Читать онлайн «Образование Российской Империи в XVIII в. как уничтожение Великой Орды». Страница 18

Бурную деятельность развивает литературный кружок под руководством издателя Н. И. Новикова. В 1773 г. он начинает печатать «Древнюю Российскую Вивлиофику», т. е. историческую библиотеку, а затем, до 1790 г., издает множество книг на исторические темы с благословения Екатерины. После французской революции 1789 г. Новиков, известный своим масонством, попадает в опалу, а в 1792 г. арестовывается и ссылается. Конфискованные архивы его кружка, преобразованного в 1782 г. в «Дружеское ученое общество», а в 1784 г. в «Типографическую компанию», попадают к А. И. Мусину-Пушкину. Среди неизданных материалов Мусин-Пушкин обнаруживает и труды умершего в том же году члена «Типографской компании» писателя, историка и экономиста М. Д. Чулкова.

Помимо экономических трудов, М. Д. Чулков известен своим фундаментальным изданием четырехтомника «Собрание разных песен», в котором в 1770–1774 гг. были опубликованы народные исторические песни и сказания в его собственной литературной обработке. Сразу после его смерти Мусин-Пушкин дает Екатерине для ознакомления свой список ранее неизвестного произведения, найденного среди прочих в архиве и получившего позднее название «Слово о Полку Игореве».

Многочисленные комментаторы этого, несомненно, выдающегося произведения дружно порицают Екатерину за то, что она не распознала в нем гениальное творение «безымянного творца конца XII в.». Но Екатерину никак нельзя упрекнуть в отсутствии вкуса или невежестве. Екатерина была не только великим политиком, она еще была и образованнейшим человеком, и одаренной творческой личностью. Екатерину не устроило в «Слове» не художественное содержание или поэтический язык этого уникального в своем роде произведения, а его историческая фабула, поскольку не только фабулу «древнерусской истории», эпизод которой описывается в «Слове», но и биографии целого ряда персонажей придумала она сама. Для того, чтобы распознать новодел, ей не нужны были лингвистические доводы, впервые выдвинутые против «древности» «Слова» уже в начале XVIII в. профессором славистики М. Т. Каченовским.

Екатерине, например, достаточно было прочитать упоминание о Романе Мстиславиче и Ярославе Осмомысле, князьях Галицких, поскольку она сама отвела место «галицким князьям» в XII в., Центральночерноземный, уничтоженный ею же «литовский» Галич, доживший до XVIII в., переделала в Елец, а «присоединение Воротыни» (иначе — Верховских княжеств) отправила в конец XV в. Ей не нужно было «зегзицей по Дунаю» искать и р. Каял(а), которую до сих пор ищут исследователи «Слова», ибо ее собственная армия под командованием Румянцева в 1770 г. окончательно разбила турецкую армию именно на притоке Дуная р. Kагул — так она называется по-молдавски, на крымско-еврейском же наречии — Кагал, а по-турецки и называлась Каял (в нынешнем произношении Каюл, ср. также современное «султан» и произношение XVII–XVIII вв. «салтан»). Ей совсем не нужно было распознавать в событиях, отнесенных комментаторами «Слова» к XII в., огнестрельное оружие в шереширах — живых стрелах или технологию XVI в., по которой изготовлялись мечи, кованые в горячем щелоке (т. е. в «жестоцем харалузе») и т. д. — она лучше кого-либо знала свою редакцию истории Российской империи. А в ней прообразом «князей Галицких», ратовавших в «Слове» за объединение Руси, были сопротивлявшиеся «объединению по-екатеринински» и уничтоженные ею же князья Воротынские.

Из-за негативной реакции Екатерины, А. И. Мусин-Пушкин осмелился снова показать список «Слова» только после смерти Екатерины уже в 1797 г. Павлу I. Павел публикацию разрешил: поначалу он одобрял все, что не одобряла его мать. В первый же день воцарения он амнистировал опального Новикова, как и Радищева. Но подготовку к первому изданию «Слова» (1800 г.) Мусин-Пушкин начал только в 1798 г. — после смерти Н. И. Новикова, единственного, кто еще мог что-либо сказать о возможном авторстве М. Д. Чулкова или кого-либо другого из своего общества восьмидесятых годов.

Воплощением «екатерининской редакции» истории России стал гигантский исторический восьмитомный труд Н. М. Карамзина. Творчество Карамзина не случайно ставят рядом с творчеством его современника — крупного английского писателя и историка Вальтера Скотта. Блестящие исторические романы В. Скотта отличаются тем, что в них очень органично сочетаются реальные исторические события и художественный вымысел. Н. М. Карамзин же не занимался вымыслом — двадцать лет он потратил на то, чтобы органично сочетать вымысел, уже содержавшийся в двух «редакциях» российской истории — «допетровской» и «екатерининской». Поэтому его «История Государства Российского» уже «романизирована» и сама по себе читается так же легко, как и романы В. Скотта.

Весьма показательна и трансформация подхода к выбору исторических тем в творчестве Пушкина. В 1821 г. он пишет поэму «Бахчисарайский фонтан», в 1824 — трагедию «Борис Годунов», в 1828 — поэму «Полтава», в 1833 публикует поэму «Медный всадник» и заканчивает роман «Евгений Онегин» и… погибает в 1837 г., не успевая написать роман «Пугачев». Если в основе поэмы «Бахсчисарайский фонтан» лежит только легенда о похищении русской девушки крымским ханом, то историческая основа трагедии «Борис Годунов» и поэмы «Полтава» уже почерпнута Пушкиным из «Истории Государства Российского» Карамзина, которой он тогда безоговорочно верил. Но в «Медном всаднике» и в романе-меннипее (т. е. имеющем сложную иносказательную конструкцию) «Евгений Онегин» автор именем героя «Евгений» отмечает сложную судьбу своего друга — крупного русского поэта Евгения Баратынского (иначе Боратынского) — потомка тех самых непокорившихся романовым князей Воротынских. За последним князем Воротынским, названным Евгением, повсюду скачет и неумолимый «Медный всадник» — Петр, положивший начало уничтожению Воротыни.

Что же касается подготовки романа «Пугачев», то кажется весьма правдоподобным, что Пушкин, получив высочайшее разрешение на доступ к архивам, слишком близко подошел к раскрытию правды о завоеваниях Екатерины и о сопротивлении им, названном «пугачевщиной». (Не будь под рукой желающих убрать Пушкина дурака-Дантеса, скорее всего, нашелся бы кто-нибудь другой. Но это уже относится к жанру исторического романа.)

Реальная история отличается от исторического романа тем, что в начале любого своего сюжета она не знает его конца. Сюжеты же традиционной истории запрограммированы историографами, поэтому она и не соответствует реальным событиям, а следует программе «общественного договора», идеология которого была разработана гуманистами XVI–XVII вв. Тем не менее, общее ордынское наследие человеческой цивилизации проявляется и сейчас — и в России, и в США, и в Китае…

Без правильного понимания этого общего для всех народов этапа мировой истории XIII–XVI вв. вряд ли можно создать, говоря ученым языком, новую парадигму человеческой цивилизации в начинающейся постгеномной эре, нельзя искоренить национализм, терроризм, рабовладельчество и т. д. А попросту говоря, по-русски — не перестать жить во лжи.