Читать онлайн «Нет золота в серых горах». Страница 43

Фэнтези — это эскапизм. Это бегство в Страну Мечты. Архетип мы улавливаем также и в том, что знаем, ОТ ЧЕГО бежим. Перемещаясь рядом с Фродо, Арагорном, Гедом, Карраказом или Белгарионом, мы бежим в мир, в котором торжествует Добро, торжествует Дружба, живут Честь и Справедливость, побеждает Любовь. Убегаем в мир, в котором магия, аналог всемогущей, но бездушной техники, не служит, как техника, каждому. Негодяй наравне с праведником. Убегаем в мир, в котором жестокость, нетерпимость, болезненная жажда власти и стремление заменить зеленый Остров Гдетотам в Мордор, в Бесплодную Землю, по которой носятся орды орков, землю, на которой их задерживают, побеждают и карают.

А мы? От чего убегать нам? Не говоря о нестерпимом желании бежать вообще как можно дальше от того, что мы видим вокруг себя? Бездушная технизации еще не коснулась нас так сильно, как американцев. У нас батареи центрального отопления по-прежнему бездушно не греют, поезда бездушно и безобразно опаздывают, из кранов течет холодная и вонючая вода, не сыщешь книжки без типографских опечаток и ошибок, да и «Малюх»[138] не утомит удобствами до такой степени, чтобы мечтать о поездке верхом через лес Броселианд. Соседям из-за межи тоже не чужда эта проблема и ее последствия. Ондржей Нефф, когда его спросили, почему он не создает столь модного сейчас киберпанка, ответил, что не находит в себе стимула пугать соотечественников-чехов жуткими перспективами полной технизации и компьютеризации мира, когда в современной ему Праге, цитирую: «человек не может найти исправной телефонной будки».

Ужели мы ищем в фэнтези бегства в приключение, в quest, в солидарность и дружбу геройской дружины? Привлекают нас благородство и справедливость героев, непобедимые атрибуты, противопоставляемые Злу? Мы хотим верить, что в борьбе за справедливость побеждает не бицепс, не кулак и не хладная сталь, а благородство, терпимость и умение прощать? Разве отношение Фродо к побежденному Саруману умещается в категориях какого-либо польского архетипа? Нет, не умещается. Нам ближе и симпатичнее его сиятельства пан Нововейский и Азия Тугай-беевич. И Павлюк, поджаренный в медном воле[139]. Такова наша фэнтези. Рука, нога, мозги на стене. Меч, вонзенный аж по самую рукоять. Вывалившиеся кишки. Негодяй, осужденный на муки, и — цитирую: «хлынула кровь и потек костный мозг». Ах, вкусно! Миленькая картинка из сна. Страна нашей мечты.

Кроме крови и костного мозга, нам еще предлагают другие жидкости, продуцируемые организмом. Мужеско-женские соития описываются — я снова воспользуюсь музыкальной терминологией — fortissimo apassinato, языком и стилем, воистину достойными энтузиастов-гинекологов со склонностями к извращениям. Ну, что ж, nihil novi sub Sole — напоминаю casus Джона Нормана и характеристику Стивена Кинга.

Могут спросить: откуда это берется? Интересующихся отсылаю к «Сумасшедшему с факелом» Яцека Инглота. Ведь нашим фантастам приходится конкурировать с покупной заграничной второсортицей, а посему «больше крови и спермы»! А то, что страдает жанр? А фэнтези? Господи, все равно никто понятия не имеет, что это такое. Никто не читал. Ведь даже такие знатоки, как Колодзейчак и Шрейтер, определяют фэнтези как «развлекательное» чтиво, вероятно, для того, чтобы отличить от SF, которая, надеюсь, в понимании обоих панов развлечением не является, а потому стоит выше. Фэнтези, согласно утверждают оба пана, есть творчество, поклонники которого жаждут несложных, но зато кровавых фабул. Браво! Touche! Обожаю эти прелестные сцены насилия над девушками у Т.Х. Уайта. Влюблен в кровавую и несложную фабулку «Томаса Ковенанта» или «Туманов Авалона». У меня уши пылают, когда я читаю натуралистическое описание полового акта в исполнении Эовин и Арагорна. Меня возбуждают сцены пыток у Ле Гуин.

Фэнтези в Польше — домена молодых возрастом и стажем. И это, черт побери, видно. Наша фэнтези — некоординированные и плохо склеенные картинки, от которых несет страстишками к физическому насилию и сексу, причем страстишки эти понимаются инфантильно и инфантильно описаны. Однако поскольку они нацелены на инфантильного же читателя, постольку огребают аплодисменты и популярность. И автор, и читатель мирно уживаются в этой экологической нише в сытом симбиозе.

