Читать онлайн «По ту сторону китайской границы. Белый Харбин». Страница 8

В каждом из этих городов вы найдете то или иное количество иностранных концессий и рядом с ними особый китайский город.

В Харбине не было никогда никаких других иностранных концессий, кроме русской. Этот город был вызван к жизни постройкой КВЖД и весь целиком вырос исключительно на русской концессии, на землях, отведенных для нужд этой дороги и вышедших в полосу ее отчуждения, вследствие чего и мог в свое время рассматриваться как сплошная русская концессия. Так оно и было в действительности. Царское правительство России совершенно бесконтрольно распоряжалось на территории этого города: оно организовало там свои суды, свой прокурорский надзор, свою полицию, свой охранный, следственный и общеадминистративный аппарат и свое городское общественное управление, устанавливало и взимало свои налоги и сборы, распоряжалось всем по своему усмотрению, ни в какой мере не согласовывая своих действий с волей и мнением местной китайской администрации.

Не только местные китайские власти, но даже и существовавшее в то время центральное правительство Китая не имело ни сил, ни возможности протестовать против такого положения вещей. Будучи не в силах бороться против своих поработителей, Китай покорно отступал перед вооруженным насилием. Но рядом с русским концессионным Харбином, параллельно с ним, за демаркационной линией русской концессии выростал огромный чисто китайский город, отделенный от Харбина степным пустырем и получивший даже особое название Фудзядян.

Было бы неправильно думать, что китайцев нет в европеизированном Харбине, расположенном на территории бывшей русской концессии, в качестве постоянных оседлых жителей. Наоборот, сейчас их там очень много, а с каждым годом становится все больше и больше. Но у этой части Харбина нет все-таки ни в какой мере подлинно китайского лица, Харбин не китайский город в подлинном значении этого слова, и потому, побывав в этом городе и не заглянув за его границы, не проехав в частности в Фудзядян, вы не будете иметь ни малейшего представления о подлинном, настоящем Китае. Своеобразно красочный, законченный, стильный, хотя и не имеющий глубоких исторических корней, кусочек этого Китая рядом с Харбином вы можете найти только в Фудзядяне.

Подобно всем типичным китайским городам, Фудзядян — это людской муравейник, буквально кишащий людьми, в котором каждый отдельный человек тонет и исчезает, как иголка в стогу сена… Если вы едете туда в автомобиле, то вам лучше отказаться от мысли проникнуть на современной машине в его узкие улицы-коридоры, в сложном клубке которых можно запутаться, как в самом затейливом лабиринте. В сущности по улицам Фудзядяна вообще нельзя ездить, для экипажного движения они не приспособлены, а можно только ходить. Когда вы пытаетесь проехать по ним в автомобиле или на извозчике, — вам приходится продвигаться буквально черепашьим шагом, пробиваясь через несметную сплошную толпу людей, бесконечным потоком льющуюся вдоль улицы.

Как все восточные народы, китайцы любят уличную жизнь и предпочитают ее пребыванию в своих тесных, грязных, неблагоустроенных и лишенных каких бы то ни было культурных удобств жилищах. И потому китаец больше половины своей жизни проводит на улице, а улицы его городов и в их числе Фудзядяна всегда запружены народом.

И потому эти улицы всегда полны движения, шума и красок, всегда живут самой интенсивной, никогда не стихающей жизнью. Течет оживленная уличная толпа, снуют среди нее разносчики, различных дел мастера и уличные парикмахеры. Они не кричат, как у нас, о своем товаре или о своем ремесле; их человеческий голос в этой многоголосой толпе, пожалуй, и не был бы слышен. Каждый из них имеет особый сигнал, присвоенный его профессии: на коромысле лудильщика висит звонкий медный гонг, в который бьются на ходу два металлических шарика; у парикмахера в руках особые щипцы, которые звонко дребезжат, когда он продергивает через них металлическую пластинку; у торговца деревянной посудой, одновременно занимающегося починкой решет и прочей кухонной дребедени, деревянные барабанчики; у других — звонки, трещотки, дудочки, и их разноголосые, разнообразные, пестрые звуки заполняют и без того шумную китайскую улицу.

Самый внешний вид этой улицы почти ничем не напоминает улицы наших городов. Улица Фудзядяна всегда имеет какой-то необыденный, пестрый, ярмарочный вид: она вся увешана надписями, вывесками, плакатами. Но это не наши чинные вывески и плакаты, плотно приклеенные к степе. Они пишутся на белой или красной, иногда зеленой, материи, они выбегают на длинных шестах, закрепленных у стен, на середину улицы и живут, колышутся над ней при малейшем движении ветра. Даже магазины на этой улице вполне приспособлены к общему темпу уличной жизни. Они устраиваются в домах у тротуаров, по не имеют внешних стен, не отделяются ими от улицы и могут отгораживаться от нее в те короткие часы, когда они не торгуют или в холодное время года, только деревянными щитами или сплошными стеклянными переборками. Таким путем даже магазинная торговля выносится из домов на улицу.

