Читать онлайн «Капитализм: Незнакомый идеал». Страница 62

Есть, правда, одно отличие того фашизма, к которому мы движемся, от того, который разрушил Европу: наш фашизм - не воинствующий. Это не организованное движение крикливых демагогов, кровавых головорезов, третьесортных интеллектуалов и малолетних преступников. У нас он - усталый, изношенный, циничный и напоминает не бушующую стихию, а скорее тихое истощение тела в летаргическом сне, гибель от внутреннего разложения.

Было ли это неизбежно? Нет, не было. Можно ли еще это предотвратить? Да, можно.

Если вы сомневаетесь в том, что философия способна задавать направления и формировать судьбы человеческих сообществ, посмотрите на нашу смешанную экономику, буквальное воплощение прагматизма, прямое порождение этой доктрины и тех, кто вырос под ее влиянием. Прагматизм утверждает, что нет объективной реальности и вечной истины, абсолютных принципов, осмысленных абстракций и устойчивых концепций. Все можно произвольно менять, объективность состоит из коллективной субъективности, истина - то, что люди хотят считать истиной; и то, что мы хотим видеть в реальности, реально существует, если только консенсус так решит.

Хотите избежать окончательной катастрофы? Распознайте и отвергните именно этот тип мышления, каждую из его посылок в отдельности и все их вместе. Тогда вы осознаете связь философии с политикой и с вашей повседневной жизнью. Тогда вы поймете и заучите, что ни одно общество не может быть лучше своих философских истоков. И тогда, перефразируя Джона Голта, вы будете готовы не вернуться к капитализму, а открыть его.

1965 г .

Айн Рэнд

Два года назад, 18 апреля 1965 года, я выступала на форуме с докладом, которому дала такое название: «Новый фашизм: управление на основе консенсуса». Я говорила тогда: «Ключом к сути, основанию, мотиву и подлинному значению доктрины "консенсусного правления" является культ компромисса. Компромисс - это изначальное условие, необходимость, основание для смешанной экономики. Доктрина "консенсуса" - это попытка перевести в термины идеологической - или антиидеологической - системы нелицеприятные факты смешанной экономики и придать им подобие оправдания». Нелицеприятные факты смешанной экономики - это правление группировок, то есть борьба за власть между различными партиями влияния, борьба, в которой отсутствуют какие-либо моральные или политические принципы, программа, направление, смысл или масштабная цель; группировок, которые объединяет лишь твердое убеждение в праве сильного на власть и которые в конечном итоге создают фашистское государство.

В сентябре 1965 года в The Objectivist Newsletter я писала:

«Вопреки фанатичной уверенности своих защитников компромисс не удовлетворяет, а, наоборот, приводит к отсутствию удовлетворения всех; он ведет не к всеобщему удовольствию, а к всеобщему разочарованию; те, кто пытаются быть всем для всех, на деле оказываются ничем ни для кого».

Просто удивительно наблюдать, как быстро этот принцип стал эффективным - в эру отказа от принципов.

Где нынче консенсус президента Джонсона? И где, в политическом смысле, сам президент Джонсон? Падение - всего за два года, во времена кажущегося благополучия, не испытывая влияния какого-либо национального бедствия - падение с высот популярности до состояния должника своей собственной партии на выборах 1966 года должно заставить остановиться и призадуматься любого, кого волнует современная политика.

Если бы вообще существовал какой-то способ заставить компромисс работать, то президент Джонсон - как раз тот человек, который смог бы это сделать. Он был специалистом по манипулированию группами влияния - в той игре, которая заключается в раздаче обещаний и заведении друзей, и последующем сохранении вторых, но не выполнении первых. Его мастерство манипулятора было одной из характеристик, которые ответственные за его общественный имидж преподносили нам как достижение на пике его популярности. Если уж он не мог с этим справиться, то любому другому это было тем более не под силу.

История Джонсона должна была подтолкнуть людей к тому, чтобы проверить в первую очередь именно практический эффект компромисса. И я уверена, что очень многие действительно захотели этого. Многие, но только не республиканцы - по крайней мере не все. Не те, кто сейчас продвигает вперед, туда, где потерпел поражение настоящий профессионал, неуверенных, мягких личностей вроде Ромни.

