Читать онлайн «Молох (сборник)». Страница 46

Воздействия центральной фантоматики (инструментальные или химические) на мозг могут быть необратимыми по своим последствиям.

Воздействия киборгизационные (цереброматика) должны быть в принципе необратимыми — так же, как и естественная эволюция. Изменениям в увеличивающейся степени подлежит не только мозг, но и геном, управляющий ТАКЖЕ и формированием мозга. Чем раньше в онтогенезе происходит вмешательство, тем больше возможность глубокой реорганизации мозга. Ребенок после разрушения левого полушария может достичь высокой степени реабилитации: речью станет управлять оставшееся правое полушарие. У взрослого переход, даже с помощью BRAIN CHIPS, к аналогичной компенсации представляется очень маловероятным.

Рассматривая вопросы чисто теоретически, мы не видим ни одного «функционального запрета», делающего невозможными имплантации большего количества чипов, чем один. Вступление на этот путь уже означало бы постепенное замещение естественного мозга электронным (resp. биотехническим) протезом. Хотя мы отдалены от этой возможности веками, тем не менее ее трудно принять за аналог путешествия с произвольной сверхсветовой скоростью или экспедиции в прошлое для умерщвления родственников по восходящей линии (любимые темы SF).

Остается еще пара интересных вопросов, которым я уделю немного внимания.

В 1990 году издательство «Rowman and Littlefield Publishers Inc.» опубликовало труд Николаса Ресхера (переведенный и на немецкий язык) под названием «Useful Inheritance. Evolutionary Aspects of the Theory of Knowledge».[93] (Название в немецкой версии больше отражает содержание: «Warum sind wir nicht klüger?» — то есть «Почему эволюция не создала нас мудрее?»)

Автор утверждает, что примесь глупости является преимуществом с эволюционной точки зрения, поскольку чрезмерная мудрость не требует столь сильных социальных обусловленностей и связей, как мудрость ограниченная. Я считаю позицию автора одновременно верной и неверной, поскольку само понятие мудрости или (как в оригинале) нашего познавательного потенциала очень сильно размыто и может быть чрезвычайно разнообразно истолковано. (Интеллект — это не рассудок, сообразительность — это не разум, мудрость — это не только способность переживать, но и активное воздействие на жизненную среду.) Социальные связи были ОБЯЗАТЕЛЬНЫ для возникновения артикулированного языка с его семантикой, синтаксисом, идиоматикой. Но одновременно широкий диапазон коэффициента интеллектуальности при «положительном социальном резонансе» способствует развитию цивилизации (вплоть до коллективной самоугрозы согласно французскому лозунгу les extręmes se touchent[94]). Толкование задержки эволюции мозга у человека на этапе (в голоцене) homo sapiens sapiens может выявить нарастающую статистически, в корреляции с ростом мозга, угрозу разрушения («избыток осложнений» может вызвать определенные отклонения от средней нормы КАК ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ (вплоть до гениальности и изобретательности), так и ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ (объект психиатрии и психопатологии)). С селекционной точки зрения оптимум заключается в том, что коэффициент интеллекта (IQ) групп индивидуумов должен быть умеренно высоким, но и личности, чей IQ находится на правой спускающейся стороне колоколообразной кривой IQ Гаусса ТАКЖЕ необходимы обществу. (Индивидуумов с левой стороны, указывающей на уровень ниже нормального, можно воспринимать в качестве ИЗДЕРЖЕК СТАТИСТИЧЕСКОГО ГЕННОГО РАСПРЕДЕЛЕНИЯ, и они могут составлять эволюционный БАЛЛАСТ, который необходимо «вынести» в соответствии с установившимися сверх— и внебиологическими общественными НОРМАМИ: «тарпейская скала»[95] применяется или — по местным обычаям — НЕТ.) Вся эта проблема, которую, разумеется, шире здесь ни излагать, ни обсуждать я не могу, настолько соответствует нашей теме, что стоит задать вопрос: «Можно ли вообще инструментальным путем — операционным имплантированием в мозг BRAIN CHIPS — надеяться на повышение IQ и даже индивидуальной мудрости?»

