Патрик Гардинер - Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма

Читать онлайн «Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма». Страница 17

Автор Патрик Гардинер

Но как уже отмечалось, Шопенгауэр был ярым противником метода и концепции философского исследования, которые использовал Спиноза, и поэтому неудивительно, что Шопенгауэр критиковал (при этом не всегда последовательно) те способы доказательства, которые применял Спиноза для того, чтобы сделать умозаключения относительно природы вещей. Многие из этих доказательств стоит упомянуть (как утверждает Шопенгауэр) ради того, чтобы показать, что понятие причины и основания применяется без различения их значения. Таким образом, когда Спи

ноза называл Бога причиной всего, что существует в мире, он имел в виду некоторые другие отношения, чем большинство ортодоксальных теистов, рассуждавших о Боге. Они считали Бога первопричиной, рассматривая его как не имеющего никакого отношения к результатам того, причиной чего он является; например, будучи Перводвигателем вселенной, создавая и приводя ее в движение, он остается в стороне от нее как мысленно, так и фактически.

Но Спиноза не поддерживал эту точку зрения, которая была принята как учеными, так и теологами в XVII-XVIII веках. Для него взаимоотношения Бога и мира, в сущности, основаны на логике, но, тем не менее, при их описании он ошибочно применяет каузальную терминологию, а это обстоятельство привело к различным (вполне понятным) ошибочным интерпретациям его философии. Все, что существует и происходит в мире, дедуцируется из Божественной природы в качестве атрибута или модуса одной, единой, всеохватывающей "субстанции" (Deus sive substantia). Таким образом, говорит Шопенгауэр, для Спинозы все истинные суждения, связанные с отношением Бога к каждому отдельному событию или явлению в мире, можно объяснить аналитически. В соответствии с его теорией, что бы мы ни говорили о мире, мы всегда объясняем то, что заложено в понятии Бога: подобным образом Спиноза призывает нас согласиться с утверждением, что Бог является причиной мира, в действительности же он призывает нас согласиться - по его собственному определению - с тавтологией, а не с тем, что ему представляется объяснением, так как "называть мир "Богом" не означает объяснить его, а означает лишь - обогатить излишним синонимом слово "мир" ("Parerga", II).

Далее возникает еще одно затруднение в связи с тем, что Спиноза отождествляет понятие причины, способной разрушить что-либо или привести к уничтожению чего-либо, с совершенно противоречащим ему понятием, которое содержится в его формулировке: "его стремление соединить причину и основание в этом случае становится настолько очевидным, и то он никогда не употребляет понятие causa или ratio по отдельности, он всегда пишет ratio seu causa" (ЧК, 8). Эта двусмысленность достигает своей максимальной точки, когда Спиноза говорит о первичной субстанции как о "причине самой себя" (causa sui): ее существование не поддается дальнейшему объяснению. В действительности это лишь другой способ выражения мысли о том, что субстанция, о которой идет речь, уже по сути сама предполагает свое существование, что и является онтологическим доказательством, о котором мы говорили выше. Более того, в определении, которое дает Спиноза, "наиболее заметна путаница понятий основания и причины", так как понятие "causa sui" имеет такое значение, как если бы оно могло разорвать цепь причинно-следственных связей в природе.

Понимая теорию Спинозы таким образом, можно сказать, что она абсурдна, и проиллюстрировать ее абсурдность, прибегнув к образу барона Мюнхгаузена, которому удалось, сидя верхом на лошади, вытащить себя вместе с лошадью за волосы из воды (там же).

Делая вышеприведенные критические замечания относительно неверного применения закона достаточного основания, Шопенгауэр, конечно, не отрицает существования веских аргументов и объяснений с помощью таких понятий, как основа и результат, причина и следствие и т. д., а как раз напротив. Тем не менее, он показал,

насколько важно провести четкое различие, не допуская неясности в тех областях, где эти идеи могут применяться, и не путать, например, совершенно разные и четко различимые понятия причинной и логической необходимости, как это было проиллюстрировано с помощью многочисленных примеров априорных умозаключений.

