Читать онлайн ««Ни кацапа, ни жида, ни ляха». Национальный вопрос в идеологии Организации украинских националистов, 1929–1945 гг.». Страница 6

Говоря о «Нациократии» Сциборского нельзя не сказать несколько слов о самом термине «нациократия». Термин «нациократия»[85] в 1930-е гг. уже активно использовался в польской политической мысли. В некоторых случаях использование слово «нациократия» было близко к современному использованию слова «национализм». Так, польский мыслитель, экономист Ф. Млинарский, рассуждая о национализме, называл нациократией идеологию, согласно которой мировой порядок должен основываться на национальных государствах, относя зарождение «нациократии» к концу XIX в.[86]. Однако для него нациократия была неразрывно связана с парламентарной демократией и противоположна тоталитаризму, который Млинарский рассматривал как антинациональное явление.

Схожим было определение «нациократии» данное в 1937 г. видным украинским социологом, жившим в Чехословакии, учеником Т. Г. Масарика О. Бочковским, который под нациократией понимал победу нации над государством, приспособление государства для нужд нации и господство наций в ближайшем будущем. Он также не отделял «нациократию» от демократии, противопоставляя «пан-нациократии»[87] Н. Сциборского демократическую нациократию[88].

В отличие от этих мыслителей украинские националисты не отождествляли демократию и нациократию. Для них нациократия представляла, прежде всего, власть нации в своем государстве и никак не была связана с демократией и антитоталитаризмом.

Демократии, которая, по мнению Н. Сциборского, была, несомненно, более прогрессивной формой правления, чем старый режим, монархия, вменялось в вину неспособность соответствовать вызовам нового времени, когда «формально свободный гражданин превратился в раба новой социально-экономической системы»[89]. Провозглашенные лозунги равенства на практике вели к неравенству. Идеи гражданских и политических прав стали средством установления зависимости большинства от меньшинства. Другим упреком демократии был якобы ей присущий «примитивный материализм»[90]. Такие же претензии предъявлялись социализму[91]. Сциборский отдавал должное полезности некоторых политических положений концепций социализма (в этом мы должны видеть одно из отличий украинского национализма от гитлеровского национал-социализма), но полностью отрицал его духовную составляющую: «Следует признать, что социализм как политическое течение сыграл в свое время позитивную роль в деле борьбы рабочих с капиталистической эксплуатацией за завоевание своих прав на культурное, правовое и материальное развитие. Определенные полезные элементы социалистической концепции приспосабливаются и будут приспосабливаться к жизни новыми реформаторскими движениями. Однако настоящим историческим злом марксизма являются его мировоззренческие положения. Война с ними – это война живых строящих идей с отравляющей мертвячинной диалектичной схоластикой, примитивизирующей и вульгаризующей естество человека и общества»[92].

Коммунизм и социализм Н. Сциборский, хотя и выделял их как разные политические движения, считал их происходящими из единого корня. Разногласия между социализмом и коммунизмом тактические, но не мировоззренческие[93]. Сам коммунизм Сциборский считал сугубо российским явлением и называл его в подавляющем большинстве случаев «московским коммунизмом» или «московским социализмом». «В создании этих черт московского социализма определенную роль сыграли и особенности московского духа и психологии, – писал Сциборский. – В них глубоко укоренены элементы мистики, дающие им то характер пассивной «стоящей воды», то вновь быстрого стихийного бешенства… Вся культурная и политическая история Москвы определяется этими взрывными поисками какой-то абсолютной «правды всех правд», лежащей где-то вне границ реального существования. При всей своей глубокой патологии, вульгарно упрощающей разнообразный мир идей и явлений, заменяя их смысл и качество внешними формами божественного фетиша. Так было раньше, когда московские массы добровольно шли на кострища в споре между собою, тремя или двумя «перстами» креститься; должна или не должна быть какая-то буква в церковных книгах? Позднее эти характерные психологические черты проявились в примитивном «народолюбстве» московской интеллигенции, в больном душевном самокопании достоевщины, в цареславном идолопоклонстве, и, наконец, в московском коммунизме. Духовное напряжение москаля никогда не бывает радостным и творческим, его непременно сопровождает аскетизм, какая-то азиатская фатальность, связанные с нездоровой экзальтацией (в том, что большевизм пользуется в своей современной практике методом так называемого «энтузиазма», нет ничего случайного). Будучи продуктом московского духа и культуры, Ленин эти черты перенес на свой коммунизм»[94]. Как мы увидим, Сциборский перенял образ русских, описанный до него представителями украинского национального движения, С. Рудницким, Д. Донцовым и другими. «Московский дух» у Сциборского постоянен и неизменен. Именно им, а не социально-политическими или религиозными обстоятельствами, он объясняет раскол в русской церкви, именно этот дух обусловил развитие и укрепление идей «московского» коммунизма. Видно, что «московский дух» для автора совершенно неприемлем, он рассматривает его как явление сугубо негативное. Обращает на себя внимание, что «московский дух» виделся автору проявлением азиатчины («азиатская фатальность»), которому, как подразумевалось, противостояло европейское начало Украины.

