Читать онлайн «Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)». Страница 58

«И вот почему, ознакомившись с полемикой между лордом Кромером и английскими пацифистами, – заключает „L'Eclair“, – вы начинаете испытывать опасение, не прав ли благородный лорд, который в предложенных пацифистами системах видит одни химеры».

В заключение мы считаем полезным воспроизвести из кинтальской резолюции[247] те места, которые посвящены критике пацифизма и которые г. Ренодель с таким негодованием цитировал на последнем Национальном Совете, как свидетельство полной нравственной закоснелости циммервальдцев.

"Планы устранить военную опасность посредством всеобщего ограничения вооружений и обязательного арбитража являются утопией. Они предполагают заранее всеми признанное право, некую вещественную силу, возвышающуюся над противоположными интересами государств. Такого права, такой силы нет, и капитализм со своей тенденцией обострять противоречия между буржуазиями разных народов или их коалициями не допустит создания такого права и такой силы.

"Из этих соображений рабочие должны отвергнуть утопические требования буржуазного или социалистического пацифизма. Пацифисты порождают на место старых иллюзий новые и пытаются поставить пролетариат на службу этим иллюзиям, которые в конечном счете вводят в заблуждение массы, отклоняют их от революционной классовой борьбы и благоприятствуют политической игре под лозунгам «jusqu'au bout» (до конца).

«Если на почве капиталистического общества нет никакой возможности установить длительный мир, то социализм создает его предпосылки. Социализм, который уничтожает капиталистическую частную собственность, устраняет одновременно с обездолением господствующими классами народных масс и с национальным угнетением также и причины войн. Поэтому борьба за длительный мир может заключаться только в борьбе за осуществление социализма».

«Наше Слово» NN 201, 202. 1, 2 сентября 1916 г.

На войне, как и в революции: чем дольше затягиваются события, чем большие массы они вовлекают и чем глубже захватывают их, – тем больше отодвигаются назад второстепенные причины и личные влияния, тем ярче выступают наружу основные пружины совершающегося.

Война открылась циклопическим натиском германских армий на Бельгию и Люксембург. В отклике, порожденном разгромом маленькой страны, наряду с фальшивым и корыстным негодованием правящих классов противного лагеря, слышалось и неподдельное возмущение народных масс, которых мало задевала судьба священного международного трактата, но симпатии которых были привлечены судьбою маленького народа, громимого только потому, что он оказался между двумя воюющими гигантами.

В тот начальный момент войны участь Бельгии привлекала внимание и сочувствие исключительностью трагизма. Но двадцать пять месяцев военных операций показали, что бельгийский эпизод был только первым шагом на пути разрешения основной задачи этой войны: подчинения слабых сильным.

На область международных отношений капитализм перенес те же методы, какими он «регулирует» внутреннюю хозяйственную жизнь отдельных наций. Путь конкуренции есть путь систематического крушения мелких и средних предприятий и торжества крупного капитала. Мировое соперничество капиталистических сил означает систематическое подчинение мелких, средних и отсталых наций крупным и крупнейшим капиталистическим державам. Когда два крупных капиталистических предприятия открывают друг против друга борьбу при помощи понижения цен на свои продукты, то первым результатом их столкновения на рынке является гибель на территории их влияния всех мелких капиталистических созданьиц той же отрасли производства. Борьба крупных предприятий между собою, приводит ли она в результате к решительной победе одного из них, к размежеванию сфер эксплуатации между ними или к объединению их в трест – попутно все равно сметает с пути слабые предприятия с узким финансовым базисом и отсталой техникой. То же самое в междугосударственных отношениях. Чем выше становится капиталистическая техника, чем большую роль играет финансовый капитал, чем более высокие требования предъявляет милитаризм, тем в большую зависимость попадают мелкие государства от великих держав. Этот процесс, составляющий необходимую составную часть в механике империализма, непрерывно совершался и в мирное время, – через посредство государственных займов, железнодорожных и иных концессий, военно-дипломатических соглашений и пр. Война обнажила и ускорила этот процесс, введя в него фактор открытого насилия. Здесь опять-таки, естественно, устанавливается аналогия между экономическими явлениями внутри нации, с одной стороны, и междугосударственными отношениями – с другой. Порождаемые войной дезорганизация хозяйственной жизни, напряжение кредита, отлив рабочих рук, оккупация целых областей и пр. сметают, точно метлой, мелко– и среднебуржуазные классы населения, сосредоточивая в руках капиталистических верхов небывалое ранее могущество. С такой же безжалостностью война разрушает последние остатки «независимости» мелких государств, – совершенно независимо от того, каков будет исход военного состояния между двумя основными лагерями.

