Читать онлайн «Союз звезды со свастикой: Встречная агрессия». Страница 35

Поскольку цель этой статьи — выявить один из наименее известных в истории эпизодов, помогающий понять, как началась война в 1939 г., а именно — польскую проблему, нам нужно обратиться к «Краткому курсу». Давайте вспомним, что его авторы, то есть Сталин, настаивали, что Польша — вероятная следующая жертва германской агрессии[344]. Это не просто совпадение: точка зрения Сталина на грядущую судьбу Польши, опубликованная в «Кратком курсе» в сентябре 1938 г., и статья Потемкина «Куда идет Польша?», опубликованная несколькими месяцами ранее в «Большевике». Первоначально печатающийся с продолжениями в «Правде», «Краткий курс» был потом напечатан шестимиллионным тиражом на русском языке. Германский посол Шуленбург записал, что «Правда» превознесла «всемирно-историческое значение» этой книги, потому что «она предоставляет братьям и товарищам вне советских границ необходимые индикаторы [руководство] для осуществления революционного действия»[345].

В соответствии с наклонностями Сталина как литератора и знатока культуры, авторы «Краткого курса» также заново развили философский марксизм-ленинизм — изложенный так, как хозяин Кремля понимал эту доктрину. Они также представили его взгляд на историческую значимость самого себя — после того, как чистки 1937–1938 гг. прекратили земное существование его конкурентов на корону Ленина. Посол Шуленбург так характеризовал биографию Сталина в «Кратком курсе»: после «очень грубой подделки фактов… авторы решили изобразить Сталина как непогрешимого исполнителя воли его учителя, Ленина, и искоренить память о действительных руководителях большевистской революции»[346]. Сталин и его агенты переписали прошлое, чтобы повысить его роль в революционной истории. Убийство большинства соратников и противников из среды старых большевиков в чистках 1937–1938 гг. дало Сталину возможность значительно раздуть собственную важность. Он удалил свидетелей истории, могущих представить другие взгляды.

Сентябрь 1938 г. был месяцем безнадежной пред-мюнхенской дипломатии на пике судетского кризиса. В то время Литвинов, номинальный нарком иностранных дел, истово предлагал свой товар Лиге Наций в Женеве под лозунгом «коллективной безопасности», пытаясь убедить иностранные правительства и общественность начать войну против нацистов[347]. В течение того месяца и даже в последовавшие месяцы Литвинов часто использовал этот лозунг (далее покажем, что и советская пресса делала то же, хоть и менее часто). Но он делал это, как обычно, специфически не связывая предлагаемые коллективные антигитлеровские действия других стран со сходными действиями Советского Союза, который внесет «свою лепту» — что неоднократно обещал Литвинов и другие советские представители. Но ни Литвинов, ни другие, как отметил проницательный канадский дипломат, никогда не говорили, что собой представляет та самая «лепта»[348].

Фактически же лозунг «коллективной безопасности» с подсобной линией политической агитации за «объединенный [народный] фронт», хотя и непрерывно провозглашался Литвиновым в Женеве в сентябре 1938 г., был уже, как и сам нарком иностранных дел, незаметно отодвинут Кремлем в сторону, как это видно из «Краткого курса». Отодвинут еще до того, как четыре державы встретились в Мюнхене в конце того месяца, чтобы умиротворить Гитлера, передав ему Судеты.

Вспомним, что «Краткий курс» был готов задолго до разрешения в Мюнхене спровоцированного Гитлером судетского кризиса. Но многие противники Оси, жившие в то время, как и бесчисленные историки, большинство из которых не цитировали «Краткий курс» и, возможно, даже не читали его, пришли к заключению, что Сталин только позже отказался от «коллективной безопасности». По их мнению — в результате личного разочарования отсутствием успеха в формировании «народного фронта» с западными державами для вооруженного противостояния требованиям Гитлера от Чехословакии[349].

«Коллективная безопасность», хоть и не прямо отвергнутая в «Кратком курсе», не была упомянута на его страницах, где был провозглашен «новый период». Этот «новый период», то есть существующий, не был ясно определен. Но было сказано, что он следует после «периода парламентского оппортунизма». Он был также периодом движения истории от «классовых конфликтов» через революционное пролетарское действие, включая «период» пролетарской революции и заканчивая захватом власти пролетариатом, как только «империализм» будет свергнут[350].

