Читать онлайн «Зеркало Урании». Страница 29

Тревожным набатом гудит прошлое. Война давным-давно кончилась, над атомным пепелищем распустилась жимолость. Раздвинув трещины в искореженном бетоне, пробились к небу весенние ростки новой культуры и новой морали. Самурайские изогнутые мечи и камикадзе, которые перед последним полетом осушают последнюю и жизни чашку сакэ, серые линкоры в тропических морях и публичные харакири перед императорским дворцом — вся эта отдающая нафталином романтика как будто осталась навсегда позади. Но почему же тогда болят в непогоду старые раны? Почему давно проигранная война все еще посылает свои страшные повестки? Значит" где-то, пусть в сдвинутом по фазе или амплитуде временном мире, уже летят, вспенивая океан, торпеды; они нацелены на суда, дремлющие в Пирл-Харборе, а Б-29 с атомной бомбой на борту уже подлетает к Хиросиме. Может быть, в той войне все протекает иначе. Может быть, теперь императорский флот атакует Гонконг, а Пентагон наносит атомный удар по Ниигате. Но война всегда война. Меняется Стратегия и тактика, но чудовищная мясорубка не перестает затягивать в булькающий от крови зев свою привычную пищу.

Жертвой войны всегда становится будущее. Молодые, нерасцветшие жизни и те, что могли возникнуть, приносятся на этот страшный алтарь.

Почему же войны никогда не кончаются? Почему, проигранные и полузабытые, посылают они свои повестки от лица давно умерших военных министров? Сакё Комацу дает на это ясный ответ. Да потому, что кто-то этого хочет! Потому что не перевелись в обществе всякие «бывшие» — обломки былой славы, "старые борцы". Они гремят костями и костылями. Они задыхаются, если воздух напоен запахом яблонь, а не пороховой гари.

В рассказе Комацу "Повестка о мобилизации" маниакальная воля престарелого «психокинетика», корчащегося на больничной койке, гальванизирует смердящий труп былой войны. Не случайно старый вояка является отцом героя, от лица которого ведется повествование. Это схватка, смертельная схватка двух поколений. Это костлявая рука милитаризма, тянущаяся к горлу молодой Японии. От нее нельзя отмахнуться. Иначе однажды утром кто-то найдет в почтовом ящике повестку о мобилизации.

"Повестка о мобилизации", "Черная эмблема сакуры", "Времена Хокусая" — во всех этих вещах будущее цепко детерминирует прошлое или вновь и вновь возрождает его в возможных, точнее, в резонансных вариантах. Сакё Комацу лишь намеками проясняет загадочный характер таких связей или, напротив, соединяет эпохи, разделенные непреодолимой вековой бездной, туннелем через время-пространство.

Зачем писателю понадобилась такая конкретизация? На первый взгляд, она сопряжена с известными издержками. Загадочная Служба времени, двадцатилетней давности повестка и атомный отблеск на бирюзовой воде картин Хокусая — это прежде всего емкие художественные символы. Они создают определенное настроение, которое только усиливается недосказанностью. Туннель же из современной Японии в эпоху Эдо — фантастический атрибут с очень конкретной специализацией. Почему же Сакё Комацу выбрал именно этот простой, эмоционально ограниченный прием? Не потому ли, что пещера в горе ведет именно в эпоху Эдо, когда, по мысли автора, Япония встала на путь, определивший ее сегодняшний облик? Это уже не бабочка в рассказе Брэдбери "И грянул гром", изменившая судьбу человечества. Это вполне конкретная эпоха, когда перед Японией стояла дилемма — оставаться в изоляции или раскрыть двери заморским купцам, чьи настойчивые требования подкреплялись пушками фрегатов. Сакё Комацу не искал того «рокового» момента, который лег тяжким грузом на чашу весов, он не пытался наметить иной путь к войне. Он думал о другом. О чем же?"…Вскоре патриотизм начал принимать уродливые формы. Появилась какая-то нелепая националистическая организация под названием "Поможем страдающему Эдо!". Члены этой организации устраивали шумные сборища, на всех зданиях, на всех углах расклеивали плакаты и лозунги.

— Спасем эпоху Эдо от когтей заморских чудовищ! — надрывались ораторы. — Создадим там высокоразвитую современную промышленность! Сделаем землю наших предков самой передовой страной девятнадцатого века. Мы покажем всем захватчикам, и бывшим, и будущим! Граждане, дорогие братья, помогайте эпохе Эдо, помогайте Японии подготовиться ко второй мировой войне, чтобы нам не пришлось пережить поражение, которое мы уже пережили!.."