Бельгия сейчас стонет под гнетом немецкой солдатчины. Но это только внешнее кроваво-драматическое выражение крушения ее независимости. «Освобождение» Бельгии не стоит как самостоятельная задача. В дальнейшем ходе войны, как и после нее, Бельгия войдет составной и подчиненной частицей в великую игру капиталистических гигантов.

Точно то же приходится сказать о Сербии, национальная энергия которой послужила гирькой на мировых империалистических весах, колебания которых в ту или другую сторону меньше всего зависят от самостоятельных интересов Сербии.

Центральные империи вовлекли в орбиту Турции и Болгарию. Останутся ли эти две страны юго-восточными органами средне-европейского, австро-германского империалистического блока, или превратятся в разменную монету при подведении счетов, война во всяком случае дописывает последнюю главу в истории их самостоятельности.

Отчетливее всего, уже в нынешней стадии войны, ликвидирована независимость Персии, с которой в принципе покончило англо-русское соглашение 1907 г.[248]

Румыния и Греция на днях только показали нам, какую скромную «свободу» выбора предоставляет борьба империалистических трестов мелким государственным фирмам. Румыния предпочла жест свободного избрания, поднимая шлюзы своего государственного нейтралитета. Греция с пассивным упорством стремилась оставаться у себя дома. Как бы для того, чтобы нагляднее обнаружить всю тщету «нейтралистской» борьбы за самосохранение, вся европейская война, в лице болгарских, турецких, французских, английских, русских и итальянских войск, перенеслась на греческую территорию. Свобода выбора распространяется в лучшем случае на форму самоликвидации. В конечном счете Румыния, как и Греция подведут один и тот же итог.

На другом конце Европы маленькая Португалия сочла несколько месяцев тому назад нужным вмешаться в войну на стороне союзников. Ее решение могло бы казаться парадоксальным, если бы в вопросе о вмешательстве в свалку у Португалии, состоящей под английским протекторатом, было много больше свободы, чем у Тверской губернии, или чем у Ирландии.

Капиталистические верхи Голландии и трех Скандинавских стран загребают, благодаря войне, горы золота. Но тем ярче ощущают четыре нейтральные государства европейского северо-запада всю призрачность своего «суверенитета», который, если ему и удастся пережить войну, подвергнется великодержавному «учету» в условиях мира. Уже и сейчас Дания переживает глубокий внутренний кризис только потому, что Соединенным Штатам нужны ее Антильские острова.

Государственная самостоятельность Швейцарии раскрыла все свое содержание в принудительной регламентации ее ввоза и вывоза, и уполномоченные маленькой федеративной республики, обивающие, с шапкой в руке, пороги обоих воюющих лагерей, могут составить себе ясное представление о том, что означают суверенитет и нейтралитет нации, которая не может поставить на ноги несколько миллионов штыков.

Если война, благодаря умножению своих фронтов и числа участников, превратилась в уравнение со многими неизвестными, исключающее для любого из правительств возможность формулировать так называемые «цели войны», то мелкие государства имеют то весьма, впрочем, условное преимущество, что их историческая судьба может считаться заранее предопределенной. Какой бы из лагерей ни одержал победу и каков бы ни был размах этой победы, возврата назад………………… {16}уже не может быть.

Совершенно такой же результат будет иметь и третий возможный исход войны, вничью: отсутствие явного перевеса одного из воюющих лагерей над другим только заставит ярче обнаружиться перевес сильных над слабыми внутри каждого из лагерей и перевес их обоих – над «нейтральными» жертвами империализма. Вот почему девиз: «ни победителей, ни побежденных!» (именно девиз, а не военно-политическое предвидение) является недоразумением, вытекающим из великодержавной ограниченности. При осуществлении этой «программы» – . . . . . . . {17} – побежденными все равно окажутся все мелкие и слабые государства: как те, что истекали кровью на полях сражений, так и те, что пробовали укрыться от судьбы в тени своего нейтралитета.