Читать онлайн «RUтопия». Страница 38

Китеж — это не какая-то «реставрация», утопию «возродить» невозможно. Ее можно только воплотить, и Китеж непременно будет построен. На тех самых северных или сибирских землях, куда бежали, унеся с собой Церковь, древлеправославные подвижники. (→ 3–8) Это будет вольный город, столица иной цивилизации, знаменующая собой окончательное освобождение от многовекового ордынского ига и изоляционистской никониянской архаики. В нем воплотится и прерванная традиция Великого Новгорода, и русских первооткрывателей, прошедших «встречь солнцу» всю Сибирь и оставивших храмы на Аляске. Этот духовный центр, необходимый для осмысления и продолжения русского пути на Север, будет вместе с тем и экономической столицей Севера, который вернет себе право распоряжаться собственными грандиозными ресурсами. Это и будет строительством Нового Израиля — на эту «прагматическую» свободу у христиан есть все благодатные основания, в отличие от скованных своим Законом иудеев.

Именно потому, что эта утопия еще не воплощена, и русские ждут возвращения Китежа вместо того, чтобы его вернуть, современная Россия живет в режиме вялотекущей исторической инерции. Которая все более относит ее в какой-то ветхозаветный режим, как будто Спаситель и вовсе не приходил на землю… «Защитников русской самобытности» развелось больше, чем когда-либо за всю русскую историю, — да только все они странным образом толкуют эту «самобытность» как нечто уже навеки существующее и неизменное, в котором остается лишь сохранять и укреплять статус-кво. Парадокс в том, что вопреки популярной в этих кругах юдофобии, они сами фактически воспроизводят архетип древних иудеев, которые были в первую очередь озабочены запрещением и наказанием всевозможных «еретиков». Шовинисты черносотенного толка по своему угрюмому и агрессивному имиджу практически ничем не отличаются от библейских зелотов. Да и сами «официальные» староверы, поповцы и беспоповцы, бесконечно спорящие между собой по поводу чистоты чаш и длины бород, все более напоминают неких экзотичных «фарисеев и саддукеев». И над всем этим постмодернистским карнавалом «канонично горят православные красные звезды»[41] современного Вавилона…

Преодолеть этот исторический пат возможно лишь иным парадоксом — а именно «сионизацией» староверия. Вместо нагромождения внешней исторической атрибутики и занудного «традиционалистского» начетничества необходимо пробуждение и активное воплощение того самого творческого духа, который уже однажды проявился в мировой политике созданием государства Израиль. Как бы к нему ни относиться, оно являет собой тот самый уникальный феномен, когда новая цивилизация создается практически «из ничего». Всего за полвека до возникновения этого государства слово Израиль воспринималось вполне сродни Китежу — как некий древний миф. Однако же он был неожиданно и стремительно воплощен, и потому его необходимо рассматривать как ценный прецедент. Главная разница между этими проектами состоит в том, что сионисты строительством Израиля нарушили иудейский Закон, а китежане, наконец, исполнят христианскую Благодать.

…Видный деятель раннего сионистского движения Зеев Жаботинский жестоко высмеивал образ «типичного жида наших дней» — запуганного, замкнутого, заторможенного, униженного, нерешительного… И противопоставлял ему идеальный образ сабры (еврей, который родится в Израиле) — бодрый, дерзкий, свободный, ироничный, авангардный… Спустя почти 60 лет профессор Тамарин провел практическое исследование и выяснил, что сабра действительно выглядит и оценивает себя в полной противоположности к облику галута (евреев в изгнании). Галутный еврей «тощий, худой, говорит с акцентом, слабый, болезненный, бледный, преждевременно постаревший, носит бороду и традиционную темную одежду, шляпу или кипу». А вот каков коренной израильтянин — «высокий, вихрастый, закаленный и физически крепкий, загорелый, глаза ясные, лицо веснушчатое, волосы соломенного цвета или русые. Одежда — простая и свободная: сандалии, брюки, панамка».