(В целом интеллект проявляется в точности ТРАНСФЕРТА как приобретенных способностей, так и выученных, БЕЗ морально-этического надзора, зато «мудрость» может и должна объединять интеллект с альтруизмом нормы, причем не только видовой, но и благоприятствующей жизни вне человеческого общества.)

Я склонен ответить на поставленный вопрос негативно, но с некоторой оговоркой. Именно внутри необычного множества индивидуальных (человеческих) умственных дифференциаций можно обнаружить группы таких индивидуумов, которые одновременно обладают определенными вышесредними способностями, а также заторможенностью невротической природы, то есть они проявляют типичные синдромы «одновременного, а не совместно реализованного числа способностей» (в США это должен был выявить Multiple Aptitude Test,[96] но я не уверен, стал ли он хорошим ситом для надлежащего отбора таких людей). Здесь «тормозами» могут быть недостатки неврологического «привода», размещенного в лобных пластинах. Это, разумеется, упрощение, поскольку «привод» имеют также и «активные дураки». Встречаются они там, куда мудрость вмешиваться не хочет (например, в политике). Однако трудно себе представить легкое протезирование мозга невротическому «лентяю», или слишком несмелому, или депрессивно заторможенному, вряд ли удастся ликвидировать эти негативные факторы даже при помощи brain chips, поскольку тезис лишь о фронтально-лобной локализации «приводов» уже глубоко сомнителен и просто неверен: приводы, породненные с импульсами, имеют характер случайных параметров деятельности НЕ ТОЛЬКО центров коры. (Разумеется, банальностью, причем язвительной, было бы приписывание недостаточной мудрости самому автору названной работы.)

Филогенетическая генеалогия человека, или антропогенез, поражает необычайной продолжительностью по времени «инкубационного периода» разумности: во всем своем течении антропогенетическая кривая напоминает логическую кривую Ферхюльста—Пирла с очень длинным началом и очень резкой экспоненциальностью роста по времени, оканчивающейся в голоцене «сатурацией» — научно установленной почти тождественной стабилизацией средней возможности мозга ВСЕХ РАС, живущих на Земле (возможны мелкие отклонения распределения интеллекта, особенно у исключительно долго живущих в изоляции групп, но о значительном уменьшении среднего IQ не может быть и речи).

