Читать онлайн «Избранные произведения». Страница 30

Со скорбью и разбитым сердцем жду я последней минуты. Когда получите на детей деньги от общества, разделите их поровну».

А вот письмо одного итальянца, которого заставили выполнять ту же работу:

«Дорогая Луиза!

Привет от убитого горем Карло. Это мое последнее письмо. Вот и все, говорить больше нечего. Очень грустно. Прощай, прощай».

23 января женщины и дети забастовщиков устроили в Тринидаде демонстрацию в знак протеста против заключения в тюрьму матушки Джонс, которая находилась до этого в госпитале Сан-Рафаэль. Они шли всю дорогу довольно весело, смеясь и распевая, пока не свернули на Мэйн-стрит. Там неожиданно путь им преградил отряд конной милиции. «Расходитесь по домам! — закричали солдаты. — Разойдитесь! Назад! Здесь не пройдете!» Женщины в нерешительности остановились, а затем хлынули вперед, а отряд кавалерии медленно двинулся на них с саблями наголо. Вся ненависть к милиции, которая так долго накапливалась у забастовщиков, вдруг вырвалась у этих женщин наружу. Они начали насмехаться над солдатами, выкрикивать: «Эй вы, штрейкбрехерские пастухи! Болдуин-Фелтсы!» Солдаты въехали прямо в толпу, оттесняя женщин. Во главе солдат выступал сам генерал Чэйз, выкрикивавший самые грубые ругательства. Генералу попалась на пути молоденькая девушка, лет шестнадцати. Он подъехал к ней вплотную и со всего размаху ударил в грудь. В бешенстве она крикнула ему, чтобы он подумал о том, что делает. Затем подскакал солдат и ударил ее саблей. Из толпы женщин вырвался стон и пронзительный крик. Лошадь генерала Чэйза от неожиданности бросилась в сторону, генерал грохнулся на землю. Женщины разразились хохотом. «Топчите их конями, наезжайте на них!» — закричал генерал. И солдаты повиновались. Они поскакали на женщин. Сам генерал Чэйз раскроил одной женщине голову своей саблей. Подкованные лошади топтали женщин, детей, сбивая их с ног. В ужасе толпа бросилась бежать по улице, солдаты помчались за ними, нанося удары и крича как одержимые. Соскакивая с лошадей, озверевшие солдаты набрасывались на женщин с кулаками, избивая их и таща по улице. В этот день тюрьма наполнилась более чем сотней «военных преступников».

В конце февраля в Тринидад прибыл для ознакомления с ходом стачки подкомитет Комиссии по шахтам и горному делу палаты представителей Конгресса Соединенных Штатов. Среди прочих обнаружившихся фактов самые тяжелые обвинения против милиции содержались в показаниях свидетелей. Правда, капитан Дэнкс, адвокат милиции, заявил, что он представит уйму свидетелей, которые могут опровергнуть эти обвинения, но он до конца слушания дела даже и не вызвал ни одного из них.

В последний день расследования, 9 марта, около палаточной колонии в Форбсе был обнаружен мертвый штрейкбрехер. На следующий день милиция под командованием полковника Дэвиса прибыла в Форбс и до основания разрушила колонию забастовщиков. Они снесли палатки, переломали утварь, а забастовщикам приказали в течение сорока восьми часов покинуть территорию штата. Полковник сказал, что генерал Чэйз приказал ему «уничтожить палаточную колонию», так как забастовщики из Форбса были главными свидетелями в комиссии Конгресса по делу о зверствах милиции. Более пятидесяти забастовщиков и их семьи были выгнаны прямо на улицу, несмотря на лютый зимний холод. Они остались без жилья и пищи. Вскоре после выселения два ребенка умерли от простуды.

Несколько дней спустя милиция выгнала из палаточной колонии в Ладлоу десять человек, выступавших против нее в качестве свидетелей. Их отправили под конвоем в Бервинд. Там их избили и заставили стоять навытяжку у каменной стены перед наведенной на них пушкой. Им не давали шелохнуться и при малейшем движении кололи штыками. В таком положении их продержали четыре часа, каждую минуту угрожая расстрелом, а затем раздобыли бич из сыромятной кожи и погнали ударами бича по каньону, преследуя их на лошади. Преследователи гнались за ними галопом. Один старый горняк, по фамилии Файлер, совсем выбился из сил и не мог больше бежать. Он остановился. Тогда четверо солдат набросились на него и избили так, что ему пришлось ползком добираться до Ладлоу.

Казалось, все было сделано, чтобы довести забастовщиков до белого каления. Четыре раза милиция делала вид, что обыскивает колонию Ладлоу в поисках оружия. Каждый раз они устанавливали два пулемета на железной дороге и направляли их на колонию. Затем, обрушившись на палатки, выгоняли всех мужчин и выстраивали их в открытом поле, на расстоянии мили от лагеря, под дулом третьего пулемета. А в это время солдаты обходили весь лагерь и разворовывали все, что попадало им под руку. Они врывались в хижины забастовщиков, взламывали двери, оскорбляли женщин.

