Читать онлайн «Молох (сборник)». Страница 147

Человек разумный, как окончательный результат биосферной борьбы, может быть исследован точнее, чем существа, жившие сотни миллионов и миллиарды лет тому назад. Картина Земли, как ледяного шара, заключающего в себе океан, является существенным новшеством, и тем самым — предметом бурных споров и дискуссий специалистов, к которым я не принадлежу. В самых общих чертах можно было бы сказать, что история человечества измерима секундами в сравнении с продолжительностью истории биосферных перемен. Прошлое действительно изменяется на наших глазах, и поэтому его разнообразные научные картины не менее туманны и трудно познаваемы, чем те картины, которыми потчуют нас предсказатели будущего.

В полной изоляции от мировой информации я написал «Сумму технологии». Я хотел бы ее, как и другие ранее написанные книги, например «Диалоги», упомянуть в связи с современными прогнозами, поддерживаемыми солидными научными авторитетами, в частности, с прогнозами, опубликованными в декабрьском номере ежемесячника «Scientific American» за 1999 год. Джон Мэддок утверждает, что важнейшие открытия ближайших пятидесяти лет будут столь удивительными, что мы не можем их себе даже представить. Стивен Вайнберг, в свою очередь, выражает слабую надежду, что физика элементарных частиц добьется значительного прогресса, но вместе с тем он считает, что для создания основополагающей современной великой теории нам просто не хватит энергетических мощностей, ибо их необходимо по меньшей мере 1016 эргов (даже система, по размерам равная околосолнечной земной орбите, была бы недостаточной для создания такого количества энергии). Расшифровка кода жизни должна сделать возможным разрешение загадки ее возникновения и тем самым ввести нас в пространство сначала виртуальной, а потом реальной автоэволюции живых существ с человеком во главе. Четырем другим проблемам я хочу посвятить несколько слов. Я не очень-то догадывался об их существовании на протяжении полувека.

Техноцивилизационная деятельность человека все сильнее и все опаснее влияет на климат планеты. Я говорил об этом на советско-американской Бюраканской конференции, но сказал там только следующее: независимые от нас параметры мы неумышленно изменяем в переменные, зависящие от нашей глобальной деятельности. Однако я не видел спасения от этого ни тогда, ни теперь. Дело в том, что преградой к согласованному сохранению основ климата стоят многочисленные и очень противоречивые интересы многих государств.

Очередной проблемой, которой я не занимался, было продление человеческой жизни, значительное замедление наступления старости. Ничего похожего на эликсир вечной молодости появиться не может. Основы старения так же, как и смертности, заложены в фундаментальных химических процессах живого организма. Некоторые растения живут многие сотни лет (например, секвойи), поскольку стабильность жизненных циклов решительно зависит от продолжительности и тем более от прекращения фазы размножения. Весь фронт органических соединений, поддерживающих жизненный гомеостаз, начинает рушиться и распадаться после завершения фазы размножения, поскольку так действует в эволюции естественный отбор. Это значит, что для омоложения наиболее элементарные и распространенные в организме биохимические реакции должны были бы подвергнуться многосторонней перестройке.

Очередной темой, затронутой американцами, были поиски ответа на вопрос, каким образом мозг рождает сознание. В настоящее время нет ни малейших намеков на возможность выяснить это. В то же время мы видим, что все больше появляется разработанных программ (software), все точнее подражающих разным признакам сознания.

Вышеприведенные краткие замечания не были бы полными, если бы я не обратился к последней работе, помещенной в полном прогнозов американском ежемесячнике и посвященной возникновению все более близких к разумности роботов. Автором, убеждающим в скорых успехах производства роботов, наделенных разумом, является Ханс Моравец. Следует учесть, что подобные обещания мы слышим еще с 50-х годов — со времен первого поколения кибернетиков. Чем лучше мы узнаем строение нашего мозга, испещренного удивительными названиями, придуманными анатомами, как, например, Сильвиев водопровод, тем все более ясно осознаем реально существующие, то есть огромные трудности в конструировании разума. Оптимизм, который я делил с пракибернетиками, постепенно улетучился на пути изучения деятельности мозга. Зато я считаю, что будут множиться суррогаты, заменители или просто имитации подлинной разумности. Можно представить электронные программы, способные к изображению разумного поведения, хотя это будет только пустое подобие. На этом пути нас ожидает еще очень много удивительных неожиданностей.

