Читать онлайн «Кубатура яйца». Страница 35

Отчетливо помню книгу Джона Керуака «На дороге». Битнический манифест, у нас она прочтена была удивленно и с опозданием; только позже я познакомился с людьми, чьей религией стало движение, дорога; не переезд от жилья к жилью, а жизнь в движении — на мотоциклах, в автомобилях, в трайлерах, на платформах. У многих есть какая-то цель, иные, словно беженцы, которые не ведают, где остановятся, — в заплечных мешках часто попискивают очень серьезные большеглазые младенцы.

Впрочем, особые рюкзаки для младенцев никого не удивляют; говорят, что в дальней дороге они даже удобны (моя жена упала бы в обморок, ей всегда казалось, что только никелированные коляски необычайной красоты достойны транспортировать детвору, так что я вольнодумствую, столь примирительно рассуждая о младенце в заплечной сумке).

…Но младенец улыбнулся из-за папиного затылка и невозмутимо перекочевал на дерматиновую обивку стула в одноэтажном недорогом китайском ресторанчике «Королевский Пекин». Происходило это на 23-й улице в городе Лоуренсе, где я поглощал на обед нечто по-восточному загадочное, сладкое, соленое и перченое одновременно (в китайских ресторанах боюсь спрашивать, что мне подано, — заказываю какого-нибудь «Фиолетового Дракона» и убеждаю себя, что это вовсе не маринованные сверчки, как показалось. А деликатные официанты тоже загадочно жмурятся и хранят тайны).

…Ребенок на дерматиновом стуле был так мал, что не умел самостоятельно переворачиваться. Он лежал на животике, свесив ножки и пытаясь на пальцах изобразить что-то похожее на азбуку глухонемых. Его мама и папа неспешно поливали креветок кетчупом, сбрызгивали лимоном и по одной отправляли к себе в очень веселые рты. Я не вытерпел и, нарушая правила хорошего тона, потрогал парня за рукав джинсовой куртки: «Эй, упадет…» Парень взглянул на меня совершенно безразлично и, беззвучно пережевывая креветку, отрицательно покачал головой. «Он у нас хороший», — сказала белокурая и юная мама в розовой блузке, стянутой узлом на животе. Я думаю, что мама имела в виду младенца, а не его папу с крошками в негустой юношеской бородке. «Мы из Коннектикута, — сказала мне мама и шлепнула младенца по попке, обтянутой непромокаемыми резиновыми трусиками. — Едем. Хочется увидеть Америку. Пусть и он поглядит», — и хлопнула младенца по резиновым трусикам еще раз. «Видели наш „фольксваген“ у входа? — включился в беседу папаша. — Мы с Пегги недавно поженились и решили подыскать себе университет повеселей. Возле нас в Коннектикуте ведь или нью-йоркские университеты, где с ребенком жить тяжело, или Гарвард, на который все равно денег не напасешься. Поехали искать, где бы поучиться, — мы биологи-третьекурсники, — и так в дороге понравилось…» Папа махнул рукой, взял еще одну креветку, сбрызнул ее из лимонной дольки и начал макать в кетчуп. Мама тоже хотела взять креветку, затем раздумала, достала из сумочки пластмассовую бутылку с соской, перевернула младенца на спину и воткнула ему соску в жадно распахнувшийся ротик. Папа принял бутылочку, и дальше они ели очень согласно: папа держал бутылочку, мама — младенческую головку, а поскольку у каждого из родителей оставалось по свободной руке, то папа с мамой спокойно беседовали, беря креветок и медленно размазывая ими алую лужицу кетчупа.

Все трое были вполне счастливы, а самое странное для меня было в том, что никто в заполненном зале «Королевского Пекина» не обратил на них внимания. Едут люди — ну и пусть их; если на то пошло, то из тридцати девяти американских президентов в акушерской клинике не родился ни один; все увидели свет в родительских спальнях и воспитывались, разъезжая с мамами и папами по белу свету, где место для каждого находилось далеко не сразу. Мои недавние собеседники уже закончили кормить свое дитя, не пискнувшее за все время ни разу, и оставили его лежать на спинке, прижатой к дерматиновому сиденью. Коннектикутские третьекурсники не спеша вынули по сигарете из длинной голубой пачки и углубились в таинственную семейную дискуссию, посылая молочные кольца дыма к низкому потолку. Ребенок спал — странное американское дитя из рюкзака, висящего на спинке стула.

