даже косвенно соучаствовать в окончательном растлении своей страны и своего народа, добавляя от себя ему легитимности. Я больше не хочу с вами дискутировать, ибо убежден, что в самом близком обозримом будущем с властью будет дискутировать сам народ, и у него, уверяю вас, найдутся аргументы повесомее моих.

Стоящие сегодня у власти необольшевики в очередной раз пытаются соблазнить Россию правом на бесчестие, что ж, она рано или поздно ответит им своим исконным правом на бунт. И я, принципиальный противник всяческих бунтов и революций, сочту этот бунт самым справедливым в ее истории. Никакое растление не может и не должно остаться безнаказанным, за него придется платить. Испейте же тогда свою чашу до дна! До скорого свидания!

Сначала позволю напомнить читателю заповедь готтентотов: все, что я делаю, — красиво и хорошо, все, что ты делаешь, — некрасиво и плохо.

В традициях этой восхитительной заповеди и был организован в Москве судебный процесс над КПСС. Судите сами: из двенадцати членов Конституционного суда девять — бывшие члены компартии, подавляющее большинство свидетелей обвинения и защиты, адвокатов и прокуроров, не говоря уже о публике в зале, или сдали свои партбилеты через несколько дней после провала августовского путча, или бережно сохраняют их до сих пор в сладостной надежде взять когда-нибудь реванш.

Тем не менее в зале суда, в газетных заголовках, по радио и телевидению, даже в частных разговорах неизменно мелькало зловещее слово «Нюрнберг», вызывая в массовой психологии самые недвусмысленные ассоциации.

Что это — аберрация памяти, дефект нравственного чувства или намеренная дезориентация общества лукавыми политиками ради достижения своих целей? В самом деле, разве после Второй мировой войны в Нюрнберге раскаявшиеся нацисты судили своих нераскаявшихся единомышленников? Насколько я помню, там победители—жертвы агрессии и преступлений — вершили суд над побежденными — палачами и агрессорами.

Если это не так, то героями и обвинителями в Нюрнберге должны были бы стать Рудольф Гесс и его единомышленники, вовремя спрыгнувшие с нацистского корабля. Но такого поворота сюжета ни в те времена, ни сегодня не мог бы допустить ни один нормальный человек в ясном уме и твердой памяти.

Я беру на себя смелость утверждать, что каждый (не важно, вчерашний или нынешний!) член КПСС, начиная от Горбачева и Ельцина и кончая рабочим, интеллигентом или колхозником, несет вне зависимости от доли своей личной вины абсолютно равную моральную ответственность за все преступления политической организации, в которой он состоял, поддерживая тем самым ее легитимный статус в обществе. Чего ж теперь уподобляться попавшейся с поличным воровской шайке, когда рядовое жулье спешит свалить все на своих главарей, которых они выдвинули из собственных же рядов? Это, по-моему, не только недостойно, но и наивно, а если еще точнее, пошло.

В свое время я был одним из инициаторов организации Нюрнбергского процесса над коммунизмом. И хотя по ряду организационных, а главным образом политических причин (все леволиберальное общественное мнение Запада встретило саму мысль о таком процессе крайне негативно) акция эта не состоялась, в контексте середины семидесятых годов она выглядела в высшей степени уместно, отвечая основополагающему принципу трибунала подобного рода: жертвы на нем должны были судить палачей. Более того, его приговор не предполагал для обвиняемых никаких юридических последствий — только моральные. Суд же над КПСС, инсценированный в Москве недавними адептами «передового учения», выглядит не только профанацией возмездия, но и нравственным кощунством, ибо если отнестись к этому действу всерьез, то на скамье подсудимых должны сегодня сидеть и Михаил Горбачев с Владимиром Крючковым и Борис Ельцин с председателем Конституционного суда Валентином Зорькиным. Без их личного участия и без прямого или косвенного соучастия девятнадцати миллионов их идеологических единомышленников политика и практика партии на протяжении более семидесяти лет коммунистической власти, которую мы называем преступной, была бы немыслима.

Даже вполне понятный расчет правительственных пропагандистов отвлечь этим политическим шоу внимание общества от действительно актуальных проблем ежедневной жизни — нищеты, разрухи, надвигающегося голода — в сложившейся в стране катастрофической ситуации не оправдывает себя. Давно изверившийся во всем, озлобленный и дезориентированный человек улицы, на которого в первую очередь оно и рассчитано, отнесся к нему в целом крайне индифферентно.

Кроме всего прочего, московский процесс создает опасный прецедент, способный повлечь за собою зловещее продолжение. Уже сейчас правая оппозиция открыто — печатно и устно — требует суда над Ельциным и его командой. Нетрудно представить, что в случае ее прихода к власти (а это, увы, судя по развитию событий, не исключено!) страну ожидает еще одно пропагандистское судилище, а после ее же скорого падения (что тоже опять-таки не исключено!) — еще одно… Господи, когда же Ты избавишь Россию от этой дурной бесконечности!

Только в силу одного этого я, убежденный антикоммунист, в самом, как годами писалось обо мне на Западе и Востоке, примитивном варианте этого понятия, против как суда над путчистами, так и суда над КПСС. И если завтра очередные победители затеют судебный процесс над очередными побежденными, я первый публично выступлю против, даже если на скамье подсудимых будут сидеть мои злейшие враги. Хватит сводить счеты, пора начинать работать, а то ведь коли так продолжать, в один прекрасный день не только некого будет судить, но и некому!

Теперь, после того, что случилось в России и в окружающем ее мире, я часто вспоминаю солнечный день 12 февраля 1974 года. В этот день Александр Солженицын был выдворен за пределы СССР, а я получил официальное разрешение на вполне легальный выезд из страны. Прямо из ОВИРа я зашел тогда на квартиру к Андрею Дмитриевичу Сахарову, где уже собрались наиболее известные диссиденты тех лет: Павел Литвинов, Борис Шрагин, отец Сергий Желудков и еще несколько, всех теперь не упомню. Обсуждался текст обращения к советскому правительству с протестом против высылки великого писателя и с требованием опубликовать «Архипелаг ГУЛАГ».

Люди собрались разные — марксисты, либералы, христиане, но единодушие было полным. Текст был дружно подписан и отправлен адресату. Помнится, меня охватило тогда ликующее чувство духовного единства со своими единомышленниками, уверенности в нерасторжимости нашего человеческого союза, надежды на лучшее будущее России. В общем, все согласно Окуджаве: «Возьмемся за руки, друзья!»

Но, уры, вскоре жизнь довольно жестоко скорректировала эту идиллическую модель. Диссиденты один за другим потянулись в эмиграцию. И тут обнаружилось, что единства не было и нет, что группировались мы лишь по старому китайскому принципу «твой враг — мой друг», и главные баталии между нами только начинаются.