Читать онлайн «Оккупация. Правда и мифы». Страница 60

Те, кто окажет большевистским агентам помощь едой, убежищем или иным образом, будут приговорены к смертной казни.

Командующий наземными силами (возможно, имелся в виду командующий армией или группой армий. — Б. С.)».

Очень много разведчиков партизанских отрядов, попавших в гестапо и разоблаченных, немцы перевербовывают и заставляют работать на них. Для достижения этой цели немецкая разведка применяет метод ареста и содержания таких людей в тюрьмах, аресты их семей, а затем предлагают перейти на работу в гестапо. При согласии работать в гестапо и выполнять задания немецкого командования таких людей и членов их семей освобождают, отобрав у арестованных подписку. Члены семьи завербованного остаются под наблюдением, и если он не выполняет задание, то его семью расстреливают. Большое внимание немцы уделяют вербовке среди военнопленных красноармейцев и командиров. В первую очередь для этой цели используются лица неустойчивые.

Для лиц, которых немецкое командование намечает для использования на разведывательной работе, в лагерях создаются для них особо благоприятные условия. Особо старательно немцы влияют на тех военнопленных, семьи которых проживают на территории действия партизанских отрядов, отпускают их домой, поставив задачу вступить в партизанский отряд и проводить там подрывную, террористическую и разведывательную работу.

Для забрасывания в партизанские отряды в качестве разведчиков немцы используют евреев, надеясь на то, что партизаны, зная, что немцы евреев жестоко преследуют, будут оказывать им больше доверия…

Немецкая разведка… особо красивых женщин и девушек снабжает ядовитыми веществами с задачей влиться в отряд, войти в доверие командного состава и потом производить отравление».

Подобные представления были широко распространены почти во всех партизанских отрядах. В результате нередко плохо приходилось евреям и красивым девушкам. При первом же подозрении их легко могли расстрелять как «германских шпионов».

Несмотря на войну, люди продолжали жить. Для этого приходилось служить в немецких учреждениях или работать на открытых оккупантами предприятиях. В Западной Европе подобный вынужденный коллаборационизм не преследовали, у нас же нередко отправляли в лагеря или посылали на фронт в составе штрафных или штурмовых батальонов и рот почти на верную гибель.

Трудиться приходилось по 12–14 часов, а заработанного едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду.

В Белоруссии рабочие, занятые в промышленности, получали в день по 150–250 г хлеба и по миске постного супа или баланды. Стоило это питание 1–2 рубля в день, вычитавшихся из зарплаты. Иждивенцам же и детям хлеба не выдавали. Зарплата большинства рабочих составляла от 200 до 400 рублей, высококвалифицированных — до 800 рублей в месяц, а директор завода «Металлист» в Борисове Поленчук получал 2500 рублей. Но даже этих денег не хватало на пропитание. Ведь на базаре пуд муки стоил 1000–1500 рублей, пуд картофеля — 500–700 рублей, литр молока — 30–40 рублей, яйца — 120–150 рублей за десяток, табак — 150 рублей за 50-граммовую пачку, воз дров — 300–400 рублей, сахарин — 40 рублей за 100 таблеток, поношенные туфли — 1500–2000 тысячи рублей, шерстяные брюки — 300—1000 рублей. Выручали только продовольственные пайки, повышенные для особо ценных работников, для служащих администрации и полицейских. Но подавляющее большинство трудившихся на предприятиях или в открытых немцами школах и больницах жили впроголодь. Некоторым помогали огороды. В Минске популярен стал брошенный советскими подпольщиками лозунг: «Долой гитлеровские 100 грамм хлеба, да здравствует сталинский килограмм!»

В докладе о положении на оккупированных территориях, подготовленном Пономаренко в октябре 1942 года для Сталина, утверждалось:

«Организованной торговли нет, есть частные лавочки, торгующие остатками советских скобяных товаров. Новый ассортимент товаров, появившихся в лавках в период оккупации, это лапти. Прошлой зимой большой спрос на лапти был со стороны немецких солдат, не имеющих теплой обуви.

Кое-где открыты частные закусочные, в которых 100 грамм хлеба стоит 10 рублей, одно яйцо — 30 рублей, стакан молока — 20 рублей, конфеты — 5—10 рублей штука, 100 грамм водки — 70–80 рублей. На базарах преобладает товарообмен. Наряду с советскими рублями имеет хождение немецкая марка, приравненная к стоимости 10 рублей.

В 1941 году в целях захвата богатого колхозного урожая в свои руки оккупанты сохранили принцип коллективного труда. На базе колхозов создали «общие дворы», а на базе совхозов — «земские дворы». Во главе их поставили своих доверенных лиц, управляющих.

