Читать онлайн «Бригада возвращается. Триумф бандитской романтики». Страница 47

Многие американские блюстители законности и порядка уже тогда, в конце 70-х, отмечали, что преступники «советского» происхождения действуют особенно дерзко, демонстрируя откровенное пренебрежение к местной системе уголовного наказания, которая представляется им весьма мягкой по сравнению с лагерями и тюрьмами на Родине. Преступники, привыкшие действовать в условиях дефицита и коррупции, в кратчайшие сроки научились использовать в своих целях американскую систему кредитов и других коммерческих отношений, основанных на доверии.

Активные поиски контактов советской мафии с русской мафией в США и странах Запада в 1990 году значительно усилились и приобрели устойчивый характер. Генерал милиции А. Гуров в июне 1990 года на страницах газеты «Сын Отечества» утверждал следующее:

«Мы начинаем «экспортировать» преступность за рубеж. Это очень волнует западные страны. «Экспорт» осуществляется прежде всего через эмиграцию, которая насчитывает сотни тысяч человек в год. Наряду с частными лицами, которые покидают страну, за границу проникает масса дельцов. На родине они скопили капиталец, и, как правило, немалый, теперь хочется красивой жизни. Вообще надо сказать, что сейчас нарастает тенденция к тому, чтобы с помощью иностранных фирм обратить наши богатства, леса, недра в золото, валюту, вложить средства в иностранные банки и, как говорят, «сделать ручкой»...»

Таким образом, только за первый период правления Б. Ельцина (1991—1996) организованная преступность в России настолько окрепла и развилась, что это стало поводом к появлению на свет термина «бандитский капитализм» применительно к российской действительности. Именно в те годы была окончательно зафиксирована победа криминала над обществом, а сознание россиян обработано таким образом, что эта победа не вызвала у большинства людей какого-либо сопротивления. Более того, народ дружно переизбрал на второй срок президента, который этот «бандитский капитализм» породил и культивировал. Как говорится, каждый народ достоин своего правителя.

Когда в июне 1996 года Ельцин мог реально проиграть президентские выборы коммунистам, «братва» дружно голосовала за него, чтобы не дать стать президентом коммунисту Геннадию Зюганову. Они просто испугались, что коммунисты могут лишить их «райского уголка», который соорудил для них в России Ельцин. Как заметил в середине 30-х годов знаменитый американский гангстер Аль Капоне:

«Большевизм стучится в наши двери. Мы не имеем права впустить его в них. Наша обязанность – немедленно отреагировать, сплотить наши ряды и не допустить распространения большевизма. Наша настоятельная задача заключается в том, чтобы сохранить Америку и не допустить ее коррозии...»

Как известно, коммунисты в 1996 году в России так и не прошли. Зато бандиты – в большом количестве.

Активному становлению «братвы» в постсоветской России активно помогали массмедиа, по сути повторяя путь американских медийщиков времен существования «сухого закона» в 20-е годы. Материалами о бандитских разборках и житье-бытье «братвы» пестрели практически все печатные СМИ: начиная от газет и заканчивая глянцевыми журналами (Интернет тогда еще в России не был широко развит). Свою лепту вносила эстрада, где доминировал «блатняк», а также кинематограф, который продолжал «делать деньгу» на ниве производства «бандитского кино» – фильмов про отечественную мафию. Не отставало от них и телевидение, которое, в отличие от кинематографа, еще не доросло до съемок собственного «мыла» на бандитскую тематику (это время уже не за горами), но зато активно демонстрировало зарубежную продукцию определенной направленности. Например, с осени 1989 года до середины 90-х по российскому ТВ были показаны пять сезонов знаменитого итальянского сериала «Спрут», повествующего о борьбе итальянской полиции с собственной мафией. В главной роли (комиссар полиции Каттани) снимался Микель Плачидо.

Скажем прямо, этот сериал имел огромную популярность как среди простых телезрителей, так и среди «братвы», которая рассматривала этот многосерийный фильм как «учебник жизни». То есть если для «братвы» конца 80-х такими учебниками были фильмы «Крестный отец» и «Однажды в Америке», то для «братвы» середины 90-х таковым стал сериал «Спрут». Копировалось все: начиная от жестов итальянских мафиози и заканчивая их одеждой. Кстати, одеваться «от Кардена» российская «братва» стала во многом под влиянием этого сериала.