И с чем же остались поборники компромисса после того, как система консенсуса рухнула? Ни с чем, кроме очевидного для всех зрелища моральной и интеллектуальной несостоятельности смешанной экономики, бессистемного развала ее обнажившегося механизма и скрежетом ее шестеренок среди мертвой тишины, воцарившейся в нашем обществе, - звуком непродуманных, возникших под влиянием момента требований групп влияния, которые уже даже не пытаются прикрываться какими-либо политическими идеалами или моральными оправданиями.

Доктрина консенсуса оказалась маскировкой, пусть сомнительной и полупрозрачной, но все-таки маскировкой, назначением которой было придать видимость теоретического статуса практике обычной грызни за власть. Сегодня даже эта полупрозрачная маскировка отброшена, и антиидеология действует в открытую, беззастенчивее, чем когда-либо.

Политическая идеология - это свод принципов, направленных на установление и поддержание определенной социальной системы; это программа долговременных действий, где принципы служат объединению и взаимодействию отдельных шагов в общем направлении. Только с помощью принципов люди могут строить планы на будущее и соответствующим образом выбирать нужные действия.

Антиидеология состоит из попыток свести человеческий разум к уровню сиюминутных потребностей, без обращения к прошлому или будущему, без контекста и памяти - в первую очередь без памяти, для того, чтобы невозможно было выявить противоречия, а во всех ошибках и катастрофах обвинить их же жертв.

В антиидеологической практике принципы существуют в неявном виде и служат опорой для подавления противника, но никогда не признаются открыто и изменяются как угодно под воздействием требований момента. Угодно кому? Правящей группировке. Таким образом, человеческие моральные критерии становятся не «моим пониманием добра - или правды - или справедливости», а «моей группировки, правой или неправой».

Возьмем, к примеру, войну во Вьетнаме. Здесь неправильно все (но не по тем причинам, о которых громче всего кричали), начиная с самого обозначения понятия. «Холодная война» - это термин, сам себе противоречащий. Для американских солдат, погибающих на поле битвы, она не слишком «холодна», точно так же, как и для их семей и для каждого из нас.

«Холодная война» - типично гегелианский термин. Он зиждется на предпосылке о том, что А - это не-А, что вещи не есть то, чем они являются, пока мы не придумаем им названия; или же с практической точки зрения вещи есть то, чем называют их наши лидеры, а если они не называют их никак, значит, мы не можем узнать, чем эти вещи являются. Такая эпистемология не слишком хорошо работает даже в отношении невежественных толп русских крестьян. То, что она применяется к американским гражданам, - это, вероятно, наиболее позорный симптом нашего культурного распада.

Если человек погибает от рук солдат противника в ходе военных действий, это война, самая настоящая, и ничего более - какую бы температуру мы этому явлению ни приписывали.

Но подумайте, какие преимущества гегелианская терминология дает лидерам смешанной экономики. Когда страна находится в состоянии войны, она должна использовать все свои ресурсы для того, чтобы сражаться и победить как можно скорее. Она не может в одно и то же время сражаться и не сражаться. Она не может посылать своих солдат на смерть в качестве пушечного мяса, не позволяя им победить. Когда страна находится в состоянии войны, ее лидеры не могут болтать о «культурном обмене» и о «построении мостов» с противником, как делают наши лидеры, - торговых мостов для укрепления экономики противника и предоставления ей возможности производить самолеты и пушки, которые уничтожают наших солдат.

Страна в состоянии войны часто старается дискредитировать противника, распространяя истории о его жестокости - практика, к которой свободная, цивилизованная страна не может и не должна прибегать. Цивилизованная страна со свободной прессой может позволить фактам говорить самим за себя. Но каково морально-интеллектуальное состояние государства, которое распространяет слухи и истории о жестокости о самой себе и игнорирует или замалчивает доказанные факты, свидетельствующие о жестокостях врага? Каково морально-интеллектуальное состояние государства, которое позволяет своим гражданам устраивать парады с вражескими - вьетконговскими - флагами? Или собирать деньги для противника в университетских кампусах? Почему такое возможно? Потому что мы утверждаем, что мы не находимся в состоянии войны - а лишь холодной войны.