Читать онлайн «Катынь. Ложь, ставшая историей». Страница 28

Около машины находилось, насколько я помню, человек 6–7, из них один немец-шофёр, два вооружённых автоматами немца, а остальные были русскими военнопленными, так как говорили по-русски и одеты были соответствующим образом.

Немцы с руганью набросились на моего шофёра, затем предприняли попытку поставить машину на колёса. Минуты через две к месту аварии подъехали ещё две грузовых машины и остановились. С этих машин к нам подошла группа немцев и русских военнопленных, всего человек 10, общими усилиями все стали поднимать машину. Воспользовавшись удобным моментом, я тихо спросил одного из русских военнопленных: „Что это такое?“ Тот так же тихо мне ответил: „Которую уж ночь возим трупы в Катынский лес“.

Свалившаяся машина ещё не была поднята, как ко мне и моему шофёру подошёл немецкий унтер-офицер и отдал приказание нам немедленно ехать дальше. Так как на нашей машине никаких серьёзных повреждений не было, то шофёр, отведя её немного в сторону, выбрался на шоссе, и мы поехали дальше.

Проезжая мимо подошедших позднее двух машин, крытых брезентом, я также почувствовал страшный трупный запах».

Бывший полицейский Егоров также показал, что, неся охрану моста на перекрёстке дорог Москва — Минск и Смоленск — Витебск, он в конце марта и начале апреля несколько раз видел, как к Смоленску проезжали большие крытые грузовики, от которых шёл сильный трупный запах.

Из допроса специальной Комиссией полицейского Егорова:

«Потёмкин. На какой трассе вы работали полицейским?

Егоров. На 11-м участке. Этот участок располагался на шоссе Москва — Минск и Москва — Смоленск. Моя служба заключалась в том, чтобы охранять мосты, дороги и казармы. Было это числа 27–29 марта 1943 года. Я дежурил на шоссе по направлению к Минску. Отойдя от моста метров 350–400, я увидел, как со стороны Минска шли машины. Когда они проходили мимо меня, я почувствовал сильный трупный запах. Это было около 3-х часов ночи.

Толстой. Сколько было машин?

Егоров. Три машины.

Толстой. Машины были закрытые?

Егоров. Машины были закрыты брезентом. Я посмотрел, куда пойдут эти машины. Они пошли в сторону Смоленска.

Числа 31 марта я шёл по Витебскому шоссе в сторону Смоленска. Время было два часа ночи, когда я дошёл до большого моста и остановился. Смотрю, от Минска идут машины.

Потемкин. Сколько машин?

Егоров. Пять штук. Эти машины также шли по направлению к Смоленску. Когда машины проходили мимо меня, я почувствовал опять сильный трупный запах. Машины были такие же — крытые брезентом.

Третий раз видел машины, когда шёл по Витебскому шоссе. Только отошёл от моста, вижу, со сторону Минска идут машины. Они стали сворачивать на Витебское шоссе в сторону Смоленска. Я подошёл к повороту, машины прошли мимо меня, обдав меня трупным запахом. Машин было две».

То же самое видел и начальник Катынского полицейского участка Яковлев-Соколов.

Это, в общем-то, не так уж и важно — возили откуда-то трупы или же нет. Уже одни странности почерка показывают, что тела вытаскивали из могил, что-то с ними проделывали, а потом укладывали обратно. Применение военнопленных для секретных работ с последующим расстрелом — тоже обычная немецкая практика. Можно даже назвать время, когда этим занимались — примерно начиная со второй недели марта, когда из лесу ушли доктор Бутц, его ассистенты и крестьяне, переносившие избу, и до 29 марта, когда начались раскопки. Доктор, естественно, всего этого не видел и в отчёт не включил.

Раскопав могилы, немцы решили показать их миру и начали устраивать экскурсии в Катынский лес. Главными тут были, конечно, заграничные делегации из других оккупированных и союзных стран, но и жителей Смоленска тоже водили на место «большевистских зверств».

Сотрудников немецких учреждений возили на эти экскурсии в обязательном порядке. Их доставляли на автомашине или же везли на поезде до станции Гнездово. Сперва показывали импровизированный «музей», где были выставлены документы — письма, фотографии — а также польские деньги, ордена и медали. Всё это, по словам устроителей выставки, было найдено в одежде расстрелянных в Катынском лесу. Затем, построив в колонны по 3–4 человека, показывали сами могилы. Сопровождающий «экскурсию» немецкий офицер через переводчика разъяснял, что в ямах лежат «замученные большевиками польские офицеры».