То, что «коллективная безопасность» была на деле отправлена в отставку еще до умиротворения в Мюнхене, становится очевидным ввиду заявления Сталина, тоже на страницах «Краткого курса», что партии Второго интернационала (то есть на кремлевском жаргоне социалистические и социал-демократические партии Запада) «были недостаточны для революционной борьбы пролетариата»[351]. Эти партии, якобы преобладавшие в предыдущий период [ «парламентского оппортунизма»], никогда не смогут, по мнению Сталина, «обеспечить руководство для подготовки пролетариата к революции». Это утверждение подчеркивало откровение Сталина, что старый «период» закончился. С его уходом Кремль незаметно похоронил вместе с «коллективной безопасностью» и ее подсобный объект, «народный фронт» — то есть продвигаемое Москвою сотрудничество некоторых секций коммунистических партий с некоторыми западными социалистическими партиями (партиями Второго интернационала) и даже с некоторыми буржуазными партиями (как во Франции в 1936–1938 гг.). Но управляемый Кремлем Коминтерн, который формально отвечал за отношения Москвы с заграничными секциями партии и прежде боролся за «коллективную безопасность» и «народные фронты» против «агрессоров», продолжал делать то же самое и в последующие месяцы — разумеется, только вне Советского Союза[352].

Итак, как мы прежде установили, Кремль продолжал старательно усугублять путаницу в представлениях о своих внешних интересах, говоря одновременно обеими сторонами своего журналистского рта. Одному иностранному дипломату, заметившему в прессе тенденции новой политической линии, Потемкин указал в начале 1939 г., что советская пресса продолжала упоминать «коллективную безопасность»[353]. Сталин поддерживал эту путаницу даже внутри СССР. Руководителю Коминтерна Димитрову он впервые сообщил о прекращении «коллективной безопасности» через семь дней после начала войны![354]

Следовательно, когда Литвинов выступал в Женеве, отход Москвы от очень успешных и привлекательных внешнеполитических лозунгов «коллективной безопасности» и «народного фронта» продолжался уже более года — хотя, вместе с уменьшением роли Литвинова, отказ от старого и переход в «новый период» тоже прошел, как говорилось выше, не замеченным многими дипломатами. Посол Франции в Москве (и позже в Берлине) Робер Кулондр, вспоминая потом в своих мемуарах о довоенном периоде и особенно об осени 1938 г., писал, что, хотя и ходили слухи о том, что Литвинов не в фаворе, его посольство продолжало ожидать от Москвы поддержки политики «коллективной безопасности», чтобы остановить германскую агрессию. Тем не менее и он слышал от Потемкина, что Москва, возможно, заинтересована в переговорах с Германией и в разделе Польши. Хотя Кулондр, по всей видимости, не читал апрельской статьи Потемкина в «Большевике», он услышал от своего талантливого поверенного в делах, Жана Пайара, о том, что Потемкин сказал ему и другим французским дипломатам, что Советский Союз может быть заинтересован в расчленении Польши[355].

По возвращении в Москву в октябре 1938 г. Литвинов, очевидно, читал статьи Потемкина и более поздние откровения московской прессы на ту же тему. Ибо он тоже изложил Кулондру, предположительно осенью 1938 г., часть содержания статьи «Куда идет Польша?». Повторяя сталинскую линию, впервые выраженную Потемкиным, Литвинов сказал, что Советы не уважают польскую армию и видят в Польше поле боя или землю, о которой можно вести переговоры с Гитлером[356].

Итак, ранние заявления Потемкина о разделе Польши были частью нового дерзкого внешнеполитического курса Кремля, который был публично, хоть и завуалированно, выражен в «Кратком курсе» и в других публикациях. Но эти информационные сигналы не закончились статьей Потемкина в «Большевике», обличением Гитлера в мнимом антипольском заговоре Сталиным и его соавторами по «Краткому курсу» и замечанием Литвинова Кулондру о польской армии.

Посол Шуленбург, ощущавший юмор, распространившийся в правительственной Москве в день созыва Мюнхенской конференции, был принят Потемкиным в тот же день, 29 сентября 1938 г. Потемкин, выражая гнев своего начальника на то, что его не включили в список приглашенных обсуждать судьбу Чехословакии в Мюнхене, пошел в атаку. Как только Шуленбург оказался в его кабинете, Потемкин разразился тирадами с кучей претензий, направленных против Германии и всех стран, замешанных в Судетском кризисе, кроме своей собственной страны.