Это не просто стилевая, но — антропологическая революция, и надо признать, что сионистам она действительно удалась. По крайней мере, известный анекдотический образ еврея уже все меньше соответствует действительности. А образ русского православного, наоборот, все больше размывается, теряя всякую идентичность. При этом никакая внешняя «традиционализация» ее не восполняет, но только оставляет впечатление пародии или странным образом напоминает движение к образу галутного еврея. Но дело не только в имидже — хотя он ныне и чрезвычайно значим. Как сказал еще один из ранних сионистов Шмуэль Хаим Ландой, «народ, у которого нет своей собственной земли, и чья жизненная сила иссякла, это уже не народ». В конечном итоге, антропологический тип определяется наличием или отсутствием у народа его мистической родины. У православных сегодня Китежа нет, и потому в покрывших его водах они не видят своего отражения…

Нынешний глобальный всплеск мусульманского активизма выглядит особенно контрастным на фоне того, что еще всего полвека назад такие термины, как джихад, шариат, шахид в мировой политике практически не употреблялись, относясь к разряду некой архаичной региональной экзотики. Сегодня они понятны без перевода повсюду — но вряд ли можно сказать, что имидж ислама стал от этого более притягательным.

Современный «исламизм» имеет такое же отношение к традиционному исламу, как и сионизм к иудаизму. (→ 2–2) Средневековая исламская цивилизация обладала чрезвычайно высоким интеллектуальным и культурным уровнем — именно она обучила «варварскую» Европу алгебре, астрономии, готической архитектуре и т. д. Тем удивительнее эта современная инверсия, когда с «варварством» стал ассоциироваться сам ислам.

Исламская доктрина все более становится лишь внешним прикрытием для стремительного процесса демографической экспансии «этнических мусульман». По расчетам профессора Геттингенского университета Бассама Тиби, к 2050 году число «исламских иммигрантов» в Европе достигнет 40 миллионов. Арабский профессор называет их «исламскими», даже не задумываясь о реальном исповедании этими людьми ислама — его интересует только их количество. Это весьма напоминает сионистский принцип сугубо этнического истолкования еврейства, когда религиозный фактор представляется несущественным или «сам собой разумеющимся».

Однако Старый Свет может стать исламским и «изнутри». Французский журнал «Аctuel», основываясь на материалах европейской прессы и социологических прогнозах, опубликовал в конце 1999 года заключение, что через 50 лет именно Европа станет главным глобальным центром распространения ислама. Это явление, получившее имя евроислам, связано не только с демографическим нашествием жителей бывших колоний. (Хотя относительно этого нашествия есть особая историософская версия — что оно является неизбежной расплатой Европы за свое колониальное прошлое.) Ислам вдруг оказался весьма привлекательным религиозным выбором для собственно европейской элиты — интеллектуалов и людей искусства, желающих тем самым подчеркнуть свой «нонконформизм». Хрестоматийным стал пример Роже Гароди, который из «левого» коммунистического лидера вдруг превратился в истового исламского проповедника. Некоторые «традиционалисты» ссылаются на иной пример — Рене Генона, забывая подумать, почему он, лично приняв ислам, все же не рекомендовал ему следовать. Но даже повторив этот шаг, они однако не спешат вслед за Геноном сделать и второй — покинуть Европу, а предпочитают громко критиковать «антитрадиционный Запад», охотно пользуясь всеми его «сатанинскими прелестями»…

Франция, несмотря на то, что именно там родилась философия постмодерна, в социальной жизни, как ни странно, прочно застыла на стадии модернистских дуализмов, до сих пор заставляющих «выбирать одно из двух». Там до сих пор всерьез обсуждают — должно ли быть общество «религиозным» или «светским». Это наглядно проявилось в недавней нашумевшей проблеме — разрешить или запретить мусульманским девочкам носить в школах традиционные платки (хиджаб). То же касается иудейских кип, буддистских амулетов и т. д. Примечательно, что здесь напрочь перепутались привычные позиции «правых» и «левых» — первые, несмотря на свое реноме «традиционалистов», выступают за абсолютную «светскость», а вторые, забыв о своем былом атеизме, напротив, защищают «право на религию».