Читать онлайн «Антология современного анархизма и левого радикализма, Том 2». Страница 22

Но что происходит, если, например, один батальон вооруженных сил терпит поражение? Тогда приходится посылать подкрепления для марионеточной армии данной развивающейся страны. Все ее правительство оказывается подчиненным армии. А армия начинает относиться к гражданскому правительству с подозрением, ибо Пентагон внушил ей — с помощью промывания мозгов и денежных подачек, — что гражданское правительство есть коммунистическая угроза нации. За этим следуют военные перевороты, и именно такой сценарий повторяется снова и снова в странах, пользующихся «поддержкой» США.

На самом деле, то, что мы имеем сейчас, — это «империалистичный» вариант империализма. Борьба за позиции влияния происходит сейчас внутри страны-метрополии, так что, по сути дела, колонизованным оказался сам американский народ.

Одно время я думал, что колонизованы одни только чернокожие. Однако сейчас, я полагаю, нам нужно до какой-то степени изменить содержание нашей пропаганды, потому что, если рассматривать эксплуатацию как колонизационный феномен, то получается, что колонизован весь американский народ. Семьдесят шесть компаний эксплуатировали и продолжают эксплуатировать всех и каждого. Американский народ является колонизованным народом еще в большей степени, чем население развивающихся стран, где орудует военщина.

Вот почему движение в защиту мира столь важно. Если движение за мир окажется успешным, тогда окажется успешной и революция. Если это движение провалится, то провалится и революция в стране-метрополии. Другими словами: если войны вдруг прекратятся, народ обнищает до такой степени, что вся экономика полетит в тартарары. Только плановая экономика способна успешно бороться с хаосом, который будет вызван отсутствием экономических стимулов. Сейчас войны — это экономический стимул для военных поставщиков.

Именно поэтому нам крайне важно иметь контакты с движением в защиту мира. И не просто контактировать с ним, но оказывать ему всемерную и активную поддержку самыми различными способами, включая печатные материалы и демонстрации.

Нам нужно осознавать свое положение и знать, кто мы сами и кто наши враги. Тысяча войн и тысяча побед. И пока мы не будем знать, кто наш враг и какова именно ситуация, мы будем всего лишь топтаться на месте. Даже движение в защиту мира не может поколебать наших принципов самообороны. Мы в любом случае будем защищаться против нападений и против любой агрессии. В целом мы выступаем за то, чтобы положить конец всем войнам. Но, с другой стороны, мы поддерживаем самооборону народа Вьетнама и всех других борющихся народов.

Что бы вы лично ни думали о гомосексуальности и о различных освободительных движениях среди гомосексуалистов и женщин (а я говорю о гомосексуалистах и женщинах как об угнетенных группах), сколь бы велика ни была ваша неуверенность в себе, связанная со всем этим, нам нужно пытаться достичь с этими движениями революционного единства. Я говорю «сколь бы велика ни была ваша неуверенность в себе», потому что, как мы все прекрасно знаем, зачастую первый импульс, возникающий в нас при виде гомосексуалиста, — это дать ему по зубам, а при виде женщины — заставить ее замолчать. Мы хотим дать гомосексуалисту по зубам, потому что боимся, не гомосексуалисты ли мы сами; и мы хотим ударить женщину или заставить ее заткнуться, потому что боимся, что она может кастрировать нас, отобрать у нас яйца, которых у нас, может быть, и с самого начала не было.

Нам необходимо обрести уверенность в себе, и потому мы должны проявлять уважение и сочувствие ко всем угнетенным. У нас не должно быть того расистского подхода, который белые расисты проявляют в отношении нашего народа только из-за того, что мы чернокожие и бедные. Очень часто самый последний бедняк среди белых оказывается и самым большим расистом, так как он боится потерять что-то или обнаружить что-то, чего у него нет. Так что вы самим своим существованием представляете для него некую угрозу. Подобная же психология работает и тогда, когда мы сами видим угнетенных людей и испытываем чувство гнева — только из-за их нестандартного поведения или свойственного им отклонения от установленной нормы.

