Читать онлайн «Этюды любви и ненависти». Страница 45

Действительно – такого еще не было.

Фельетонист журнала "Рассвет" Давид Иосифович Заславский (1880-1965), печатавшийся под псевдонимом Ибн-Дауд, не скупясь на иронию, продолжает: каждому "мусульманину" обеспечен диплом, квартира, сытный кусок хлеба, невеста с приданым и даже, ведь они исламисты, не одна, а несколько жен, как "подобает приличному эффенди". А далее сетует по поводу равнодушия еврейской среды, спокойно относящейся к тому, что ее лагерь оптом и в розницу в поисках лучшего местечка покидают единоверцы. Ибн-Дауд мечет громы и молнии в адрес малодушных и безропотных евреев, в адрес русской либеральной прессы, имеющей привычку "копаться своими грубыми холодными пальцами… в нашей душе… У нас есть и преимущества, и недостатки. Мы первыми не хвастаем, а последними не стесняемся и вообще не требуем ни от кого плохой или хорошей отметки"87. Эта, на мой взгляд, прекрасная статья достойна пера большого публициста. К сожалению, Д.И. Заславский, в свое время много писавший на еврейскую тему, скурвился, став преданным псом сталинского режима, в частности участвовал в травле О. Мандельштама и Б. Пастернака.

Обвинять правительство в антисемитизме правомерно, но не следует забывать, что и российское общество, даже передовое студенчество, не гнушалось юдофобства. Когда в 1909-1910 гг. в Петербургском технологическом институте студентов попросили ответить на несколько вопросов анкеты, в том числе на вопрос, как они относятся к еврейству, ответы были неутешительными. Антисемитами себя признали студенты-октябристы – 32,6%; беспартийные – 44%; кадеты – 31,4%; просто левые – 24,8%; эсеры – 11,3%; социал-демократы – 4%. Студенты-демократы высказались против равноправия евреев!88 А вот пример из недалекого советского прошлого. Я проходил педагогическую практику в школе № 229 города Ленинграда, в том самом знаменитом здании, где "львы сторожевые", – на одном из них спасался от воды герой Пушкинского "Медного всадника" Евгений. Каждое утро я подходил к окнам и с высоты нескольких школьных этажей любовался Исаакием Далматинским; точнее, иным, чем из окна моей квартиры, ракурсом собора. Школа была объявлена математической (первой математической школой в Ленинграде). Если я не ошибаюсь, принимали сразу в восьмой класс. Набор был конкурсный – по аттестатам и собеседованию, равному экзамену. Все еврейские родители бросились в школу: принимали со всего города, а не по району (Октябрьскому).

Не надо объяснять, что конкурс выиграли те ученики, которые имели репетиторов, среди них – почти 100% еврейских детей. Способные от природы да еще натасканные репетиторами, они доминировали. В какой-то момент директор школы спохватился и, почти как директор Демидовского лицея, полетел в Гороно. Ответ соответствовал духу времени: "отдавать предпочтение детям рабочих и крестьян (?)" – правда, последних в Питере отыскать было сложно. Этот первый набор был черноглазым, курчавым, с нестандартными носами. Позднее приняли Соломоново решение: в каждом районе города открыли математическую школу, намного разбавив таким образом концентрацию черноглазых и курчавых, ибо они устремились в эти школы.

Дочь моего шефа Аркадия Борисовича П. (о, мои любимые и нелюбимые шефы – о них надо писать отдельно!) Марина была круглой отличницей, победительницей математических и физических олимпиад, но беспокойный родитель попросил меня "подстраховать" дитя при приеме в ту самую школу "со львами". Мое вмешательство не потребовалось, Марину приняли одной из первых, школу она закончила блестяще, с золотой медалью, и была приглашена в Ленинградский университет как победительница городских и союзных олимпиад. Каково же было мое удивление, когда мой шеф попросил меня "найти концы" в университете. "Аркадий Борисович! – взмолился я, – Зачем? Она медалистка и прочее. "- Савва, запомни: никаких экспериментов со своими детьми не производить!