На пороге третьего тысячелетия во многих областях человеческой активности наметились многочисленные перепутья. В точных науках, точность которых в последнее время все сильнее подмывается множеством рискованных и спорных предположений, в действительности неизвестно, в каком секторе разнородных потоков порой неясного концептуального строительства следовало бы прежде всего сосредоточить внимание. Парадоксально, но ранние 60-е годы, когда я кустарно занимался прогнозированием, в результате чего мне удалось создать в то время «Сумму технологии», были для меня периодом неволи, достаточно удачной с прогностической точки зрения. Живя и занимаясь сочинительством за не светлой памяти железным занавесом и, следовательно, не имея доступа к мировой научной и философской литературе, которая, впрочем, тогда еще не вошла в нынешнюю фазу массового гипотезотворчества, я мог удовлетвориться довольно общими указателями, определяющими надвигающиеся потоки перемен в таких направлениях, как биотехнология, фантоматика, имитология, пантокреатика. Совершенная девственность этих территорий, которые мне было достаточно называть, но не погрязать в детализации разветвлений, и, кроме того, мое тогдашнее мысленное одиночество потому мне помогали, что органические стены или скорее запруды отделяли меня от всякого инновационного прибоя. Очевидно то, что легче было безнаказанно придумать дифференциацию направлений в технобиологии, поскольку, призывая к плагиату и даже к улучшению создаваемого Природой не только в результате эволюции, я не мог разрубить биотехнические ветви или же вывести из них все более обильные дифференциации, чтобы представить распространение несуществующих тогда даже зачаточно дисциплин, таких, как, например, генная инженерия, геномика, межвидовая ксенология, и вместе с тем переключаться в сферу технического вторжения в глубь человеческого тела. Ведь не существовало тогда таких понятий, как молекулярная архитектоника, используемая для проектирования цифровых устройств (компьютеров) для медицинской терапии или же для нейрохирургии, вторгающихся внутрь человеческого тела без грубого разрезания его оболочки. Все, что сегодня прячется за вышеприведенными названиями, в то время не существовало, а если бы я каким-то чудом сумел спрогнозировать хотя бы часть этого множества, то на мой вымысел не только один польский философ отреагировал бы хорошо известным выражением: difficile est satiram non scribere,[320] то есть я был бы не только пренебрежительно проигнорирован, но и привычно высмеян.

Каждый, кто мечтает сегодня представить третье тысячелетие, находится в ситуации несравненно более трудной, чем я сорок лет назад. Мою «Сумму технологии» я писал под цензурным надзором и потому был вынужден умолкнуть перед вратами, например, военной сферы. Сейчас, после короткой судороги удовлетворения Запада, вызванной распадом советской империи, политики, политологи или просто публицисты уже сориентировались, что нацеленные друг на друга два комплекта водородных зарядов начали потихоньку рассеиваться по миру, и потому я опасаюсь, что вероятность применения ядерного оружия может нарастать с течением времени. После овцы, названной Долли, на нас обрушился вал клонирования. После еще неоконченной работы по декодированию человеческого генома, уже разъедаемой коммерцией (путем патентования фрагментов наследственного кода!), наступило этико-правовое цунами. Афористически можно было бы заключить проблему в следующих словах: мы уже знаем, как дойти до почти безграничной свободы всеобщего прогресса, и поэтому чувствуем угрозу.

Наверное, не все, что возможно, но довольно многое из этого удалось бы найти под масками гротеска, бурлеска, юморесок в моих беллетристических, несерьезных текстах вроде «Кибериады». Эти чрезвычайно важные ядра можно вылущивать из моих смешных орешков. Я даже так разогнался, что в небылицах о профессоре Доньде повествование закончил описанием космосозидательной рецептуры. Впрочем, здесь не имеет значения дальнейшая судьба моих концепций, выросших на некоем береговом мысе фантастической литературы, как, например, проповедей Голема XIV. Разумеется, очень часто я ошибался, поскольку пытался приправить человеческую природу здоровой рациональностью. Я боялся шестимиллиардного человечества, поскольку лишь на острове Робинзона Крузо смерть одного человека означала конец света. Не вызывает сомнения, что ценность и важность индивидуального существования обратно пропорциональны числу живущих. Глобальная деревня Мак-Люэна является глобальным застенком. Космонавтика является очередным вызовом и угрозой нашему роду, потому что по строению своего организма мы сильно ориентированы на Землю. Космическую экспансию нашего вида это, однако, не удержит, поскольку мы любим риск, даже на грани самоуничтожения. Очень много достижений, особенно научных, свидетельствует о том, что общая стоимость действий, способствующих жизни, будет расти с течением времени, очевидно, с ускорением, из-за чего может дойти до жестокого, но и рационального расслоения человеческих масс на верхушку, которая усовершенствует и продлит свою жизнь, и на огромную часть остальных, влачащих существование по-старому. Демографический взрыв нельзя будет сдержать только естественным торможением размножения. Секс и деньги, побратавшись, станут отлично подделанным раем бренности.