Вспомним: мы еще не установили окончательно революционную систему ценностей. Она еще только находится в процессе становления. Но я что-то не припоминаю, чтобы мы когда-нибудь установили норму, предписывающую революционеру осыпать гомосексуалиста оскорблениями, или же положение, по которому революционер должен делать все от него зависящее, чтобы помешать женщинам говорить откровенно о том особом виде угнетения, которому подвергаются только они. На самом деле, все обстоит прямо противоположным образом: мы говорим, что признаем за женщиной право быть свободной. О гомосексуалистах мы пока что вообще говорили не слишком много, но нам следует как-то отнестись к движению сексуальных меньшинств, поскольку оно является реальной вещью. И мне известно — и из книг, и из личного опыта и наблюдения за жизнью, — что никто в обществе не готов предоставить гомосексуалистам ни свободы, ни равенства. Возможно, они являются самыми угнетенными людьми во всем обществе.

Что же сделало их гомосексуалистами? Возможно, я не до конца понимаю это явление. Кое-кто говорит, что причиной тут империалистическое разложение. Я не знаю, так

ли то, но скорее сомневаюсь в этом. Однако, как бы там ни было, мы знаем, что гомосексуальность — это факт реальной действительности, и мы должны принимать его в самой чистейшей форме, а именно: индивидуум должен иметь свободу пользоваться своим телом так, как он только пожелает.

Это не значит, что я одобряю те стороны гомосексуальности, которые мы не можем рассматривать как революционные. Но нет никаких оснований утверждать, будто гомосексуалист не может быть также и революционером. Возможно, я и сейчас нахожусь во власти своих предрассудков, говоря, что, вот, мол, «даже гомосексуалист может быть революционером». Совсем наоборот — возможно, именно гомосексуалист как раз и может стать самым революционным элементом.

Когда мы проводим революционные конференции, митинги и демонстрации, движение за освобождение сексменыпинств и движение за освобождение женщин должны принимать в них самое активное участие. Некоторые группы внутри этих движений могут оказаться более революционными, чем другие. Нам не следует судить по поступкам отдельных людей и говорить, что все эти группы реакционны или контрреволюционны, ибо это попросту не так.

Нам нужно подходить к разным фракциям внутри этих движений точно так же, как мы подходим к любым другим группам или партиям, претендующим на роль революционных. Нужно найти какой-то критерий — еще не знаю, какой, — чтобы научиться различать, действует ли та или иная организация искренне и по-революционному, выступает ли она с позиций действительно угнетенных слоев (мы готовы признать заранее, что если речь идет о женщинах, то они, вероятно, угнетены на самом деле). Если эти группы делают что-то нереволюционное или контрреволюционное, мы будем критиковать их за данный конкретный поступок. Если у нас есть ощущение, что революционная по духу группа хочет стать революционной и на практике, но допускает ошибки в трактовке революционной философии, или же не понимает диалектики действующих в обществе сил, нам следует критиковать таких людей именно за это, а не за то, что они являются женщинами, пытающимися обрести свободу. То же самое относится и к гомосексуалистам. Мы никогда не должны объявлять целое движение нечестным, если на самом деле эти люди пытаются быть честными. Они всего лишь искренне заблуждаются. Друзьям позволено совершать ошибки. Это врагу не позволено совершать ошибок, потому что само его существование есть ошибка, и мы страдаем от этой ошибки. Но фронты освобождения женщин и сексуальных меньшинств — это наши друзья, они — наши потенциальные союзники, а нам нужно столько союзников, сколько только возможно.

Нам нужно быть готовыми обсуждать ту неуверенность в себе, те предрассудки, которые есть у многих людей в связи с гомосексуальностью. Когда я говорю «неуверенность в себе», я имею в виду живущий в нас страх, что гомосексуалисты каким-то образом угрожают нашей мужественности. Я могу понять этот страх. Длительный процесс социальной дрессировки, через который проходит каждый американский мужчина и который все глубже загоняет в него чувство неуверенности, приводит к тому, что от гомосексуальности нас может «переклинивать». У меня у самого есть некоторые психологические проблемы с мужской гомосексуальностью. Но, с другой стороны, женская гомосексуальность у меня ничего подобного не вызывает. И это знаковое явление само по себе. Я думаю, это происходит из-за того, что мужская гомосексуальность представляет для меня угрозу, а женская — нет.