Сакё Комацу попросту обнажает душу националиста, перетряхивает примитивный ура-патриотический хлам, чтобы найти на самом дне живучих микробов реваншизма!

И чем дальше, тем шире раскрывает писатель свой замысел.

"Не меньшую жалость вызывала и довольно многочисленная толпа самураев, оставшаяся у нас. Двое покончили жизнь самоубийством, сделав себе харакири. Пятеро потеряли рассудок и теперь прозябают в психиатрической клинике. Наиболее спокойные и рассудительные из самураев смирились со своей участью и решили включиться в современную жизнь. Некоторые читают лекции о нравах и обычаях эпохи Эдо, другие устроились на работу в музеи национальной культуры. Кое-кто пытается заняться духовным воспитанием молодежи. Эти люди не носят больше прическу Тёнмаге и по внешнему виду ничем не отличаются от прочих граждан. Но где бы они ни находились, что бы ни делали, прошлое столетие живет в их сердцах"…

И далее: "Нет, нет, как бы ни светилосолнце, какими бы яркими ни были краски, все равно за всем этим стоит черный призрак прошлого".

Писатель пристально всматривается в. текучие воды сегодняшнего дня, в котором невозвратимые мгновения подводят итог прошедшему и формируют "облик грядущего.

Неприкрытый империалистический разбой, кабальные договоры, подавление человека и превращение его в автомат — вот он, итог прошлого. Но это и стартовая площадка, с которой ежесекундно взлетает ракета завтрашнего дня. Каким же будет оно, это завтра? Электронно-кибернетической нищетой?

Остановитесь! Одумайтесь! Попробуйте вырваться из этого безумного беличьего колеса! Вот к чему призывает читателя Сакё Комацу.

И вот теперь новый жестокий эксперимент под кодовым названием "Гибель Японии".

На сей раз уничтожению обречены не обветшалые регалии эпохи Эдо и не заржавевшие доспехи минувшей войны. Вся — подумать только! — вся страна, создавшая одну из самых утонченных цивилизаций на Земле, должна скрыться в волнах океана, подобно тому как погибла "в один роковой день и в одну злую ночь" легендарная Атлантида Платона, наказанная ревнивыми богами за надменность и дерзость ее отважных сынов. Лаконичная и предельно точная поэзия, живопись, пробуждающая свист ветра в ветвях бамбука, божественная недосказанность трех веток; в керамической вазе, плачущей слезами росы-все это должно исчезнуть. Изощренные ритуалы бесед, скорбь чайной церемонии, неизъяснимая прелесть костных нецкэ и тайны самурайских мечей — все, все уйдет в небытие. Павильоны над лотосовыми прудами, позлащенные древние будды, антисейсмические небоскребы — чудо современной техники, подводные лаборатории и фермы жемчужных раковин равно погибнут в этой поистине космической катастрофе. Неотвратимой и беспощадной, как вообще неотвратимо и беспощадно зло японской мифологии. На сей раз этому злу приданы черты неуправляемой, но тем не менее преднамеренной силы. Писателю не нужно было заботиться об особом научно-техническом обосновании. Дракон, которого он пробудил силой своей фантазии, хорошо знаком мужественному народу островной страны. Исполинской прерывистой дугой протяженностью в 3400 километров повернута она к Тихому океану, обрушивающему на нее свое неистовство и гнев. Иногда, впрочем, спасительные, как тот божественный ветер ("камикадзе"), что развеял суда монгольских завоевателей.

Но если океан, который почему-то назвали Тихим, все-таки забывал на время об истерзанных тайфунами берегах и давал людям долговременные передышки, то пламя, испепелившее некогда породившую его мать, никогда не уставало терзать окаменевшую плоть богини. Недаром Япония стоит в ряду самых сейсмических областей Земли. Здесь ежедневно отмечается от трех до пяти толчков. Только за последние четыреста лет случилось около семидесяти землетрясений разрушительной силы. Особенно печальную память оставили по себе бедствия 1855, 1891, 1923 и 1946 годов. Так, грандиозное землетрясение 1923 года на низменности Канто, разрушившее Токио и Иокогаму, унесло сто тысяч человеческих жизней и уничтожило вместе с возникшими пожарами 576 тысяч домов. Право, это вполне соизмеримо с масштабами катастроф, столь реалистически изображенных в романе.

С подводными землетрясениями, как известно, тесно связаны и гигантские приливные волны цунами, опустошающие прибрежные города, как щепки, вышвыривающие на сушу океанские корабли. Понятно, что и в этих сценах писателю-фантасту не пришлось особенно домысливать. Суровая действительность, а не фантазия водила его пером.