Отсчет начала появления человекообразных (hominoidea) ведется по-разному: можно, например, начинать от предобезьяны как общего предка обезьян и человека (было две разновидности: homo sapiens neanderthalensis и мы, homo sapiens sapiens) — этим общим предком можно считать проконсула. (Есть и другие гипотезы, но монофилия уже победила, хотя, как говорится, провозглашенная правда побеждает тогда, когда вымрут ее противники.) Удивительно то, что homo erectus, а особенно homo habilis, развивались типично эволюционным способом, то есть переходили от этапа к этапу за продолжительный отрезок времени, типичный для эволюции. Зато потом человек, уже тождественный нам биологически, чрезвычайно долго ограничивался статичным существованием в протокультуре (ориньякской или ашельской); затем 40 тысяч лет назад произошел «прыжок» к биологически уже полностью современному человеку, а свидетельством этого «прыжка» могут быть обнаруженные артефакты, являющиеся первыми произведениями Декоративного и Прикладного Искусства, но можно ведь и считать, что не каждая группа пралюдей занималась (обитая в пещерах) рисованием охотничьих и других сцен на скальных стенах своих жилищ. Протокультурные произведения могли быть выгравированы или вырезаны не только на камне или на твердых костных элементах. Здесь вообще проявляется типичная для нас тенденция к МОНОКАУЗАЛИЗМУ, который, действуя редукционно, дает нам возможность с одной попытки как-то «все» прояснить. Как это у человека было и как осталось, антитезой монокаузализма становится распределение «моря причин» на эмпирически испытанные или надэмпирически выдуманные. Это видно как из истории религиозных верований (от анимизма или «заземленного» политеизма до монотеизма, который вновь, как говорят некоторые, проявляет — например, в католицизме — квазиполитеистическую тенденцию, но уже в иерархических структурах с ангелами, архангелами, дьяволами, со святыми и т. д.), так и из истории науки, в которой возникали как гибриды эмпирии и гипотезотворческой изобретательности различные «флогистоны», биогенетические поля, vis vitalis, мифогенетические излучения (Гурвич) и т. п., представляемые в целом как многофункциональные явления. Трудно, собственно говоря, считать полностью рациональными модные сегодня в физике поиски GUT, Большой Унифицированной Теории «всего». В любом случае, с чисто биологической точки зрения, уже несколько сотен тысяч лет назад человек, казалось, обладал мозгом, «готовым» к изучению языка, поэтому «древо лингвогенезиса», насчитывающее более 4000 ветвей, возникло, вероятно, приблизительно в то же самое время. Однако неизвестно, почему культуропроизводная инструментализация не осуществила прыжок вместе с биологическим развитием. Здесь, вероятно, кроются причины, из-за которых мы остановились в развитии нервной системы. Следовательно, невозможно возникновение видовых и генотипных ИЗМЕНЕНИЙ, значительно превосходящих типично средние эволюционные характеристики. Возникновение новой разновидности вида, новой в том понимании, что уже не способной к плодовитому скрещиванию с предыдущей, требует даже при максимальном темпе эволюционных изменений периода больше, чем 60, 80 и даже 100 тысяч лет. Особенно тогда, когда должны произойти изменения, равнозначные степени отличия крайних представителей приматов (Primates), включая и Hominidae, от homo sapiens sapiens. Видимое отступление моих замечаний в сторону от главной темы симпозиума «Академии Третьего Тысячелетия» следует из того, что вопрос о возможности внедрения процессоров в мозг грубо напоминает вопрос о «лучшем пластыре на телесную травму». В зависимости от вида повреждения нельзя упрощенно признать «пластырь как единую панацею». Мозг, будучи системой одновременно компактной (замкнутой в себе) и стратификационно иерархической, то есть объединяющей эволюционные решения за сотни миллионов лет (возможно, нужно заглядывать и дальше, чем до теропода), до сих пор подвергался у человека как локальному раздражению слабым электрическим током, так и глубоким увечьям при оперировании опухолей или при эпилепсии — тяжелейшему процессу каллотомии, и проявлял вне сильно локализованных повреждений (центра Брока, Вернике, коры в fissura calcarina и подобных) чрезвычайно большую пластичность, которая notabene является одним из существенных отличительных признаков даже относительно примитивных (как перцептрон) нейронных сетей! Тем не менее обстоятельства, о которых я написал, требуют в хронологической последовательности продвижения, идущего от экспериментов на высших млекопитающих (обезьянах, особенно трансгенных) через попытки введения в мозг в определенных местах таких последовательностей импульсов, которые из тех же мест при других состояниях мозга предварительно были взяты или зафиксированы, по крайней мере электрической записью, и далее через прогресс нейронных сетей, делающий возможным уже некоторые сравнения их с отдельными функциями головного мозга, вплоть до первых пробных подключений процессоров, защищающих каким-то образом (обратными связями?) мозг от необратимых повреждений. Notabene повреждения могут иметь разнообразнейший характер, например, могут создавать «фальшивую память событий, которые не происходили», и даже могут способствовать проявлению синдрома раздвоения личности (которому спиритисты были обязаны многими «таинственными» проявлениями, например, из сферы так называемого Zungenreden, группы Уилсона, одновременному ведению разговора и написанию не связанного с ним текста тем же самым лицом-«медиумом» и т. д.). Нельзя сказать, что такие повреждения несущественны, и поэтому в работах над brain chips тем более следует проявлять сдержанность, а на вопрос, какие цифровые процессоры или их соединения могут уже быть использованы в качестве brain chips, ответ звучит: «НИКАКИЕ из существующих». Похоже звучит также ответ на вопрос: «пригодны ли для brain chips многослойные автоассоциативные, способные к обучению» нейронные сети. В настоящее время никакие, а к успешным попыткам ведет долгая дорога. Эта дорога еще открыта. В заключение сделаю несколько замечаний, которые для эксперта будут скорее всего банальными.