Компартия предстает «эманацией московского духа и московской психологичной стихии со всеми приметами их негативности, примитивности и самоотрицанием», а СССР – это «проявление обновленной московской великодержавности». Именно поэтому СССР проводит империалистическую политику по отношению к подчиненным народам, прикрываясь лозунгами интернационализма[95]. Рассмотрение сложных социально-политических явлений как «эманаций» того или иного духа было достаточно распространенным явлением в первой половине XX века. Куда более известный, чем Сциборский, видный немецкий экономист В. Зомбарт, например, воспринимал капитализм как эманацию еврейского духа. Как мы увидим, идея, что Советский Союз и советская национальная политика является простым продолжением царской политики, проходит красной линией через всю идеологию ОУН.

Украинский национализм рассматривал коммунизм как антиобщественное движение. Для идеолога ОУН «абсолютная равность» была «абсолютным злом», поскольку она не учитывала «качественную» разность людей.

Сталинизм же – «это остатки неактуальной уже коммунистической догмы, полностью подчиненной тактике вынужденных компромиссов»[96]. Сталинский коммунизм обернулся не диктатурой пролетариата, а диктатурой партии, что стало «логичным результатом примитивной программы коммунизма»[97].

При этом, осуждая в целом коммунизм и как идеологию, и как практику, украинский национализм одобряет некоторые практические шаги советского руководства. Например, «стремление коммунизма к ликвидации нетрудовых паразитических слоев, не могло само по себе вызывать возражений[98]. Действительно, у кого могут вызывать симпатии непроизводящие эксплуатационные элементы, которыми проникнут социальный строй современной капиталистической демократии?»[99]. Однако, в Советском Союзе разделение на «трудовые» слои и «нетрудовые» потеряло всякий смысл, и к нетрудовым относят попросту несогласных с политикой коммунистической верхушки[100]. Как видим, в некоторых случаях националисты критикуют не столько какие-то теоретические положения социализма, сколько советскую практику (хотя следует подчеркнуть, что это делается только эпизодически). Впоследствии это поможет быстрой «социализации» идеологии украинского национализма после 1943 г., когда социальные требования, борьба социальные изменения займут важное место в риторике ОУН.

Примечательно, что сам сталинский строй теоретик национализма определял не как коммунизм или социализм, но как «государственный капитализм»[101].

Фашизм рассматривался украинскими националистами как более конструктивное явление. Согласно Сциборскому, фашизм появился как ответная реакция на негативные явления демократии, социализма и коммунизма. Особенно позитивно воспринималось то, что фашизм во главу угла ставил нацию, которую считал «наивысшим историческим, духовным, традиционным и реальным сообществом, в рамках которого проходят процессы существования и творчества всех поколений – мертвых, живых, не рожденных, связанных между собою неразрывно»[102]. «Исторической заслугой фашизма» является то, что он сумел «задушить внутренние разрушительные силы» и смог заложить основы построения нового строя. Фашизм, а вместе с ним и украинский национализм, отрицают «врожденные человеческие права», а признают обязанности человека, и прежде всего – перед нацией-государством. В отличие от демократии, фашизм, а за ним и украинский национализм, выдвигают лозунг «обязанность, иерархия, дисциплина»[103] вместо прежнего девиза «свобода, равенство, братство»[104]. Хотя украинский национализм признает свое родство с итальянским фашизмом, отмечает его историческое значение, рассматривает как, несомненно, прогрессивное явление (в отличие от демократии и социализма), в то же время он критикует «некоторые основы» фашизма. Прежде всего, чрезмерную, на его взгляд, роль диктатуры[105]. Позже это некоторое недовольство фашистской практикой найдет свое воплощение в Конституции Сциборского, допускающей демократическое самоуправление на местном, муниципальном уровне. Н. Сциборский также отмечает, что социально-хозяйственная система фашизма не совершенна и «к некоторым ее элементам можно подходить и с критическими замечаниями»[106].