Читать онлайн «Миссия Русской эмиграции». Страница 15

Этот новый облик российской монархии – «без старых недостатков, но на старом фундаменте» - серьезных разногласий не вызывал. Преобладали убеждения, что большевиков в скором времени ждет неминуемый экономический крах, к которому нужно готовиться, сплачивая ряды. Разногласия в среде монархистов возникли, когда это ожидание затянулось, и в основном из-за непредвиденности самой политической ситуации, в которой пришлось искать путей освобождения России и решать вопрос престолонаследия.

Среди монархистов имелись свои левые и правые: от сторонников монархии парламентарной, конституционной – до самодержавной; от «франкофилов» - до «германофилов» (в зависимости от того, с какой страной связывались надежды на помощь России); от непредрешенцев, не чувствовавших себя вправе навязывать волю народу из заграницы – до легитимистов, считавших необходимым провозглашение царя уже в эмиграции (по их мнению, само существование носителя законной власти должно было «вдохновить народ на борьбу»).

На Рейхенгалльском съезде эти разногласия были сглажены: вопрос о престолонаследии был признан несвоевременным (поскольку не исключалась возможность, что царская семья спаслась); вместо этого был избран Высший Монархический Совет во главе с Н.Е. Марковым (два других члена: А.А. Ширинский-Шихматов и А.М. Маленников; впоследствии был кооптирован один «франкофил», А.Ф. Трепов). Разногласия выявились позже – когда Великий Князь Кирилл Владимірович (1876-1938) провозгласил себя в 1922 г. Блюстителем Престола, а в 1924 г. (тогда уже не оставалось сомнений в гибели царской семьи) – Императором.

Однако, он был поддержан лишь меньшинством монархической эмиграции, в основном в Германии (кругами ген. Бискупского, М.Е. фон Шейбнера-Рихтера, организацией П.М. Авалова-Бермондта) и в Венгрии. Многие влиятельные члены династии были согласны с вдовствующей императрицей Марией Феодоровной, считавшей заявление Кирилла Владиміровича несвоевременным: «Государь Император будет указан Нашими Основными Законами в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом». Того же мнения был и вел. кн. Николай Николаевич: «...будущее устройство Государства Российского может быть решено только на Русской Земле, в соответствии с чаяниями Русского Народа»[91], после освобождения России. На эту позицию стало и подавляющее большинство членов Высшего Монархического Совета вместе с Марковым, и ген. Врангель (в 1924 г. он поставил себя и армию в распоряжение Великого Князя Николая Николаевича)[92]. Избрание последнего вождем эмиграции на Зарубежном съезде в 1926 г. (где вопрос о престолонаследии вообще не затрагивался) означало перемещение и монархического центра из Германии в Париж.

В указаниях на «чаяния русского народа» речь скорее шла о выборе народом монархии как формы правления, а не о «выборе» царя – для этого существуют законы о престолонаследии, введенные Павлом I. Однако, по мере настаивания Великого Князя Кирилла на своем царском титуле, как раз многие толкователи этих законов стали утверждать, что он, несмотря на старшинство по первородству, вообще не имеет права на престол, хотя бы уже потому, что его мать, герцогиня Мекленбургская, перешла в православие лишь после бракосочетания и рождения детей, да и сам Великий Князь Кирилл женился на двоюродной сестре, разведенной и неправославной (к тому же брак этот был заключен вопреки воле Императора, в нарушение фамильных, церковных и гражданских законов Империи). Поэтому многие выступали в пользу иных кандидатов на престол (прежде всего в пользу вел. кн. Дмитрия Павловича). Во всяком случае, даже для убежденных сторонников монархии вопрос о престолонаследии утратил ясность – в чем была еще одна из причин непредрешенчества, в том числе в среде монархистов.

В непопулярности Великого Князя Кирилла Владиміровича сыграл роль и слишком властный тон его заявлений (при небезспорности претензий), и то, что до тех пор он не проявил себя на политическом поприще – разве что нарушением присяги и демонстративным выступлением в поддержку Февральской революции еще до отречения Государя (чего именно верные монархисты не могли ему простить). Великий Князь Николай Николаевич же, хотя и не входил в число ближайших по закону претендентов на престол (он шел третьим), был известен как военно-политическая фигура, способная организовать борьбу против большевиков – поэтому он и стал вождем эмиграции на Зарубежном съезде, где сторонников Кирилла Владиміровича вообще не было.

