Читать онлайн «После империи. Pax Americana – начало конца». Страница 17

Переходя от модели к исторической реальности, можно было бы сказать, что Америка в течение последних 20 лет колебалась между двумя типами экономической и социальной организации — национальной и имперской. Она далеко еще не потеряла все характеристики нации, но она точно потерпит крах в качестве империи. Однако совершенно ясно, что между 1990 и 2000 годами, а точнее между 1994 и 2000 годами, произошло ускорение развития имперской тенденции.

Выбор в пользу имперской экономики совершился не без споров и конфликтов. По ту сторону Атлантики нашлось много исследователей — правда, чаще всего за пределами самых престижных университетов истеблишмента, — выступивших с осуждением свободы обмена и ее последствий для американского рабочего люда. Именно в Соединенных Штатах был заново открыт Фридрих Лист — немецкий теоретик протекционизма, экономической концепции, которая выделяет национальное пространство, защищенное от внешнего мира, но либеральное в плане внутреннего функционирования (List P. Systeme national d'economie politique. — P.: Gallimard, 2000).

Много трудов было издано сторонниками защиты американской промышленности от конкуренции со стороны Азии вообще и Японии в частности — «стратегическими трейдерами», которые имели определенный политический вес в начале первого президентства Клинтона.

«Стратегические трейдеры» рассматривали проблемы под углом зрения экономики и торговли. Майкл Линд первым разработал в 1995 году сценарий эволюции американского общества на основе свободного обмена. Он не ограничился выявлением непосильных последствий для рабочих и широких слоев. Его самым значительным вкладом были идентификация и описание нового правящего американского класса — «белого подкласса» (overclass), отличительными признаками которого являются не только его доходы, но и его культурные и ментальные привычки, склонность к юридическим, а не техническим наукам, мелочное англофильство, нежное отношение к «утверждающему действию» («позитивная дискриминация» в пользу меньшинств) в расовой области, умение протежировать своим собственным детям в интеллектуальной конкуренции на университетском поприще. Линд набросал портрет разделенной на страты Америки, в которой профсоюзы не имеют больше влияния на Демократическую партию, становящуюся все менее и менее демократической (Lind M. The Next American Nation. — N.Y.: The Free Press, 1995. В 1984 году пожертвования в пользу Демократической партии от компаний превысили средства, поступающие от профсоюзов). Он, по-моему, первым увидел, что на современной стадии Европа и Соединенные Штаты поменялись местами: Старый континент сегодня предстает более демократическим, чем Новый Свет (Ibid. — P. 231).

Интеллектуал и политик, Линд настаивал на новом самоопределении Америки скорее как нации демократической и самодостаточной, чем зависимой и олигархической. Это было в 1995 году. Увеличение американского внешнеторгового дефицита в 1994-2000 годах, а также эволюция доходов дают основания утверждать, что борьба за сохранение демократической и экономически независимой нации в 1995-2000 годах была проиграна. Хронология и ускорение имперской динамики, выявившееся в эти годы, не могут быть поняты без учета объективной эволюции русского соперника и русского полюса равновесия, о чем будет сказано в главе VI, посвященной анализу общей логики американской внешней политики. Действительно, движение Соединенных Штатов в направлении цельной и полной имперской системы зависит не только и даже не главным образом от соотношения сил внутри американского общества. Империя — это отношения с миром, который должен быть подчинен, поглощен и трансформирован во внутреннее пространство государства-властелина.

Исторически две характерные черты, связанные между собой функциональными отношениями, были присущи подлинным имперским образованиям:

— империи рождаются на основе военного принуждения, и это принуждение позволяет получать дань, за счет которой кормится центр;

— центр в конечном счете начинает обращаться с покоренными народами, как с обычными гражданами, а с обычными гражданами — как с покоренными народами. Динамика власти ведет к развитию универсалистского эгалитаризма, в основе которого — не свобода всех, а угнетение всех. Развиваясь, этот универсализм, являющийся порождением деспотизма, превращается в чувство ответственности за всех подданных на политическом пространстве, где уже больше не существует принципиальных различий между народом-завоевателем и покоренными народами.

Эти два критерия позволяют увидеть, что если Рим — сначала завоеватель и хищник, а затем универсалист, дарующий дороги, акведуки, право и мир, — заслуживает по праву титула империи, то Афины представляли собой лишь ее неудавшуюся форму.