Я не собираюсь утверждать, что забастовщики не оказывали никакого сопротивления террору, но я знаю, что сами они не чинили насилия по отношению к милиции, если не считать насмешек и грубой брани. Несмотря на это, они были спровоцированы на ряд отчаянных поступков, от которых даже руководители не могли надеяться удержать их в течение долгого времени. Дома их разрушали или учиняли в них погром, жены их подвергались насилию, самих их постоянно грабили, избивали и оскорбляли. Они решили, что дольше терпеть не смогут. Генерал Чэйз запретил восстанавливать палаточную колонию в Форбсе. Тогда стачечники стали грозить, что сделают это наперекор всему. На этот раз, говорили они, они будут сопротивляться так, что милиция не сумеет разрушить их дома, не перебив предварительно их всех до единого. Затем забастовщики начали лихорадочно скупать оружие повсюду на пятьдесят миль в окружности. И вдруг 23 марта милиция была отозвана.

250 000 долларов, предоставленные Денверским расчетным банком для содержания солдат, были уже давно израсходованы. Более того, государственный ревизор Кенехан произвел расследование и обнаружил такие ужасающие взяточничества и злоупотребления со стороны чиновников и частных лиц, что отказался санкционировать выплату по векселям. Среди солдат стало расти недовольство, так как они не получали жалованья. Одетые в форму охранники скитались по округе, занимая деньги и подписывая векселя, оплатить которые должно было государство. Дисциплина, таким образом, ослабела повсюду. Офицеры не могли заставить своих людей слушаться приказаний. Но перед тем, как милиция покинула район, были навербованы новые две роты. Рота «В» — в Уолсенбурге и отряд «А» — в Тринидаде. Эти части состояли почти исключительно из охранников с шахт и из детективов «Болдуин-Фелтс». Издержки по их содержанию оплачивали угольные компании.

Наиболее упорные штрейкбрехеры из других отрядов были собраны в новый отряд, в шутку прозванный «рота Q». Его штаб разместился в Ладлоу. Эти три отряда и остались в районе стачки. Многие из этих людей были профессиональными штрейкбрехерами. Они выходили на работу в шахты в своей милицейской форме и оставляли ружья у входа в шахту…

19 апреля, воскресенье, было первым днем пасхи у православной церкви, и греки из палаточной колонии Ладлоу праздновали ее. Все праздновали вместе с ними, так как греков в колонии любили все забастовщики. Их было около пятидесяти — все молодые и неженатые. Некоторые из них участвовали в Балканской войне. Луис Тикас, окончивший Афинский университет, был самым милым и храбрым и пользовался наибольшей любовью. Поэтому он и стал вождем забастовщиков.

День был чудесный: земля просохла, солнце ярко светило. На рассвете все население Ладлоу уже встало и развлекалось возле своих палаток. Греки начали танцевать, как только взошло солнце. Они отказались идти в большую палатку и вместо этого украсили флагами залитую солнцем площадку утрамбованной земли. Вытащив со дна своих чемоданов национальные костюмы, они все утро танцевали на этой площадке греческие национальные танцы. На бейсбольной площадке шли состязания мужчин и женщин по бейсболу. Две женские команды отважились принять участие в игре, и греки преподнесли женщинам в качестве пасхального подарка спортивные костюмы. Так весь лагерь со смехом и шумом отмечал праздник. Повсюду видны были дети, игравшие в поле, на молодой травке.

Как раз в самый разгар игры в бейсбол через линию железной дороги перешли четыре милиционера с. винтовками. Солдаты частенько приходили сюда и смотрели, как играют забастовщики, но они никогда раньше не захватывали с собой винтовок. Они медленно вышли на площадку, где играли мужчины, и расположились между первой линией старта и чертой «дома», направив ружья прямо на толпу. Забастовщики некоторое время не обращали на них внимания, но вот они заметили, что солдаты стоят как раз на черте, которую надо переходить играющим, и мешают игре. Один из игроков попросил их подвинуться в сторону, чтобы бегуны могли пробежать. Он сказал также, что нет никакой необходимости направлять на толпу винтовки. Милиционеры грубо ответили ему, что это не его дело — черт возьми! — и что если он скажет еще хоть слово, то они немедленно устроят кое-что. Тогда мужчины спокойно перенесли игру в другое место и продолжали играть. Но милиционеры искали повода для ссоры и поэтому перешли на площадку, где играли женщины. У женщин, однако, оказалось меньше выдержки, чем у мужчин. Они стали смеяться над охранниками, называя их пастухами «скэбов», крича, что ружей они не боятся и что две женщины с хлопушкой могут напугать солдат до смерти. «Ладно, девчонки, — ответил один из милиционеров. — Сегодня веселье у вас, а завтра будет у нас». Вскоре после этого они удалились. Когда игра в бейсбол окончилась, греки устроили для всей колонии завтрак. Старая палатка для собраний показалась им недостаточно хорошей для их большого праздника. Они решили для полного великолепия послать в Тринидад купить ради этого случая новые палатки. Мужчинам было подано пиво, женщинам — кофе. И каждый раз, когда кто-нибудь из греков пил, он вставал и вместо тоста исполнял греческую песню. Все были очень веселы и наслаждались этим первым весенним днем. Вечером был устроен бал. Вдруг около десяти часов появился один человек и сообщил потихоньку мужчинам, что по колонии тайком разъезжает отряд милиции и подслушивает, что делается в палатках.