Кто не верит, пусть осмотрится. Вот авторы, достижения которых на поле классической — либо неклассической — SF интересны, новаторски и во всех смыслах заслуживают внимания, но которые творят запирающие дух в груди «Вареники», стоит их руке коснуться фэнтези. Симптоматично? Конечно, симптоматично. Ибо инкриминированные авторы знают канон SF, они выросли на нем, увлеклись книгами, докапывались в них посланий и глубочайшего смысла. Они знают SF как ТВОРЧЕСКИЙ МЕТОД. Они знают все оттенки и тонкости жанра, знают, что этот жанр несет в себе чуточку больше, нежели ликующее описание прибывших из глубин космоса Жукоглазых Монстров, жаждущих власти над Землей, нашей крови и наших женщин.

Увы, повторяю, в случае фэнтези отсутствует знание канона. И метода. Нет МЕТОДА. Остался Кирилл[140]. И Вареник.

И поэтому у нас нет фэнтези, способной конкурировать с Толкином, Ле Гуин, Джеком Вэнсом, Патрицией Маккиллип, Дональдсоном или Эддингсом. А есть этакое, скажем себе, splatter-gore-fuck and puke fantasy («кроваво-трахательно-рвотное фэнтезийное бормотание»). Фэнтези для тех, кому достаточно мечтать о возможности долбануть по башке либо почкам, о том, чтобы насадить на штык либо на кол, мечтать о том, чтобы «войти» в избранницу и дрыгаться на ней всем своим естеством долго и самозабвенно, в то время как упомянутая избранница воет и стенает от наслаждения и раздирает ему спину коготками. Фэнтези для тех, которым бегство именно в такие, а не в иные мечты позволяет почувствовать себя лучше.

Ну что ж, каждый имеет такое прибежище, какое заслужил.

Берлин, ноябрь 1992 г.

В последнее время активно размножаются высказывания касательно литературы. Высказывания эти сплошь и рядом сводятся к тому, что литература-де подразделяется. Как правило, это единственный вывод, к которому высказывающиеся приходят. Вероятно, причина здесь в том, что такое заключение исключительно легко сделать и притом не ошибиться.

Ведь и верно: литература и впрямь подразделяется. Во-первых, на классическую и современную. Дабы тебя признали классиком, тебе необходимо, как известно, вначале попасть в усопшие, отсюда — резервуар классиков вырастает по мере уплыва времени и в связи с прогрессирующим количеством почивших в бозе. Однако же в данном случае имеется в виду не медицинское или юридическое определение смерти. Порой достаточно, чтобы писатель просто сильно подряхлел. Тогда условием sine qua non[141] признания его классиком становится полное и бесповоротное прекращение сочинительства, причем допустимо написание произведений бессмысленных либо непонятных.

Во-вторых, современную литературу мы делим на хорошую, милостиво терпимую, скверную и невидимую. Начнем со скверной, безошибочным показателем которой является то, что она хорошо продается. Наиболее типичные представители этой группы — детектив (криминал), триллер и лживые мемуары.

Милостиво терпимая литература охватывает творчество для детей и юношества. Это столь же ясно, как и то, что молодежь и дети так же «милостиво терпимы», поскольку иначе к ним относиться неэтично. Литература эта порой тоже продается хорошо: специалистам по маркетингу известно, сколь непредсказуемую потребительскую массу составляет молодежь.

Хорошую литературу мы получим путем элементарного математического действия: просто вычтем из современной литературы скверную и милостиво терпимую. Математиков, которые после названной операции получают результат, близкий к нулю, я успокою — такой результат абсолютно закономерен и соответствует фактическому положению дел.

Хорошая литература представляет собой любопытный казус с точки зрения маркетинга — это товар редкий и труднодоступный, однако, невзирая на сказанное, совершенно неходовой.

В определении — внимание! — кроется также второй казус, на сей раз математический. Ведь, казалось бы, современная литература после изъятия из нее скверной и милостиво терпимой должна содержать в себе не только хорошую, но равно и невидимую. Отнюдь! Царица наук здесь дает сбой. Если от четырех отнять два получаем единицу. Конец. Точка. It’s a kind of magic[142]!

Так где же она и что она такое, эта невидимая литература, не поддающаяся математическому и логическому определению и классификации? Сие не очень известно, ибо невидимую литературу и не видно, и не слышно. Невидимое творчество попросту невидимо, а при подразделении литературы его вообще не принимают во внимание, так же, как не учитывают, скажем, вес крысы при определении веса контейнера со старыми костями, отправляемыми на соответствующее предприятие для утилизации. Ибо невидимая литература забирается в литературу, как упомянутая крыса в контейнер с костями — крадучись, втихаря, под покровом ночи. Тайно и скрытно.