Дорога связана самой сущностью и с понятием дома, и с понятием о судьбе, она причастна к американской истории и едва ли не ко всему, о чем хочется рассказывать в связи с этой страной. Даже разговор о кино был бы соединен с образом человека в седле и человека за рулем, а многие из актуальнейших фильмов составляли целые «дорожные» серии, особенно ленты о мотоциклистах — такие, как «Дикие ангелы», «Ад горячих дорог», «Путешествие», «Беспечный ездок», — растревожившие Америку в шестидесятые годы. Там все происходило в движении, а для героев «Беспечного ездока» расставание с шоссе было одновременно смертью (Джо и Ваятт валятся с мотоцикла, застреленные из кабины грузовичка скучающими фермерами средних лет, просто так…). Сколько американских конфликтов выплеснулось на дороги! Я не хочу углубляться в «автомобильную тему», о ней у нас писали достаточно, да и сам я уже говорил здесь о лавине домиков с колесами, рулем и мотором, массово начатой в 1908 году Генри Фордом, выпустившим за десять лет пятнадцать с половиной миллионов автомобилей лишь знаменитой своей конвейерной «Модели Т». Сейчас компания Форда выкатывает в год на дороги около двух миллионов легковых автомобилей. «Дженерал Моторс» — еще четыре миллиона (да с миллион автомобилей Крейслера, а еще других компаний, а еще иностранных…). Чем дышат американцы, сказать трудно, ученые, наверное, знают; те самые ученые, которые высчитали: за девятьсот с небольшим километров дороги автомобиль поглощает кислорода столько же, сколько человеку надо для дыхания на год. Но автомобили, дороги — это еще и рабочие места, работа, которой охвачено около пятнадцати миллионов американцев; каждый третий килограмм стали, выплавленной в Соединенных Штатах, идет на автомобили, каждый второй килограмм — свинца. Более трехсот тысяч ремонтно-автозаправочных станций, выстроившихся вдоль дороги, не только торгуют бензином, но и кормят миллионы людей, связанных с ними; нефтяные кризисы так больно отстегали Америку именно потому, что удары падали едва ли не на самое уязвимое место. Без дорог и всего, что связано с ними, американцы жить не умеют и не хотят.

«А ты хочешь жить? — спросил у меня полисмен возле калифорнийского городишка Салинас, задержав за превышение скорости. — Ты хочешь жить, я спрашиваю?» Полисмен был весь в звездах, полосах и револьверах, а его «понтиак» со служебным номером 66238 недовольно урчал на обочине. «Меня зовут Роберт Роджерс, — погрозил полисмен пальцем в черной перчатке. — Если я тебя еще раз поймаю на семидесяти милях в час вместо дозволенных пятидесяти пяти, предупреждением не ограничусь. А пока — на тебе, вижу, что в первый раз…» Полисмен выписал узенькую зеленую бумажку, формой похожую на рецепт, с большим словом «Ворнинг» — «Предупреждение», оттиснутым наверху. Автомобили, обгоняя нас, сочувственно сигналили, и я ощущал игривость бессильной автолюбительской солидарности, воплотившейся в хоре клаксонов. «Гудите, гудите, — сказал Роберт Роджерс. — На этот раз мы поставили радар так, что черта с два его обнаружат. Желаю счастья». Сел в свой «понтиак» и укатил по направлению к хитро спрятанному радару.

Дело в том, что тактические игры на американских дорогах развертываются с использованием самоновейшей техники. Едва полиция завела радары для фиксации нарушителей (в последние годы скорость на шоссе обязали снизить до пятидесяти пяти миль в час — примерно километров до девяноста, а это на великолепных дорогах воспринимается многими водителями как издевательство; правда, количество дорожных катастроф с ограничением скорости резко снизилось тоже), поступили в продажу автомобильные детекторы для дистанционного обнаружения радаров. Полиция переговаривается по радиотелефонам — точно такие же, да еще с отмеченными диапазонами полицейского общения, начали продавать в универмагах.

Дух свободного предпринимательства, обуявший Америку несколько столетий назад, вовсю царит и на ее шоссе во всей своей кощунственности; думаю, что дорожная полиция слышит, как шоферы ее ищут, информируя друг друга о передвижении блюстителей правопорядка. Термин «смоки бер» — «продымленный, копченый медведь», — которым в радиосвязи условно именуются полицейские, вряд ли вызывает у них восторг, но таково уж сознание, определившее бытие: ковбои на «олдсмобилях» и шериф на неоседланном «понтиаке».

Обычно лучше всего оборудованы радиотехникой огромные грузовые фургоны, днем и ночью перевозящие по американским дорогам все что угодно. Для водителей фургонов скорость становится фактором заработка: быстрее доставишь — больше получишь; вот и мчатся они, перекликаясь по радио, возглавляя колонны легковых гонщиков — автолюбителей, устроившихся в тени фургона, — словно цирковой парад со слоном, шагающим впереди. В штате Невада уже я сочувственно просигналил, увидев шесть автомобилей, сдвинутых к обочине; так сразу всех и поймали — впереди красно-синий фургон со знаками мебельной фирмы, а за ним — пять разноцветных автомобильчиков с шоферами, судорожно сжавшими прямоугольнички водительских прав. Полисмен двигался вдоль строя, словно индеец из кинофильма, изловивший шестерых коробейников, рискнувших вторгнуться на территорию племени. Было ясно, что без сожаления скальпы снимут со всех шестерых.