Архитектура Фудзядяна, сера и однообразна. В архитектурном отношении в Китае вообще интересны отнюдь не рядовые постройки, а дворцы, храмы, кумирни и подобные им сооружения, которые строились отнюдь не для повседневных нужд простых смертных. Рядовые постройки даже в сравнительно крупных китайских городах очень недалеко ушли от самой примитивной саманной фанзы. Все они строятся по одному образцу, окрашиваются в тусклый серый цвет и мало чем отличаются друг от друга.

Часто с улицы вы даже не видите самых фанз, потому что они обнесены серым глинобитным забором, окружающим целую усадьбу и отделяющим ее от улицы. Только за последние годы Фудзядян начал прослаиваться многоэтажными домами европейского образца и большими универсальными магазинами. Не далее же как 10—12 лет тому назад в случае пожара он вспыхивал весь, как сплошной костер, и выгорал до тла, чтобы затем быстро вырасти снова на старом пепелище.

Фудзядян особенно интересен не в обычное время, не в будни, а во время больших праздников. Любопытно поэтому посмотреть на него и его особую красочность в дни больших китайских праздников, хотя бы так называемого китайского нового года, который празднуется обычно в конце января или начале февраля.

Новый год — не столько религиозный, сколько коммерческо-деловой праздник. Китайцы приурочивают к нему все свои коммерческие расчеты, подытоживают прожитый год и празднуют свое вступление в новый год, причем устраивают себе длительные деловые каникулы, и празднование это продолжается почти целый месяц. Однако оно соединяется и с целым рядом обрядов и церемоний, связанных с культом.

Вообще нужно сказать, что трудно себе представить народ, в массе своей более склонный к атеизму, чем китайцы. Они не исповедуют в сущности никакой религии, но чрезвычайно низкий культурный уровень делает их крайне суеверными и возвращает их от формально господствующего в Китае буддизма к самому примитивному пантеизму заставляя объяснять все окружающие, самые заурядные, но понятные малокультурному человеку явления, вмешательством добрых и злых духов, которых приходится в зависимости от обстоятельства то умилостивлять, то стращать и пугать, для того чтобы добиться их благорасположения или заставить их отказаться от злоумышлений и козней.

Это самое примитивное суеверие, а отнюдь не внушенная извне рабская вера, приводит к довольно своеобразным бытовым последствиям, и каждый китаец, которого еще не коснулись веяния современной „поповской культуры“, приучается довольно свободно обращаться со своими „богами“ и населяющими в его представлении окружающий его мир духами.

Довольно характерный в эхом отношении инцидент произошел летом 1926 г. в Мукденской провинции. Вся весна и начало лета этого года были крайне засушливы, причем уже в конце мая жара в Мукдене доходила до 50°, а в течение всего апреля и мая не выпало ни одного дождя. Местное население долго и бесплодно умоляло своих „богов“ о пощаде и просило их послать спасительный дождь. Но „боги“ оставались глухи и неумолимы. Тогда молельщики наконец рассердились и поставили им категорический ультиматум, сопровожденный и совершенно реальной угрозой. Они заявили своим „богам“, что в случае, если дождь не пойдет в течение ближайших двух недель, все их храмы в провинции будут разрушены. Нужно сказать, что „боги“, повидимому, струсили, испугались этой угрозы, — в последний день назначенного им срока пошел дождь, и ультиматум пришлось отменить, но дождь этот шел не более часа и едва смочил потрескавшуюся от нестерпимого зноя землю.

Канун китайского нового года знаменуется тем, что на всех улицах и во всех углах не только Фудзядяна, но даже и европеизированной части Харбина, начинается нескончаемая пальба. С непривычки может показаться, что идет грандиозный уличный бой и пачками стреляют из винтовок и револьверов. В действительности это китайцы отпугивают от каждого дома злых духов и для этого… взрывают бесконечное количество особых, начиненных порохом, хлопушек, видимо считая своих злых гениев обладающими пугливостью зайцев и лишенными какой бы то ни было сообразительности, потому что даже слепые монгольские лошади и безнадежно тупые мулы очень быстро привыкают к этой безвредной трескотне и шествуют по улицам, не обращая на нее никакого внимания. В следующие затем дни, проходя мимо наглухо закрытых китайских магазинов, вы можете услышать в них дичайший шум и звон, производимые ударами в кастрюли, сковороды, медные тазы и тому подобные шумовые инструменты. Этот нестерпимый грохот продолжается но нескольку часов подряд, иногда целыми днями: это хозяева помещений выгоняют из них тех же злых духов.