Если бы он не сделал этого, мы не избежали бы путаницы столь различных философских категорий, что неизбежно привело бы к нарушению логики и неправильному выражению мыслей с помощью языка на очень глубоком уровне. Шопенгауэр предполагает, что вместо слепого сведения различных способов доказательства один к другому и попыток втиснуть их все в рамки одного-единственного шаблона, якобы соответствующего некоему предзаданному стандарту "истинного" вывода, мы должны заботиться о несводимом разнообразии множества способов философского мышления и философских методов исследования. По его мнению, истинно и то, что все они в итоге подчиняются единому закону достаточного основания, который исчерпывающе проясняет различные виды основания в зависимости от феноменального контекста и области исследования. Но это не означает, что мы можем вразумительно объяснить такое понятие, как "основание вообще". Как пишет Шопенгауэр, "от каждого философа, который строит свои умозаключения на законе достаточного основания или вообще говорит об основании, следовало бы требовать, чтобы он определил, какого рода основание имеет в виду" (ЧК, 52).

Если мы признаем, что закон имеет вышеупомянутые границы, то далее нам следует рассмотреть следующую мысль большой важности. Шопенгауэр настаивает на том, что этот закон нельзя применить к "трансцендентному" миру, и, в какой бы области и каким бы образом

он ни применялся, он никогда не может выйти за пределы возможного опыта. Здесь мы говорим только о том (и эта позиция, в сущности, совпадает с позицией Канта, когда он рассматривает применение "категорий"), что ограничено миром явлений, миром как представлением: только к этому возможно применить основные понятия закона достаточного основания, который имеет различные формы, и только применительно к этому миру возможно дать характеристику и определить функцию ключевых концепций закона достаточного основания, который проявляется в различных формах.

Таким образом, мы не можем считать, что этот закон дает нам право искать ответы на вопросы, связанные с тем, что находится за пределами нашего опыта, например, мы не можем сказать, что мир как нечто целое существует или должен существовать по какой-либо причине, не связанной с ним. Сказать так означало бы поставить априорные принципы человеческого разума "выше богов и судьбы", что было правомерно раскритиковано Кантом как необоснованное утверждение. И все же именно такое применение закона в каузальной форме лежит в основе одной из версий так называемого "космологического доказательства" существования Бога.

Было провозглашено, что ничто не может возникнуть без причины, то есть обязательно должна быть causa prima, или "первопричина", благодаря которой существует весь естественный мир. Но и этот довод, без сомнения, является ошибочным. Он не только применяет "закон каузальности" за пределами каузального мира, но, по сути, и несостоятелен в своей попытке доказать существование потустороннего (трансцендентного) бытия, так как основывается на законе, который, даже если бы вывод оказался верным, нельзя при

нять. Мы не можем пользоваться каузальным законом подобно тому, как пользуемся такси: когда достигаем пункта назначения, мы отпускаем такси. Скорее можно сравнить этот закон с метлой, которую принес ученик волшебника в сказке Гете: однажды приведенная в действие, она не перестает носиться и мести, и остановить ее может только сам волшебник (ЧК, 20) [1].

1 Также см.: Мир как воля и представление. Т. II.

Когда же речь заходит о явлениях, закон достаточного основания не подлежит сомнению. Как мы увидим далее, Шопенгауэр считает, что этот закон предопределен самим понятием мира как представления, или Vorstellung. Поскольку непременным требованием наших мыслей и знаний, которые приобретаются "обычно в соответствии с различными законами, которым подчинены наши познавательные способности", является их доказательство или подтверждение, мы ищем эти подтверждения в наглядных примерах или иных доказательствах того самого закона, из которого в действительности происходят сами понятия, их значения и смысл, которые мы пытаемся доказать. Таким образом, не окажемся ли мы в "замкнутом круге, пытаясь найти доказательства нашей правоты с помощью самих доказательств", при этом наши требования предполагают, чтобы то, что мы желаем утвердить, было обоснованно. Вместо этого было бы более разумно исследовать природу самого закона и попытаться как можно точнее показать его роль в направлении и построении нашего мышления и опыта. Именно этот путь и выбрал Шопенгауэр.

Но прежде чем перейти к рассмотрению доводов, которые выдвигает Шопенгауэр, я считаю необходимым хотя бы вкратце рассмотреть следующую трудность, которая может возникнуть из вышесказанного. Из замечаний Шопенгауэра ясно видно, что он хотел представить свой основной закон так, чтобы его понимали в самом широком смысле, то есть как имеющий отношение, наряду с другими вещами, к доказательствам и подтверждениям своих утверждений и тезисов. И таким образом, можно ошибочно предположить, что он ссылается на свой закон (а он действительно часто на него ссылается), как на закон tout court, то есть "все объясняющий закон". Указание причины какого-либо природного явления естественно является объяснением или путем к объяснению этого явления.