Читать онлайн «Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия». Страница 70

Р. Легволд, в прошлом возглавлявший Институт перспективных исследований СССР при Колумбийском университете (США), одну из причин неудачи политики коллективной безопасности видит в том, что Сталин (как и Ленин) не верил ни в возможность длительного и плодотворного сотрудничества между капиталистическими странами, ни тем более в эффективное сотрудничество между последними и Советским Союзом. В первом случае — ввиду остроты «межимпериалистических» противоречий, во втором — из-за антисоветской политики капиталистических стран[801] (для чего у них было, как показал VI конгресс Коминтерна, достаточно оснований).

Некоторое доверие советским заверениям в приверженности коллективной безопасности придавала деятельность М.М. Литвинова, смещение которого в мае 1939 г. с поста народного комиссара иностранных дел СССР лишь доказало, что его именем и авторитетом сторонника идеи «неделимости мира» пользовались до поры до времени, скрывая подлинные цели сталинского руководства.

Живя постоянными ожиданиями «новой империалистической войны», которая согласно сталинскому «Краткому курсу истории ВКП (б)» началась с середины 1930-х годов, и, следовательно, ожиданиями новых социалистических революций, Сталин и его ближайшее окружение оставались в плену укоренившихся представлений о том, что приоритетным для мира капитализма по-прежнему остается задача сокрушить советский коммуно-социализм.

Еще одной попыткой образовать единый антисоветский фронт, по концепции «Фальсификаторов истории», и стал Мюнхен (сентябрь 1938 г.), в итоге которого, утверждалось в этой брошюре, дело шло к полной изоляции Советского Союза»[802].

Далее эта концепция получает законченный вид. Весной и летом 1939 г., то есть «в самые драматические месяцы предвоенного периода», с приближением человечества «к невиданной военной катастрофе», Советский Союз оказался в полной международной изоляции. Оказался… «благодаря враждебной политике Англии и Франции». Хотя именно в эти «драматические месяцы» и именно эти две западные демократические страны вели с СССР переговоры о военно-политическом союзе с целью противодействия агрессии нацистской Германии, на сей раз нацеленной против Польши.

Но дело в том, разъясняется в брошюре, что западные партнеры СССР по переговорам одновременно вынашивали коварный замысел: «двойной игрой» — затяжными переговорами с СССР и секретными переговорами с Германией «дать понять Гитлеру, что у СССР нет союзников, что СССР изолирован, что Гитлер может напасть на СССР, не рискуя встретиться с противодействием со стороны Англии и Франции». При этом последние опирались «на поддержку» в Соединенных Штатах. Только и оставалось Советскому Союзу, «при условии его полной изоляции», постараться сорвать этот «коварный замысел» любыми средствами. Так в самый последний момент пришлось пойти на соглашение с абсолютно чуждыми доселе немецкими фашистами, лишь бы избежать войны, продлить мир для советских людей. Раздел этого официального издания, откуда заимствованы приведенные положения, выразительно назван: «Изоляция Советского Союза. Советско-немецкий пакт о ненападении»[803]

Отметим, что эти плохо согласуемые с фактами истории положения на десятилетия вперед определили концептуальные рамки советской историографии Второй мировой войны[804]. Хотя со временем в трудах советских историков все реже встречались прямые ссылки на «Фальсификаторов истории» (как не совсем корректные).

Но было ли положение Советского Союза столь безнадежным, столь безвыходным, как это представляется по сей день некоторым, правда, сравнительно немногочисленным отечественным и зарубежным последователям концепции «Фальсификаторов истории»? Действительно ли он все более оказывался в международной изоляции?

Сомнения возникнут у каждого, кто обратится к свидетельству непосредственного участника дипломатических переговоров как с Англией и Францией, так и Германией, В.П. Потемкина, в 1937–1940 гг. первого заместителя народного комиссара иностранных дел СССР. В последующем народного комиссара просвещения РСФСР и редактора третьего тома «Истории дипломатии» (первое издание), целиком посвященного дипломатической предыстории Второй мировой войны[805].