Военные комендатуры повсеместно издавали приказы: «Уборку и обмолот хлебов производить существующим до сего времени порядком, т. е. коллективно. В тех случаях, где урожай разделен на корню нарезками, сжатый хлеб свезти в общественные склады. К уборке колхозных полей привлекать всех единоличников, учитывая их трудодни. Невыход на работу будет рассматриваться как противодействие командованию германской армии со всеми вытекающими последствиями» (июль 1941 года, Суражская, Меховская комендатуры).

Посев озимого клина также в большинстве случаев провели коллективно.

С организацией общих и земских дворов у колхозников сохранилось лишь право на труд, а право на результаты своего труда потеряно вместе с потерей колхозных прав на землю (здесь Пантелеймон Кондратьевич лукавил: при советской власти колхозники не имели реальных прав ни на землю, ни на урожай, от которого им в лучшем случае перепадали крохи только на то, чтобы не умереть с голоду. — Б. С.)».

16 февраля 1942 года был объявлен закон об отмене колхозов и новом порядке землепользования. Суть его сводилась к следующему: все законы, декреты и постановления советского правительства, касавшиеся создания, управления и ведения коллективных хозяйств, упразднялись; земля переходила в ведение германского сельскохозяйственного управления и должна была обрабатываться крестьянскими общинами под руководством управляющих. В общинах устанавливалась круговая порука по выполнению денежных и натуральных налогов. Переход к индивидуальным личным хозяйствам разрешался лишь тем общинам, которые выполняли обязательства по натуральным поставкам.

К осени 1942 года в большинстве районов Белоруссии произвели раздел земли, однако единый принцип при этом не соблюдался. В некоторых районах крестьянам давали по две десятины, а остальную землю сохраняли в общинном фонде, из которого «жаловали» лиц, отличившихся перед оккупантами.

В 1944 году, когда немцы уже не сомневались, что из России им придется уйти, оккупационная администрация и военное командование стремились к тому, чтобы урожай не попал в руки Красной Армии. В связи с этим Пономаренко 27 апреля 1944 года издал директиву, где отмечалось:

«Противник запретил проведение сева в районе Минска. Нарушающих этот приказ немцы обстреливают. Имеется приказ немецкого командования об уничтожении посевов при возможном отступлении немецкой армии… Враг в широких размерах проводил мероприятия по уничтожению озимых посевов и срыву весеннего сева, чего в 1943 году не наблюдалось.

Однако в некоторых районах немецкие захватчики усиленно проводили сев вокруг своих гарнизонов и привлекали к проведению полевых работ местное население».

В итоговом отчете 1-й партизанской бригады имени Заслонова, составленном после соединения с советскими войсками, говорилось:

«До 1943 года, пока линия фронта находилась на расстоянии 100 км от партизанской зоны… немецко-фашистские захватчики заставляли крестьян сдавать ежегодно следующие продукты: 90 кг зерна с 1 га пахотной земли (но обычно крестьяне сдавали не больше 50 процентов, прятали зерно в землю) (а ведь норма не такая уж большая, учитывая, что урожайность вряд ли была меньше 5–6 центнеров с гектара даже в суровое военное время. — Б. С), 4 кг куриного мяса и 100 яиц со двора, 360 литров молока. Немцы часто брали крестьян с лошадьми на работы на неделю и две, особенно на ремонт дорог. За невыполнение поставок и гужевой повинности забирали коров… Зачастую за невыполнение налога вывозили население в Германию, сразу полдеревни… За подозрение в связи с партизанами арестовывали сотнями, расстреливали или жестоко избивали резиновыми палками.

С приближением линии фронта в прифронтовой полосе все ценное и запасы продовольствия, необходимые для питания еще находившегося здесь населения, вывозились, постройки сжигались. На создавшуюся впоследствии партизанскую зону (Сеннинский, Чашникский, Толочинский, Богушевский и Лепельский районы) немцы совершали налеты, грабили у населения все до последней курицы и мотка ниток, а постройки сжигали. Когда партизаны защищали эти деревни, не пускали туда немецко-фашистских захватчиков… эти деревни подвергались бомбардировке, их зажигали специальными зажигалками (бутылки, термитные шарики), авиацией. Периодически производились экспедиции, во время которых происходил грабеж, насилование девушек и женщин, сжигание построек, хлеба, фуража (последнее выглядит сомнительным: неужели каратели не в состоянии были вывезти зерно? — Б. С), угон населения на окопные работы и в лагеря…»