В общем-то, нормальный человек не склонен разглядывать трупы. Однако люди бывают разные, и побуждения тоже разные. Находились такие, что рассматривали и многое замечали, а опытный судмедксперт, разбирающийся в покойниках, способен вытянуть из такого свидетеля много подробностей.

Из показаний заведующего Смоленской водопроводной сетью И. 3. Купева:

«Сначала нас привезли к небольшому деревянному домику в Красном Бору, где немцами была организована выставка. На выставке были показаны якобы вырытые из катынских могил польский военный мундир, разные документы, письма, деньги, погоны, кресты, медали, фотокарточки и другие мелкие вещи. Даже при беглом осмотре, так как долго задерживаться у витрин, где под стеклом лежали вещи и документы, нам не давали, было видно, что всё это очень хорошо сохранилось. Мундир был совершенно цел и только в отдельных местах был покрыт плесенью. На погонах были отчётливо видны полностью сохранившиеся знаки различия.

Уже при осмотре этих вещей ряд ходивших вместе со мной людей начали высказывать удивление состоянием их и брать под сомнение немецкие утверждения о том, что вещи пролежали в массовых могилах три года.

После осмотра выставки нас на машинах доставили в Катынский лес и на шоссе. Высадив из машин под наблюдением немцев, повели к могилам. Когда я подошёл поближе, то увидел две больших раскопанных ямы, в которых лежало много трупов.

Так как и тут долго останавливаться не разрешали, то хорошо рассмотреть, во что именно были одеты эти трупы, я не смог. Те же трупы, которые были извлечены из могил и лежали на поверхности, были одеты в польское военное обмундирование.

Все трупы и одежда на них были в очень хорошем состоянии. У трупов сохранилась даже кожа на открытых частях тела (лицо, руки).

Этот осмотр ещё больше убедил меня в том, что трупы пролежали в земле значительно меньше того срока, о котором писали и говорили немцы.

О том, что расстрелы польских офицеров произведены самими немцами, подтверждало то обстоятельство, что у некоторых трупов руки были связаны немецкой бумажной бечёвкой, имевшей совершенно новый вид. Такие бумажные бечёвки я лично видел у немцев в Смоленске. Немцами они употреблялись для упаковки и завязывания мешков».

Так что это было — жёсткие бумажные бечёвки или мягкий гардинный шнур, как утверждает д-р Бутц? Вообще-то гардинный шнур — вещь достаточно дорогая. Но, как бы то ни было, данная криминалистическая пустота начинает заполняться.

Из показаний Е. Н. Ветровой, учительницы школы в посёлке Катынь:

«После того, как был открыт доступ к могилам, я в группе колхозников дер. Барсуки… возвращаясь из гор. Смоленска, куда я ездила на базар, посетила место раскопок.

В 15 километрах от гор. Смоленска по шоссе Смоленск — Витебск расположен лесной участок под названием Козьи Горы. Слева от шоссе, в 120–150 метрах от него по лесной дорожке, находилось несколько ям. Две из них были засыпаны землёй, с крестами и с дощечками с какими-то надписями на немецком языке. Невдалеке от этих двух ям была третья яма, раскрытая, где штабелями были уложены трупы людей. Судя по одежде, там находились не только офицеры, но и солдаты польской армии. Большинство трупов сохранило довольно свежий вид. А именно сохранился кожный покров, волосы, тела сохранили нормальную форму, то же самое и лица. Трупы никак не походили, как утверждала фашистская пропаганда, на людей, расстрелянных три — три с половиной года назад…

Звёзды на погонах некоторых лежавших в верхнем ряду трупов поблёскивали, хотя, казалось бы, от времени они должны были покрыться толстым слоем ржавчины. Верёвки, которыми были повязаны руки, имели вид новых, хотя, согласно немецкой версии, они должны были истлеть. Обувь на ногах трупов сохранилась полностью. Кроме того, мне бросилось в глаза, что у многих расстрелянных полностью сохранились гамаши, изготовленные из тёмно-зелёной материи. По обуви и одежде нетрудно было заключить, что в штабелях лежали не только офицеры, но и солдаты. Солдаты, в отличие от офицеров, были обуты в грубые башмаки. Всё вышеизложенное, как на меня лично, так и на сопровождающих меня лиц, произвело впечатление грубой фальшивки».