Раскол в монархическом движении нанес значительный ущерб престижу русской эмиграции. Антимонархические силы пытались его намеренно углубить. О том, кто был прав и кто неправ в этих спорах – в эмиграции до сих нет единого мнения. Видимо, необычность ситуации давала чувство правоты сторонникам противоположных точек зрения. Лишь после смерти вел. кн. Николая Николаевича в 1929 г. авторитет Кирилла Владиміровича стал постепенно укрепляться. Главную роль в этом сыграла поддержка, оказанная ему первоиерархом Зарубежной Церкви. Митрополит Антоний признал Кирилла носителем царской власти, сочтя для этого достаточным принцип первородства (по мужской линии), то есть старшего в династии: «если мы не примыкаем к обоим бунтам 1917 года, ...то должны признать, что согласно законам, согласно древнему разуму и примеру прежних Государей, ... власть Царскую получает законный Наследник сам по себе, т.е. прямо от Промыслителя Господа без всякого избрания, ибо избрание рода Романовых, с его потомством на царство совершилось в 1613 году Великим Земским Собором в Москве, каковое избрание никакой законной властью отменено не было и не может быть отменено»[93].

В связи с этими спорами монархическому флангу пришлось выслушать много критики слева – и справедливой, и несправедливой. Заметим, однако, что идея монархии в своей основе относится не столько к политическим, сколько к духовным. Что же касается политики – то нет оснований относить Великого Князя Кирилла Владиміровича к крайне правым «доктринерам» и «реставраторам» только потому, что он объявил себя Императором; его программные заявления (например, в 1925 и 1927 гг.) мало чем отличалась от решений Рейхенгалльского съезда; более того: в 1920-е годы он даже был готов совместить монархию с американской моделью демократии, в 1930-е – с системой Советов (правда, такая податливость тоже не вызывала симпатий)...

К крайне правому флангу, который давал больше оснований для справедливой критики, следует отнести тех «зубров», которые требовали безоговорочной реставрации старого – даже не по идейным убеждениям, а потому, что лично им раньше жилось хорошо. Которые по некоему «естественному закону» ставили себя выше других и могли, например, сказать: «Вообще-то я не люблю чернь, но вы, милочка, мне очень нравитесь!»[94].

Была, однако, у значительной части правого фланга одна общая склонность, заслуживающая сожаления: без всяких доказательств зачислять любых оппонентов в "жидо-масоны". Например, в прокламации "Российского Имперского Союза" в 1938 г. говорилось: «Евразийцы, непредрешенцы, рдовцы, второсоветчики, новопоколенцы, оборонцы, возвращенцы, имковцы и прочая, и прочая – руководимы невидимой для них силой масонских лож, вдохновляемых скрытым в тени иудейством»[95].

Будущим исследователям эмиграции с подобными обвинениями придется встречаться весьма часто. Но за этими страхами перед «жидо-масонским заговором» нужно видеть и их причину: реальную историческую подоплеку той эпохи, иначе позиция правых будет непонятна. Поскольку эта тема теперь особенно табуирована и малоизвестна – в следующей главе придется сделать историческое отступление, необходимое и для понимания многого другого, о чем говорится в этой книге и к чему давно пора перейти.

Без этого будет непонятна не только позиция правых, но и миссия всего русского зарубежья: она определялась не только уникальностью ситуации на родине, но, в не меньшей степени, и состоянием міра, в котором русской эмиграции пришлось существовать.

Споры на тему «жидо-масонского заговора» типичны не только для эмиграции, но и для всей переломной эпохи XIX-XX веков. В правых кругах программой этого заговора, считаются «Протоколы сионских мудрецов». Основное утверждение состоит в том, что евреи, будучи сами немногочисленны, используют тайную масонскую организацию как инструмент для целенаправленного разложения и порабощения христианского міра его же руками, с целью установления своего мірового господства – чем объясняются и революция в России, и власть большевиков. Чтобы отделить здесь факты от домыслов, лучше всего обратиться к масонским и еврейским источникам[96].