В этом томе, опубликованном за три года до появления «Фальсификаторов истории», в главе по предвоенному 1939 году выделен параграф «Соперничество англо-французского блока и немецко-фашистской дипломатии из-за соглашения с СССР»[806]. Соперничество! Выходит, Советский Союз не только не был в «полной международной изоляции», а, наоборот, находился в выигрышной позиции, когда шла конкурентная борьба за то, чтобы заручиться его поддержкой. Ибо — так начинался параграф: «Для обоих лагерей исключительное значение приобретал вопрос, на чьей стороне в предстоящем столкновении окажется Советский Союз»[807].

Одно это свидетельство наносит чувствительный удар по основному положению «Фальсификаторов истории». О том, что советско-германский пакт явился всего лишь ответной советской реакцией защиты против общих для капиталистических стран антисоветских замыслов, простиравшихся якобы столь далеко, что они собирались объединиться в антисоветском походе. Однако через несколько дней после заключения пакта, в начале сентября, нацистская Германия напала на Польшу, в защиту которой, в соответствии со своими обязательствами, выступили Англия и Франция. Отметим странную логику авторов брошюры: раз западным странам не удалось втянуть Советский Союз в войну с нацистской Германией, воевать пришлось им самим. Но вопрос войны или мира не решался и не решается подобным образом.

В итоге получилось по «золотому правилу» дипломатии, как бы удачно (если не учитывать долгосрочные последствия пакта) реализованному Советским Союзом: двое дерутся, а третий радуется. Враждующие капиталистические группировки стран Запада и держав Оси схватились друг с другом, а социалистический Советский Союз оставался вне конфликта, намереваясь пожать плоды взаимного ослабления своих антагонистов. Официозный «Дипломатический словарь» (1960 г.) в качестве примера «использования противоречий между империалистами для обезвреживания их агрессивных замыслов» назвал внешнеполитическую стратегию и тактику СССР перед и в годы Второй мировой войны[808].

Такому эгоистичному выбору способствовали геополитически выгодное евразийское положение страны и ее громадный потенциал, благодаря которым в прошлом Россия нередко выступала в роли «козырного туза во внутриевропейских конфликтах»[809]. Кроме того, обвиняя западные страны в стремлении спровоцировать конфликт СССР с Германией — «без видимых на то оснований», скажет Сталин на партийном съезде в марте 1939 г.[810], советское руководство тем самым заранее выдавало индульгенцию самому себе на любые антизападные акции. Классовый подход к международным явлениям служил оправданием для применения тех методов и инструментов внешней политики, которые, в сталинском понимании, отвечали интересам социализма.

Однако вернемся к положению «Фальсификаторов истории» о том, что после Мюнхена дело шло к полной изоляции Советского Союза. К периоду до немецкой оккупации, в нарушение Мюнхенских соглашений, 15 марта 1939 г. Чехословакии, ставшей вторым (после Австрии) европейским государством, независимость которого растоптал Гитлер. Временные рамки послемюнхенского периода в Европе охватывают таким образом примерно шесть месяцев — с октября 1938 г. по середину марта 1939 г. По мнению такого авторитета исторической науки, как А. Тойнби, редактора многотомной серии «Обзор международных дел за 1939–1946 гг.», с многих точек зрения Вторая мировая война фактически началась с оккупации Чехословакии Германией и лишь формально с ее нападения на Польшу 1 сентября. Март 1939 г. Тойнби считал «поворотным моментом в истории»[811].

Приняв столь определенную, не лишенную серьезных доводов оценку развития предвоенного политико-дипломатического кризиса в Европе, следует принять и другое. Согласиться с тем, что главный вектор событий уже определился, и оснований рассчитывать на кардинальные перемены в ситуации на Европейском континенте после этого не приходилось. Нечто существенное случилось до марта 1939 г.

Советско-германский пакт не был импровизацией. СССР и Германия пришли к согласию не «в самый последний момент», как уверяла советская партийно-государственная пропаганда. Известный американский журналист и публицист Г. Солсбери, очевидец событий, вспоминает: ничто так не потрясло мир, как подготовленное втайне подписание советско-германского пакта 23 августа 1939 г. Однако, добавляет он, «очень быстро стали вспоминаться факты, которые явно свидетельствовали, к чему шло дело»[812]. Присмотримся и мы повнимательнее к послемюнхенскому периоду, к политике СССР между октябрем 1938 г. и мартом 1939 г. и зададимся вопросом, не был ли в этот период предопределен выбор сторон, приведший к пакту? Не были ли такие факты, которые бы явно свидетельствовали, к чему шло дело?