Нельзя полагаться на случай, тем паче, ты знаешь, кто они". Проклиная все на свете, я нашел "ход" и собственноручно вручил 500 рублей (год 1963-й – солидная сумма!), как я полагал, за воздух. Марину приняли на физико-математический факультет, а спустя короткое время Аркадий Борисович сказал мне: "Марина – единственная еврейка на ядерном отделении! Уразумел?" Я уразумел… Где теперь мудрый Аркадий Борисович, где его милая дочь Марина? Ничего не знаю…

Через много лет в Израиле я познакомился и подружился с профессором Ленинградского университета Соломоном Борисовичем Могилевским. Как партийный работник среднего уровня, карьера которого началась в 30-е годы, он пользовался особым уважением. По долгу службы он присутствовал на приемных экзаменах. Когда входили еврей или еврейка, председатель комиссии (русский) обычно вежливо просил:

"Соломон Борисович! Отдохните, идите покурить", и тот покорно покидал аудиторию, оставляя соплеменника в руках душегубов… В Израиле же судьба меня свела с замечательным историком и теоретиком шахмат Яковом Исаевичем Нейштадтом. Он мне на многое открыл глаза, что касалось процентной нормы в советских учебных заведениях. Она существовала всегда и, вероятно, устно доводилась до сведения университетского или институтского начальства. Свидетельство хорошо информированного П.А. Судоплатова: "Мне припоминается, что в 1939 г. мы получили устную директиву, обязывающую нас (внешнюю разведку. – С. Д.) – это происходило уже после массовых репрессий – следить за тем, какой процент лиц той или иной национальности находится в руководстве наиболее ответственных, с точки зрения безопасности, ведомств. Но директива эта оказалась куда более глубокой по своему замыслу, чем я предполагал. Впервые вступила в действие система квот"89. (Депутат израильского Кнессета мадам Солодкина училась на Восточном факультете Московского университета, причем в те времена, когда евреев туда вообще не принимали – любопытная подробность.) Я.И. Нейштадт рассказал мне, как его сын поступал в Медицинский институт. Приятель Нейштадта, русский,один из вершителей судеб в этом институте, спросил друга Яшу, хочет ли он, чтобы его сын поступил в институт. Желание было – сын прекрасно окончил институт.

Распределение. Друг спросил: "Яша, а почему бы твоему сыну не поступить в аспирантуру?" "- А разве это возможно?" – "Возможно!" И сын поступил в аспирантуру. Я люблю Советскую власть, хотя нынче она называется иначе, ибо она вечна!

И еще о музыке В 1850 г. немецкий композитор и дирижер Рихард Вагнер (1813-1883) опубликовал некое подобие (анонимного) памфлета под названием "Жидовство и музыка"*.

Основной постулат этого "сочинения" сводился к тому, что евреи напрочь лишены творческого начала, максимум, на что они способны, – добросовестное исполнительство. Но даже это утверждение Вагнера многие антисемиты восприняли в штыки… А все очевидные успехи еврейских музыкантов приписали (и до сих пор приписывают) умело организованной рекламе, которая якобы не допускала "гоев" (русских) на музыкальный Олимп. С тех пор тема "евреи и музыка" не покидала страниц ни филосемитских, ни антисемитских изданий…

В 1914 г. один из анонимных читателей журнала крайне правого толка "Прямой путь" прислал в редакцию письмо, точнее, заметку под названием «К сведению журнала "Прямой путь"» по поводу содержавшегося в уставе российских консерваторий отказа ограничить прием евреев в музыкальные заведения, который мотивировался тем, что без них "музыка может много потерять" (курсив автора письма), с чем аноним был категорически не согласен, так как «евреи ничего не дали русской музыке. Вот имена знаменитостей современных: Рахманинов, Глазунов, Скрябин, Падеревский, Зилоти, Шаляпин, Собинов, Фигнеры, Нежданова, Кусевицкий, Металлов, Лавровская, Направник, фон Глен, Брандуков, Збруева, Смирнов, Лядов, оба Танеева, оба Калинникова, Черепнин, Гречанинов, рус. балет. Вот имена знаменитостей недавняго прошлого: Чайковский, Римский-Корсаков, Рубинштейн (?), Серов, Балакирев, Мусоргский, Вержбилович, Давыдов. Если взять всю русскую музыку от Глинки до Глазунова, то найдем одно только еврейское имя: Рубинштейн. Но и тот интернационален, потому что выкрест третьяго или больше поколения, обрусевший, выродившийся (так в тексте. – С. Д.). Евреи хорошие муз. обезьяны, это правда; перенимают, подделываются они ловко, но их музыка груба, уродлива.

* "Памфлет" был переиздан в 1870 г. с указанием имени автора.

Кого дали они миру? Одного Мендельсона. Что дали они выдающегося в музыке?

Мелодию "Кол-нидре". А больше ничем не знамениты, беднее малороссов, в музыке непризнанных. Это вся их польза музыке, а почему не рассматривают их вред? Они грубы, не эстетичны, смешны, и все это вносят в музыку… Следовало бы сделать призыв к тем, кто может это сделать, чтобы спасти музыку от евреев. За что им столько благодеяний за счет русских, к тому же более способных, как это доказывает история музыки? Все имена, которыми горда русская музыка, это русские имена. Раздаются голоса, СПб. консерватория благодаря Глазунову уже есть первая в мире по количеству знаменитостей. Что ни профессор, то европейское имя: