Читать онлайн «Человек за спиной Гитлера». Страница 2

Хорошо помню, что в том самом штабе 1-го Белорусского фронта, в котором я имел честь служить, в первые послевоенные дни мая 1945 года говорили о том, что такой документ не только есть, но попал в наши руки. Но тогда он был сразу отправлен в Москву, и толком никто его не видел.

Нелегко искать документы «на месте преступления». Но еще труднее искать их спустя много лет. И даже мои сослуживцы по штабу фронта не сразу смогли мне помочь. Один из них — мой тогдашний начальник, ныне покойный полковник A.M. Смыслов — порекомендовал мне «пошарить» по всем направлениям — а именно, опросить людей из трех советских армий, которые тогда действовали в центре Берлина. Иными словами, надо было предпринять историческую реконструкцию тех дней, чтобы проследить возможный маршрут Бормана в ночь на 2 мая 1945 года.

…К моменту, когда в рейхе канцелярии остались последние «обломки империи», советские войска занимали такие рубежи: с юга на имперскую канцелярию, где — а совсем не в рейхстаге, за который было положено столько жизней, находился Гитлер — двигались войска 8-й гвардейской армии генералполковника Чуйкова. На рассвете 1 мая они вышли на рубеж Лейпцигерштрассе — южная окраина Тиргартена. Это означало, что ее отделяли от имперской канцелярии несколько сот метров. С востока шла 5-я ударная армия генерала Берзарина; она вели бои на Унтерден-Линден (в ее восточной части). Ее же части двигались с севера, выйдя к реке Шпрее, северо-восточнее моста Вейдендаммербрюкке. 3-я ударная армия генерал-полковника Кузнецова уже взяла рейхстаг, находившийся в километре северо-восточнее имперской канцелярии.

В ночь на 2 мая части 8-й гвардейской армии донесли, что большие группы противника — до 200 человек, до 8 танков — начали прорываться к северо-западу, стремясь выйти на Унтерден-Линден и далее к Шпрее. В свою очередь, части 5-й ударной армии, стоявшие за Шпрее, обнаружили большое скопление войск противника у моста Вейдендаммербрюкке, где завязался упорный бой. Значительные немецкие группы прорвались через фронт армии (который был здесь не сплошным) и начали выходить в северо-западном направлении. Они двигались фактически по тылам наших войск и даже проникли в расположение штаба 47-й армии, действовавшей в северо-западной части Берлина.

Я попытался разыскать участников этого боя, чтобы уточнить обстоятельства прорыва немецкой группы в ночь с 1 на 2 мая. Один из офицеров штаба 5-й ударной армии — полковник Анатолий Дмитриевич Синяев сразу вспомнил об этом:

Да, это был практически последний бой на участке армии. Разумеется, немцы использовали свое знание местности, всевозможные проходные дворы, чтобы прорваться через боевые порядки наших войск. Группа немцев была довольно значительной, у них были танки и самоходки…

Член Военного Совета фронта генерал-лейтенант Константин Федорович Телегин рассказывал мне:

— В ночь на 2 мая нам доложили, что на фронте 5-й ударной армии большая группа противника, располагавшая примерно 12 танками и самоходками, предприняла попытку прорыва; состояла она преимущественно из эсэсовцев. Значительная часть ее была рассеяна огнем наших войск, многие попали в плен.

— А стало ли тогда известно, что в группе находился Мартин Борман?

— Да, это стало известным. Об этом показали на допросе многие пленные. В частности, помню показания повара, который шел за танком вместе с Борманом. Танк, показывал он, попал под огонь наших тяжелых батарей. Группу разметало буквально в куски. Повар был тяжело ранен. Бормана он больше не видел.

— Что же было предпринято?

— Немедленно послали разведчиков, внимательно осмотрели место боя. Там лежало лишь несколько трупов в штатском. Бормана не обнаружили. Зато вскоре мне принесли его записную книжку.

— Вы ее видели?

— Разумеется, — сказал К.Ф. Телегин, — я видел записную книжку Бормана. Ее привезли сразу после окончания боев разведчики. Насколько помню, ее нашли на улице при очистке района боев…

Но кто нашел эту книжку? Разведка 3-й ударной, 5-й ударной или 8-й гвардейской армий? Бывший член Военного Совета 3-й ударной генерал А.И. Литвинов ответил, что на участке его армии такого документа не находили. Ветераны 8-й гвардейской также ничего не знали о дневнике Бормана, хотя они при определенных обстоятельствах могли бы оказаться теми, в чьи руки попал документ. Ведь армия вела бои в районе имперской канцелярии, а боевые порядки частей перемешались.