Вообще впервые такое понятие, как «бандитская мода», стало широко применяться в нашей стране во времена НЭПа – в 20-е годы. В то время в криминальном мире правили две равнозначные группировки: жиганы и урки. Первая появилась на свет в начале НЭПа и состояла из самого разномастного народа: налетчиков-громил, аферистов, проворовавшихся торгашей, матросов-кронштадтцев, беспризорников и т. д. Кстати, именно матросы-кронштадтцы стали вводить в оборот слово «братва» применительно к преступникам новой формации, но это слово тогда не прижилось. Победило другое обозначение – жиган.

Это слово на воровском жаргоне означало «молодой и дерзкий вожак». А вот такое понятие, как «жиганить», переводилось как «щеголять», что весьма определенно характеризовало новую касту российских преступников. Жиганы любили красиво и модно одеться, и само их поведение на людях было устремлено в одну сторону – выделиться. Ярким представителем жигановского «братства» мог стать знаменитый налетчик Ленька Пантелеев, не оборви пуля чекиста его жизнь в 1923 году, когда клан жиганов только создавался. Однако легко представить, каких высот достиг бы этот дерзкий преступник, окажись он не в питерском морге, а в одном из лагерей ГУЛАГа.

Вторая группировка – урки – объединяла в себе большинство профессиональных преступников, в основном воров. Еще на воровском жаргоне XIX века это слово означало «крупный и дерзкий вор» или «законный вор». В отличие от жиганов, молодых и наглых, которых развратил НЭП, урки были плотью от плоти своего народа, забитого и раздавленного большевиками. Им была чужда всякая роскошь, и поэтому в качестве своей форменной одежды урки избрали мужицкий вариант: сапоги в гармошку, так называемые «прохоря», заправленные в них брюки, пиджак, на шее шарф и на голове синяя кепка-восьмиклинка с небольшим козырьком (малокозырка). Единственным чужеродным элементом в этом костюме была золотая фикса на одном из зубов, но она, судя по всему, была выбрана специально: мол, хоть и мужик, да не простой. Когда урки в 30-е годы подчинили себе жиганов, именно этот вариант одежды окончательно утвердился в преступном мире тогдашней России. Затем он иногда «разбавлялся» элементами других костюмов: например, в 50-е годы на смену «прохорям» вновь пришли морские мотивы – брюки клеш и тельняшка, тот самый стиль, который практиковали жиганы в 20-е годы (эти атрибуты им «подарили» матросы-кронштадтцы, которые влились в лагеря после 1921 года).

Собственно, как и жиганы, урки, а затем и «воры в законе» умели с шиком носить свою одежду. Несмотря на то, что внешний вид вполне мог привлечь к себе внимание оперов, вор всячески старался выделиться в окружающей его среде. Каждый элемент его одежды играл свою особую роль и всегда служил одному – подчеркнуть достоинство своего хозяина. Неряшливо одетый «вор в законе» был таким же нонсенсом, как и некрасивая модистка. Надвинутая на глаза кепочка, лихо «загармошенные» и начищенные до блеска сапоги, модный шарф и золотая фикса в углу рта – вот типичный портрет преступного главаря того времени. В дополнение к этому следует отметить особую походку, жестикуляцию и татуировку, в изобилии имевшуюся на его много повидавшем и познавшем всякое теле.

Особая манера одеваться и вести себя в обществе преследовала для вора не только представительские цели, но и вербовала сторонников в молодежной среде. Один «вор в законе» мог самостоятельно привлечь под свои знамена до нескольких десятков мальчишек, которые преданно смотрели ему в рот и повиновались беспрекословно. По словам телеведущего Льва Новоженова: «В нашем дворе в начале 60-х дети не хотели быть космонавтами, а все мечтали быть ворами».

А вот рассказ еще одного свидетеля – известного джазмена Алексея Козлова: «Образ урки вызывал не только страх, но и особое чувство уважения. Урка был не просто рисковым и ловким, он жил по жестким воровским законам, которые, в отличие от государственных, нарушать было нельзя. И их строго соблюдали, не шли без крайней надобности на «мокрые» дела и, в частности, не грабили артистов и музыкантов... Нарушение воровского закона каралось подчеркнуто жестоко, чтобы неповадно было.

Помню, как классе в третьем, не желая отставать от всеобщего поветрия, я понаделал себе наколок, надел на зуб «фиксу» из фольги, обрезал козырек у обычной кепки, сделав «малокозырку», попросил бабушку вставить клинья в брюки, чтобы они стали клешами, пытался достать «тельник»...»