В крайнем случае можно признать в качестве заслуги Афин их воздержанность в военных завоеваниях и согласиться, что их военная мощь доказывается податью (форос), которую ей платили города — члены Делосского союза. Однако Афины почти не продвинулись в направлении к универсализму. Самое большее, что они делали, так это пытались в рамках своего собственного права урегулировать некоторые юридические конфликты между союзными городами. В отличие от Рима, они ни в коей мере не увеличивали число лиц со статусом афинского гражданства, а, напротив, стремились сокращать его в период утверждения власти центра.

Под углом зрения каждого из двух критериев у Соединенных Штатов есть заметные недостатки, анализ которых позволяет с уверенностью предсказать, что к 2050 году американская империя исчезнет.

Америке не хватает «имперских» ресурсов двух видов: ее возможности военного и экономического принуждения недостаточны, чтобы сохранять нынешний уровень эксплуатации планеты; ее идеологический универсализм находится на стадии заката и не позволяет ей одинаково обращаться с людьми и народами, чтобы обеспечить мир и благополучие, так же как и эксплуатировать их.

В двух следующих главах рассматриваются эти два основных недостатка.

В наши дни стали привычными обвинения армии Соединенных Штатов в диспропорциональности, которая уже сама по себе является свидетельством имперских амбиций. Утверждается, что военные расходы «единственной сверхдержавы» составляют одну треть мировых. Но не будем ожидать, что американские руководители сами станут принижать мощь своей армии! Методический анализ расходов, однако, наводит на мысль, что именно реальная обеспокоенность относительно потенциала Соединенных Штатов вынудила Буша еще до преступления 11 сентября внести предложения об увеличении бюджета. Мы сталкиваемся в данном случае с точной ситуацией: мощь американской военной машины чрезмерна с точки зрения обеспечения безопасности нации, но она недостаточна, чтобы контролировать империю и, в более широком плане, прочно сохранять гегемонию в столь далекой — далекой от Нового Света — Евразии.

Военная уязвимость Америки имеет структурный характер, обусловленный историей нации, которая никогда не сталкивалась со сравнимым с ее масштабом противником. Можно вспомнить о формирующей роли войн против индейцев, в ходе которых радикально асимметрично противостояли друг другу безграмотные, плохо вооруженные племена и современная армия европейского типа.

Своего рода изначальное сомнение витает над реальностью военного призвания Соединенных Штатов. Впечатляющая демонстрация экономических ресурсов во время Второй мировой войны не может заслонить скромность успехов армии на суше. Оставим в стороне налеты тяжелых бомбардировщиков англосаксов, от которых пострадали большие массы гражданского населения. Они не имели ощутимого стратегического эффекта, и их, пожалуй, единственным следствием было ужесточение сопротивления со стороны всего немецкого населения наступлению союзников.

Стратегическая истина Второй мировой войны состоит в том, что на европейском театре она была выиграна Россией, которая ценой человеческих жертв до, во время и после Сталинграда сломала нацистскую военную машину.

Высадка союзников в Нормандии в июне 1944 года запоздала: русские войска к этому времени уже достигли своих западных границ с Германией. Невозможно понять послевоенную идеологическую сумятицу, если не помнить, что, по представлению многих, в ту эпоху именно русский коммунизм сокрушил германский нацизм и в наибольшей мере способствовал освобождению Европы.

На всех этапах, как это показал британский историк и военный эксперт Лиддел Гарт, действия американских войск были вялыми, бюрократичными, неэффективными, учитывая большую разницу в экономических и человеческих ресурсах противостоявших сторон (Liddel Hart B.H. History of the Second World War. L.: Pan Books, 1973). Каждый раз, когда это было возможно, военные операции, требовавшие самопожертвования, поручались союзным формированиям: полякам и французам — при наступлении на Кассино в Италии, полякам — при блокировании «фалезского мешка» в Нормандии. Нынешняя американская «манера» в Афганистане, состоящая в привлечении вождей племен и плате им отдельно за каждую операцию, шляется лишь современной — и пароксизмальной — версией старой методики. В этом деле Америка близка не к Риму и не к Афинам, а к Карфагену, восхвалявшему заслуги галльских наемников или балеарских фрондеров. При этом в роли слонов выступают «В-52», вот только роль Ганнибала исполнять некому.