Оставалась 5-я ударная. А.Д. Синяев сразу ответил:

— Да, именно разведка 5-й ударной армии нашла дневник Бормана. Судя по всему, это было на участке прорыва немецкой группы в ночь на 2 мая…

Но тут же я услыхал от A.M. Смыслова:

— Почему на улице? Насколько я знаю, этот блокнот был обнаружен в бункере имперской канцелярии. Вид у блокнота был абсолютно нормальный, неповрежденный. А последняя запись гласила: «Попытка прорыва»…

В бункере? Более точные сведения сообщил мне генерал-лейтенант Федор Ефимович Боков, бывший во время боев за Берлин членом Военного совета 5-й ударной армии. После окончания боев командующий армией генерал Берзарин возглавил берлинский гарнизон. По рекомендации К.Ф. Телегина я разыскал адрес Ф.Е. Бокова, написал ему письмо и получил такой ответ:

«В первой половине мая 1945 года в Военный совет армии (берлинского гарнизона) в Карлсхорст приехал офицер из штаба одной нашей дивизии, которая вела бой на правом крыле армии, и сдал мне карманную записную книжкудневник. Офицер, сдавший дневник, доложил, что 2 мая после боя на участке одного из полков обнаружили подбитый немецкий танк. Возле танка лежал убитый в кожаном пальто. При осмотре трупа никаких документов не обнаружили, а в кармане пальто нашли записную книжку. На титульном листке книжки были написаны фамилия, адрес и телефоны владельца книжки — Мартина Бормана. Записи в дневнике велись ежедневно и охватывали период с 1 января по 1 мая 1945 года. В конце дневника на чистых листках были занесены номера телефонов, некоторые адреса и другие заметки. Характер записей в дневнике позволял сделать вывод, что найденная записная книжка принадлежала Борману. После просмотра и перевода я отправил дневник и быстро сделанный перевод с кратким донесением в Военный совет фронта. При каких обстоятельствах был подбит немецкий танк и кто его сопровождал, кто был убитый, у которого изъяли книжку, — представитель дивизии не знал и не мог мне сообщить».

Таким образом, факт находки дневника можно было считать установленным. Но еще нельзя было считать установленным, где, у кого его нашли. Я поделился результатами своих розысков с известным советским специалистом по разгадке тайн Второй мировой войны — ныне уже покойным писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым. С.С.Смирнов выслушал меня и сказал:

— Все это очень интересно! Но вы знаете рассказ о блокноте Бормана, найденном в танке?

— В танке?

— Именно в танке. Вам об этом может рассказать Федор Николаевич Шемякин…

Разумеется, я знал Шемякина — бывшего инструктора политуправления 1-го Белорусского фронта. Я немедля его разыскал, и он рассказал мне следующее:

В один из первых дней после окончания военных действий в Берлине в политуправление фронта прибыл офицер одной из дивизий — штаб ее находился в Шпандау, на западной окраине города. Он привез нам трофей — маленькую записную книжку. Обстоятельства ее находки, насколько помню, были таковы. Из города пробивалась на запад группа немецких танков. После боя был найден блокнот. Я сам его читал. Это был блокнот Мартина Бормана, в чем я быстро убедился…

Совсем новый вариант! Но был ли сам Борман учасником боя на западной окраине Берлина? Этого, по словам Шемякина, тогда установить не удалось.

Впрочем, — заметил Шемякин на прощание, — я сам слыхал из уст одного из ветеранов рассказ о записной книжке Бормана, найденной в имперской канцелярии. Вполне вероятно, что книжек было несколько… Пожалуй, более подробно вам может рассказать мой тогдашний начальник — полковник Мельников.

Полковник Мельников? Я знал и его и через некоторое время разыскал — он жил тогда в Киеве. И.П. Мельников написал мне:

«Дневник Бормана я видел. Как мне припоминается, он был найден в здании имперской канцелярии. Происходило это вскоре после Дня победы, где-то в первой половине мая 1945 года. После перевода мы отправили дневник Бормана в Москву».

Снова в имперской канцелярии? Но нет ничего опаснее, чем свидетельства очевидцев. Лишь одно свидетельство стало для меня вполне достоверным. Его — неожиданно для меня — доставил мой добрый приятель, известный российский переводчик Владимир Иванович Стеженский. Войну он провел военным переводчиком и в апреле 1945 года был помощником начальника штаба 383 стрелковой дивизии (ее по месту формирования называли «шахтерской», а в конце войны дивизии присвоили почетное наименование «Бранденбургской»). Стеженский рассказал: